В 1933–1945 годы Эрика Манн и Мелита Машманн находились по разные стороны баррикад. Журналистка, дочь знаменитого писателя и противника гитлеровского режима Томаса Манна, Эрика оказалась в эмиграции вскоре после прихода НСДАП к власти. «Школа варваров. Воспитание при нацистах» — напитанный пафосом противостояния критический анализ того, как фюрер пытался завоевать детские умы. Книга была издана в США в 1938 году и сразу привлекла внимание, а со временем стала одним из знаковых антинацистских текстов в одном ряду с трудами Себастиана Хафнера и Ханны Арендт.

Когда гитлеровцы начали захват собственной страны, Мелита Машманн была старшеклассницей. Она горячо поддержала новый курс и от своих воззрений отказалась лишь спустя много лет после падения Третьего рейха. В начале 1940-х Машманн самоотверженно занималась пропагандой, ориентированной на молодежь. Ее книга (1963) — попытка понять, как именно она и многие ее сверстники угодили в эту паутину. «Школа варваров» и «Мой путь в гитлерюгенд» удачно дополняют друг друга именно за счет положений «снаружи» и «изнутри», которые занимали авторки.

Детство при нацистах «снаружи»

Структура «Школы варваров» определена логикой тотального вторжения в мир детства. Часть книги посвящена умышленному разрушению института семьи как потенциального оплота инакомыслия. Еще одна — трансформации, которую в середине 1930-х пережило школьное образование. Третья, наконец, сосредоточена на практиках молодежной организации гитлерюгенд. Она была разделена на юнгфольк и юнгмэдельбунд (для мальчиков и девочек от 10 до 14 лет), собственно гитлерюгенд (подростки от 14 до 18) и БДМ, «Союз немецких девушек» (от 14 до 21).

Программа была подчинена решению этой сугубо пропагандистской задачи. Образовательные «реформы» в Третьем рейхе начались уже в 1934 году. Гитлер лично указал их основополагающие ценности. На первом месте стоял расовый вопрос. Сразу определялись «свои» и «чужие»: на примере «неарийских» школьников учитель мог демонстрировать преимущества немцев и недостатки инородцев. Общение немецких детей с еврейскими осуждалось, те оказывались в изоляции. Цель этого подхода заключалась в воспитании необходимого для «политического солдата» качества — не сопереживать врагу, на которого этические нормы не должны распространяться.

Второй пункт «просветительского» плана — характер, то есть преданность идеологии. В состав каждого школьного предмета был внедрен дополнительный — изучение специфического «нацистского» языка. Эрика Манн, например, приводит длинное название одного из нацистских букварей: «Не верь лисе, что она в траве пасется, не верь жиду, когда он клянется». Какие картинки сопровождают текст пособия, догадаться не сложно. Они недалеко ушли от рисунков мальчика из фильма «Кролик Джоджо».

Учителям по арифметике рекомендуется давать детям задачи о потерях Германии в территории и населении после Версальского мира. В учебниках по немецкому языку хватает упражнений о значимости Адольфа Гитлера, о «лживой» вражеской пропаганде (якобы в Германии сажают в тюрьмы и убивают евреев) или заданий с сюжетом о необходимости возвращения «исконно немецких территорий». Стоит подчеркнуть, что это не уроки истории или геополитики — одного из нововведений эпохи. Там пропаганда льется совсем уж щедрым потоком.

Третий пункт — тело — связан с милитаризацией общества. Немецкий мальчик должен вырасти не только политическим, но и обычным солдатом. Немецкая девочка — матерью солдата или военной медсестрой. На той же арифметике можно решить полезную задачу о технических качествах бомбардировщиков. Химия ожидаемо познакомит школьника с химическим оружием. Важным разделом физики окажется «оборонная физика». Одна из задач этого образования — создать иллюзию, что война — это не особенно страшно, напротив, очень интересно — как военная игра. «Солдатские письма» из учебников по истории рисуют именно такую картинку.

Физическому развитию и военной подготовке посвящена большая часть занятий гитлерюгенда, который напоминал армию и по структуре. Манн сообщает медицинскую подробность.

Заметная часть натасканных на войну подростков в результате таких занятий не подходила для армии.

Наконец, четвертым пунктом «образования от фюрера» были… знания. В нацистской системе они оказались если не пережитком прошлого, то явно побочным продуктом. Ключевую роль в процессе обучения стали играть не учебники, а дополнявшие их пропагандистские брошюры-методички.

Нацистское воспитание, по мысли Манн, вредило физическому и разрушало психологическое здоровье ребенка. Особую роль сыграла замаскированная борьба против института семьи. Бесчисленные окологосударственные мероприятия фактически лишили членов семьи возможности проводить время вместе. Атмосфера доносов породила страх и взаимное недоверие среди взрослых, что влияло и на состояние детей. Мало того, Гитлер цинично отвел им роль невольных надзирателей и доносчиков — ведь ребенку трудно отделять информацию «для кухонь» от «общедоступной». Веская причина для родительской самоцензуры.

«Школа варваров» показывает один из ключевых приемов тоталитарной пропаганды — незаметное перекодирование повседневной среды. Бесчисленные нацистские флаги и плакаты на улицах, воинственные лозунги, наконец, сам язык, насыщенный нацистскими штампами, — вплоть до бесконечно повторяющегося «Хайль Гитлер!» с выраженным «религиозным» оттенком. Всё это воспитывало привычку к «нацистскому устройству мира» и одновременно заставляло забыть о том, что может быть иначе.

Настойчивое внимание вождя к молодежи объяснялось не только задачей взрастить армию для грядущей экспансии. По мысли Манн, Гитлер прекрасно понимал, что полностью стереть у взрослых память о другой жизни невозможно. Напротив, дети, не заставшие прошлого и особо восприимчивые к настоящему, — благодатный материал для создания абсолютно лояльных граждан с нужными убеждениями. В этом смысле сюжет о мальчике, который во время операции под наркозом выкрикивал антисемитские лозунги, показывает пример идеального гитлеровского «человека будущего» (операцию между тем безукоризненно провел врач-еврей).

Детство при нацистах «изнутри»

«Итог…» Мелиты Машманн ценен прежде всего личным опытом. Но любопытно и то, что пропагандистка впитывала идеологию Гитлера не с детского, а с подросткового возраста. Представители этого поколения успели сделать неплохие карьеры в Третьем рейхе. Чем режиму удалось соблазнить их?

Книга-исповедь становится особенно интересной, когда героиня описывает ситуации, которые могли пошатнуть ее мировоззрение. В кругу товарищей (в том числе руководителей гитлерюгенда) они насмехались над активными сторонниками культа «нордической расы» и байками о том, что евреи устраивали ритуальные жертвоприношения. Пропагандистка считала всё это «детскими болезнями национал-социализма» и не придавала им значения.

Вторжение в Польшу она оправдывала «Бромбергским кровавым воскресеньем» (нацисты утверждали, что поляки устроили резню и убили 58000 немцев, проживавших в Восточной Пруссии). На самом же деле нападения на немцев со стороны поляков происходили уже после вторжения как акт мести, количество жертв было завышено нацистами в десять раз. Лишь спустя много лет Машманн обнаружила, что пропаганда подменила ее собственную память.

«Этот утренний час 22 июня 1941 года так и остался до 1945 года единственным моментом, когда я задала себе вопросы: на самом ли деле Гитлер действует разумно? Осознает ли он степень своей ответственности? То, что он нарушил пакт с Россией, на мгновение насторожило меня, но потом я сказала себе, что у него наверняка есть причины, которые могут оправдать его действия».

Похожим образом Машманн реагировала и на чисто этические триггеры, связанные с сопереживанием. Вот ее воспоминания о последствиях погромов в Хрустальную ночь, увиденных на улицах Берлина:

Работая на оккупированных территориях в Польше, рассказчица постоянно боролась с желанием чем-то помочь полякам: иногда поддавалась ему, но чаще одергивала себя. Ведь помощь врагу — шаг к «национальному самоубийству». Отчасти это объясняется тем, что Гитлер накачивал общество чувством осажденной крепости и реваншизмом. Отчасти — идеей, что ради процветания Германии фюрера можно пренебречь чем угодно — пожертвовать не то что бесчисленными «недругами», но и собой.

Совесть и «индивидуальная потребность в нравственной чистоте» казались Машманн проявлениями эгоизма — слабостью, мешающей по-настоящему отречься от себя ради страны. Страшной иллюстрацией этого подхода стала «война детей», когда начальник писательницы, глава гитлерюгенда Артур Аксман, в конце апреля 1945-го отправил подростков на оборону Берлина.

Пытаясь понять причины собственного фанатизма, Машманн говорит об ощущении национальной уязвленности после Версальского мира, впитанном в семье, о протесте против «буржуазности» родителей, наконец, о несчастной первой любви и жажде служить идее «народной общности» вместе с товарищами.

Но в конце книги есть короткая переписка авторки с Ханной Арендт, которая замечает: «При чтении мне бросилось в глаза, что очень трудно определить, что на самом деле было Вашим идеалом… Ни вождь, ни цель не были конкретными. Оба были “идеалами”. Мне так и хочется сказать: химерами… Мне кажется, что того, во что Вы действительно верили, удивительно мало». И Машманн отвечает: «Я продалась национал-социализму в тот самый момент, когда переживала фазу подросткового отчаяния в Боге и мире (что было обычным явлением у представителей моего поколения)… Я чувствовала: теперь, какое бы несчастье ни случилось лично с тобой, ты под надежной защитой от отчаяния».

Этот короткий диалог выражает суть того, чем Гитлер очаровал многих молодых (и не только) немцев. Его идеология была примитивной и уязвимой для критики. Но фюрер сумел эффектно «упаковать» для граждан иллюзию коллективного смысла: задал понятную траекторию, вступив на которую молодой человек мог забыть о растерянности, уязвимости и одиночестве. Самоотверженная вовлеченность в гитлеровский проект только укрепляла страх потерять «химеру» «экзистенциального смысла». Этого оказалось достаточно, чтобы отринуть критическое мышление и личную совесть. То «удивительно мало», о котором пишет Ханна Арендт, — пожалуй, самый страшный «итог» книги Мелиты Машманн.