В правозащитной серии «Не убоюсь зла» независимого издательства Freedom Letters вышла книга фигуранта дела «Сети» Ильи Шакурского «Записки из темноты». Это тексты и письма политзаключенного, которые собраны в один сборник его друзьями. Как сообщает издательство, они публикуют книгу, используя чудом сохранившиеся копии: оригинальная версия была изъята во время обыска.

ФСБ возбудило уголовное дело о «террористическом сообществе “Сеть”» в октябре 2017 года. По версии следствия, обвиняемые планировали во время президентских выборов и чемпионата мира по футболу с помощью взрывов «раскачать народные массы для дальнейшей дестабилизации политической обстановки в стране» и устроить вооруженный мятеж. Почти все фигуранты дела рассказывали, что к ним применяли пытки, чтобы вынудить их дать признательные показания. О давлении рассказывали и свидетели по делу.

«Начало срока — октябрь 2017-го. Конец срока — 2033 год» — пишет Шакурский.

В предисловии он отметил, что в своих коротких очерках сознательно избегает конкретных деталей, таких как описания людей, диалоги или ситуации, чтобы «сохранить объективность и не нарушить целостность анализа происходящего». Тем не менее он постарался передать мрачную атмосферу тюрьмы и ту реальность, в которой он оказался. Автор рассказывает, как пытается найти спасение от мрака повседневности и спасается тем, что погружается в свои воспоминания и внутренние размышления.

Записки из колонии строгого режима. Русь сидящая

(Эти письма мама Ильи Елена Шакурская получила из мордовской колонии. Текст написан в феврале 2021 года.)

Относительно недолгий этап и первые дни в лагере разбили мой иммунитет чередой различных заболеваний, тем самым будто превратив меня в уставшего старика. Именно по этой причине теперь я встречаю утро в приемном отделении лечебного исправительного учреждения в поселке Балашево.

Сквозь деревянные рамы окон, просвистывая, заходит холодный сквозняк. Я согреваюсь горячим чаем, запивая очередную порцию таблеток.

Яркие лучи солнца заставляют жмуриться, но я всё равно не отвожу своего взгляда от поистине живописного пейзажа за окном. Искристо-белые сугробы поглотили собой молодые тонкие березки на фоне деревянной деревушки, отражающей в себе дух русской глубинки. Вот она, есенинская Русь, но только вот жаль, что сидящая.

Медленно приближается скрип телеги. Это Захар везет для заключенных емкости, набитые кисловатым молоком. Захар — красивый конь с благородной гривой и уставшими глазами, ежедневно спокойно тащит за собой телегу по одной и той же асфальтовой тропе. Радостью для него являются леденцы, которыми его угощают арестанты, когда он подходит к форточке приемного корпуса, приученный к получению лакомства. При первой встрече Захар вызывает у многих улыбку и умиление. Тем, кто постоянно находится в закрытых помещениях и весьма ограничен в смене визуальных картин, особенно радостно и забавно наблюдать, как Захар ждет своего угощения. Но после, когда видишь, как он, опустив голову, продолжает свой вечно повторяющийся несменяемый путь, невольно понимаешь, что Захар — такой же зэк, как и мы, мечтающий о свободных просторах.

Справа, за стенами, стоят корпуса женской туберкулезной колонии. Но я останавливаю свой взгляд на самом дальнем мрачном здании, вызывающем во мне неописуемую тоску. Ржавые темные решетки затянули железной паутиной маленькие оконца, больше напоминающие щели в окутанном тьмой саркофаге. На вершине стены здания, по традиции советского прошлого, из красного кирпича выложена дата создания этого левиафана — 1985 год. Кажется, что в этом здании скрывается прошлое, которое хочется забыть, будто бы там остановилось время, и всё так же некие товарищи занимаются там созданием нового человека, покорного и обезличенного. По слухам, в этом корпусе строгие условия содержания для женщин. Грязные темные карцеры, мертвый ламповый свет и шум алюминиевых тарелок и сцепок ключей, так я себе это представил. Почему-то в моих мыслях родился облик одинокой девушки, просящей небеса вернуть ее домой, избавить ее от окружающих видов, позволить ей всё изменить. Казалось, что этот ужасный корпус сжирающе томит в себе слезы самых разных женщин. Может, я излишне драматизирую, но практически невозможно представить себе улыбку и хотя бы частицу счастья внутри этого чудовища.

Чуть дальше от церкви находится лечебный корпус для мужчин-туберкулезников. Он находится на территории больницы, и мне даже приходилось бывать там по пути на одну из процедур. Внутренняя архитектура здания напоминала мне обстановку, которая часто представляется в воображении при чтении художественной литературы XIX века.

И только вдали неприступно возвышается темный сосновый лес, будто бы отделяет от всего внешнего мира эти контрастные картины разных эпох. Вечерами буйный ветер покачивает верхушки сосен, нарушая ночную тишину своим воем, изолирующим нас от всех представлений о городах и теплых краях. Именно здесь, за толщей сосновой гущи, словно в отдельном мире живет сидящая Россия — измученная, замерзшая, больная, забытая. Здесь уставший конь Захар, обремененная указаниями стража, чесоточники, врачи, больные зэки и женщины в платках и робах. Здесь вся история страны, с ее каторгами, гулагами, ссылками и лагерями. И, видимо, нет просвета за этими соснами, нет конца всему этому проклятию цикличности. Есть только пустая церквушка и молодые березки за окном. Есть только вера и любовь взаперти.

Записки из колонии строгого режима. Весенний день

(Эти письма мама Ильи Елена Шакурская получила из мордовской колонии в апреле 2021 года.)

Я шагаю по длинному коридору, а мои руки снова должны находиться за спиной. Открывается тяжелая стальная дверь, за ней еще одна — решетчатая. Деревянные конструкции досок висят на цепях. Тусклая, покрывшаяся паутиной и пылью лампа освещает маленькое пространство штрафного изолятора. В этой конуре умещаются четыре зэка, у каждого из которых есть разного рода причины находиться здесь. В ближайшее время это место будет являться моей средой обитания. Уже привычный вид оконной решетки закрывает собой меняющуюся на глазах природу. Пока мы погружены во мрак тесного закрытого пространства, она оживает, раскрываясь в своей полной красоте.

Видно, как ближайшие к стенам лагеря деревья покрываются почками, постепенно освобождаясь от серых оттенков. Беспечные птицы, не зная тягот оков, веют в высотах, согреваясь лучами солнца. Мир продолжает жить в этом окошке — щели острога. Вид этой жизни питает силой свободы и надежды.

В какой-то степени я был готов к подобным условиям, так как еще в тюрьме успел побывать в так называемом чулане — одиночном карцере, где не было окон, возможности получать письма и читать книги. Но сейчас лишь гнетом насела неизвестность того, в течение какого времени я буду замурован в пространстве этого помещения. Подобные места с жадностью сжирают здоровье человека, наполняя его тело усталостью, глаза — блеклостью, организм — болезнями, а желудок — ржавой водой и кислой капустой. Но, как писал Бродский, «тюрьма — это недостаток пространства, возмещенный избытком времени». Время, которое можно посвятить не только получению новых знаний и наблюдений, но и глубокому самоанализу, глобальным размышлениям, а также попыткам диалога с самим собой, Богом, вселенной.

Так вышло, что свое 25-летие я встречал под крышей ШИЗО, и эта дата вполне подходила для подведения определенных итогов пройденного отрезка моего относительно молодого пути.

Вспоминаю свой последний день рождения на свободе: передо мной открываются картины яркого костра на фоне вечернего весеннего заката, освещающего громадные толщи облаков, напоминающие горы. Мы сидим на согретых солнцем и жаром костра бревнах посреди прошлогодней тусклой травы, примятой уже растаявшим снегом. Свежий ветерок придает еще больше радости захмелевшей юной голове. Кажется, что мы дышим счастьем, вдыхаем молодость полной грудью. Рядом — улыбки близких, теплота родных, красота девичьих глаз и крепкие объятия друзей.

Прошло несколько лет, и вот я уже встречаю свои 25 лет, держа в руках алюминиевую кружку с чаем, слушая пожелания, которые по-настоящему звучат только с южным акцентом.

«Ты еще жизни не видел», — часто слышу я в последние годы. В этих словах есть доля истины, но как тогда называть то, что я вижу сейчас? То, что я вижу сегодня, кардинально повлияло на мой взгляд в прошлое и будущее. Как бы банально это ни звучало, но теперь иными глазами я вижу мир, иным мышлением осознаю свое существование в настоящем.

Моей наградой стало познание ценности жизни и свободы, каждого ее мгновения. Да, об этом написаны тысячи книг и возвещали сотни мудрецов в самых разных интерпретациях. Но возможно ли в полной мере почувствовать глубину смыслов через текст? Смогу ли я, к примеру, передать вам свою тоску по отражению солнечных лучей в окнах домов, по звуку плеска речной воды, случайной встрече взглядами с милой девушкой в метро, запаху опавшей листвы? Сейчас всего этого нет, и поэтому более не является для меня незаметной данностью, а остается теперь грезами возможного будущего или же безвозвратного прошлого.

Я почувствовал всю силу значимости помощи людям. Любой жест поддержки и отзывчивости — это и есть огромный вклад в мир, о котором мечтают многие. Сама лишь готовность помогать и поддерживать укрепляет всеобщую веру людей друг в друга, независимо от места нахождения и иных условий и обстоятельств. На этой вере и держится то, что мы называем обществом, народом, человечеством.

«За всё хорошее. Против всего плохого», — подумаете вы, прочитав эти строки. Но для того, чтобы начать четко отделять для себя белое от черного, нужно без всякого рода относительности понять, что есть свет, а что есть тьма. Лишь постигнув последствия и причины всего этого, слова о добре и зле перестают казаться неактуальными.

«Только тогда, когда я лежал на гнилой тюремной соломе, я почувствовал в себе первый подъем Блага. Постепенно мне стало понятно, что грань, разделяющая добро и зло, проходит не между государствами, не между классами и не между политическими партиями, а прямо через человеческое сердце, через все человеческие сердца», — писал в свое время Солженицын.

Это лишь отрывки моих размышлений того весеннего дня, когда темные тучи пытались закрыть собой свет чистого голубого неба, но ветер своей могущественной силой разогнал их, тем самым развеяв и грусть в моей душе. И куда больше мне еще предстоит узнать и обдумать, наблюдая за завораживающим противостоянием красоты стихий.

Постепенно всё накрывает вечерняя темнота, только фонари освещают территорию зоны, видимую в пределах нашего окна. Звучит отвратительный сигнал сирены, и начинается шум опускающихся нар. День закончился. И сколько еще грядет подобных дней — неизвестно, ведь 10 или 15 суток, как правило, еще не предел. За дверью чуть слышно играет радио. Группа «Ленинград», кажется, будто шепотом поет: «Только когда плывешь против течения, понимаешь, чего стоит свободное мнение». Я улыбаюсь, думая, что сейчас должны пойти финальные титры. «Там, за решеткой, начальник полковник. Моя свобода — это радиоприемник». Я закрываю глаза. Лишь ночник прерывает темноту. Стирая окружающие меня виды, я улетаю в свободный полет моих воображений, а радио, удаляясь, затухает под продолжающийся шум опускающихся нар строками Кипелова: «Я свободен, словно птица в небесах. Я свободен, я забыл, что значит страх. Я свободен с диким ветром наравне. Я свободен наяву, а не во сне».