У Российской Федерации, как хорошо известно из постановления Международного уголовного суда, немалый опыт обращения со всем, до чего она смогла дотянуться и что она решила присвоить. Территории, детей, ресурсы. Культура — не исключение.

Что такое «сиротские» произведения?

Понятия такого в российском законодательстве нет (и даже этот законопроект его не вводит), но в реальности они есть. В мировой юриспруденции «сиротским» называют охраняемое законом произведение, автор которого или неизвестен, или известен, но его невозможно найти. А коли так, то нельзя узнать, что же хочет автор. Без явно выраженной воли автора с таким произведением ничего нельзя сделать: переиздать, перевести, оцифровать. Ничего нельзя. Но если вдруг какой-то смелый издатель всё же решится с «сиротским» произведением что-то сделать, то, если вдруг автор всё-таки обнаружится, издателя (или, например, библиотеку, которая решила оцифровать такую книгу и выложить ее бесплатно в открытый доступ) накажут по полной программе за нарушение авторского права.

«Сиротскими» произведения становятся потому, что они не только малоинтересны, но и просто забыты: каждый день только в России печатают десятки тысяч новых книг. Старые сначала переставляют в глубину магазина, а потом и вовсе убирают из продажи. Кто помнит, что было бестселлером 30 лет назад? Книги пылятся в библиотеках, а фотографии — желтеют в архивах.

А Британская библиотека осторожно оценивает долю «сиротских» книг среди тех, которые всё еще охраняются законом, в 40% (от всего гигантского фонда!). Может, они мало кому нужны для чтения, но очень даже могут понадобиться, например, исследователям литературы с современными цифровыми технологиями. Да мало ли кому? Культура всё-таки.

Как пытались регулировать «сиротские» произведения раньше

Около десяти лет назад легализовать статус «сиротского» произведения и ввести процедуру его использования в России попыталось Министерство связи, составив соответствующий законопроект. Закон был вполне вменяемый, казался более-менее рабочим и аккуратно учитывающим интересы всех сторон.

Кроме, пожалуй, обществ по коллективному управлению правами (ОКУП), которые и до сих пор имеют по закону (ст. 1244 ГК РФ) существенную поблажку: получившее государственную аккредитацию ОКУП имеет право собирать деньги за использование произведений, даже не спрашивая автора, а просто выплачивая ему какие-то деньги на основе этим же обществом собираемой статистики. Если, конечно, автор объявится. Такая практика давно уже устоялась: вы слушаете (даже если не хотите) музыку в ресторане, ресторан выплачивает какие-то деньги Российскому авторскому обществу (РАО), а оно — уже композиторам.

У того же РАО не было никакой проблемы с «сиротскими» произведениями. Напротив, у него был доход, который оно получало (и получает) от ресторанов, радиостанций, телевидения, речных судов, торговых центров и т. д. Объявится автор или нет — еще неизвестно. Может, и не объявится. А денежки — уже вот они. Если автор за три года не появится, то через три года (всё по тому же закону) деньги, полученные за него, РАО перераспределит между авторами, которые договорились с РАО. Ну, и само РАО, конечно, заберет себе из этих денег средства на обеспечение всего сложного процесса сбора денег, ведения договоров и статистики, а также на содержание немаленького особняка на Большой Бронной улице.

Десять лет назад издатели особого интереса к законопроекту не проявили. А вот ОКУПы выступили против, и к их мнению правительство внимательно прислушалось. Законопроект отвергли на стадии одобрения в правительстве.

Как это работает во всём мире

Надо сказать, что тот законопроект был составлен с оглядкой на европейские законы и даже в чём-то опережал их: он предусматривал значительно более простую и эффективную процедуру легализации «сиротских» книг, чем описанная в Директиве ЕС о «сиротских» произведениях, которая предполагала прежде всего их коммерческое использование. Европейский механизм оказался неработоспособным. И по прошествии нескольких лет, когда им попытались воспользоваться всего раз сто, Евросоюз проанализировал результаты внедрения закона (в частности, опыт Великобритании) и подошел к проблеме с другого конца.

«Сиротские» произведения, поняли европейцы, стали такими, потому что мало кому нужны! А значит, их никто не продает, то есть их просто нет на рынке. И в рамках Директивы о едином цифровом рынке ЕС охраняемые, но уже достаточно старые (например, 30 лет с даты публикации или опубликованные до 2000 года — каждая страна ЕС решает по-своему) произведения, которые при этом еще и нельзя купить на рынке, но экземпляры которых сохранились в запасниках музеев, галерей, архивов, библиотек, — разрешили использовать вот этим самым некоммерческим институтам культуры, которые теперь смогут, например, оцифровать и выложить в открытый доступ свои старые фонды. Для этого институтам надо (самостоятельно или через ОКУП) внести данные о произведении в соответствующий общедоступный реестр, куда авторы и их наследники могут заглянуть и, например, возразить. Если же автор спустя полгода после внесения в реестр не обнаружится — окей, оцифровывайте и выкладывайте.

И этот механизм оказался рабочим. В реестре уже многие тысячи произведений. Музеи, архивы, галереи, библиотеки вовсю оцифровывают и выкладывают на свои сайты культурное наследие своих стран.

Примерно аналогичную этому европейскому механизму процедуру легализации использования три года назад пыталась протолкнуть через правительство и Российская государственная библиотека для хранящихся в ее фондах «сиротских» книг. У нее есть проект «Национальная электронная библиотека», в которой сейчас размещены по преимуществу только книги, уже перешедшие в общественное достояние (то есть те, для которых прошло порядка 70 лет с момента смерти автора — или его реабилитации); но самих-то книг значительно больше. Ленинка, впрочем, заботилась только о своих фондах, и дальше министерства культуры законопроект не пошел. В 2021 году всем уже было не до того.

До того стало, когда началась война России в Украине.

Танцуем, пока звучит музыка

И без всяких санкций многие иностранные авторы, издательства, культурные институты решили воздержаться от контактов со страной-агрессором. Но война ведь войной, а на теплоходе музыка играет. И на теплоходах, и в ресторанах, и на радио, и на телевидении, в кинотеатрах. Немалая доля этой публично исполняемой музыки, как назло, из недружественных стран. И за всю эту музыку общества по коллективному управлению (ОКУПы) собирают с ресторанов, теплоходов, радиостанций и телеканалов небольшие деньги. Небольшие, но зато со всех. Музыку в кино слушали? Значит, 3% от каждого оплаченного вами билета ушло в РАО. В результате на счетах ОКУПов накапливаются миллиарды, которые ОКУПы обязаны по договорам, как минимум, с западными ОКУПами их как-то перечислить. Но как, если санкции? Что делать с этими деньгами?

Цирковой номер, придуманный сенатором Клишасом и депутатом Крашенинниковым (КК), состоит в том, что они берут уже доказавший свою неработоспособность английский вариант внедрения евродирективы о «сиротских» произведениях и приделывают к нему несколько удобных рукояток для обществ по коллективному управлению правами. «Сиротских» произведений в законе нет. Зато есть произведения авторов, либо чей адрес неизвестен, либо известен, но он на письма не отвечает. Вот Боно, например, собирающий деньги на снаряжение украинской армии, наверное, не отвечает на письма. А музыка хорошая. И вот тогда назначаем такое произведение произведением неизвестного, или неизвестно где живущего, или не отвечающего на наши письма автора. Назначаем «сиротой». Желающий использовать такое произведение, по букве закона КК, пишет-пишет Боно, пишет-пишет, а тот не откликается. Ну, всё. Можно использовать. РАО заводит номинальный счет в банке, кладет туда деньги, собираемые с торговых центров и ресторанов. А если Боно всё-таки ответит, то пускай сам идет разбираться со своими номинальными рублями в российский банк. Деньги, впрочем, Боно получит всё равно не все: часть РАО сможет законно куда-нибудь инвестировать, а из доходов с инвестиций — забрать деньги на совершенствование системы управления всем этим цирком.

Интересы РАО вполне понятны: закон КК разрешает ему делать с деньгами западных музыкантов, в общем, всё, что угодно, не сильно заморачиваясь исполнением старых договоров и не боясь судебных преследований в будущем. «Форс-мажор, вы же понимаете, законодательство изменилось!»

Но почему же так занервничали российские издатели?

Книги на дороге не валяются

Главный повод для тревоги у издателей состоит в том, что закон КК касается любых произведений культуры. И издателям теперь придется мониторить, не захотел ли кто-нибудь «законно» использовать книгу или иллюстрацию, на которую, вполне возможно, у издателя уже есть лицензия. А если ты большой издатель, то и лицензий, и авторов, с которыми ты работаешь, у тебя очень много. Не успеешь оглянуться — какой-нибудь пират подаст в ОКУП заявку, и ну печатать тираж.

Второй повод не менее серьезен, но касается уже не только издателей, а, в общем, примерно всех. Согласно закону КК в России может появиться еще одно ОКУП, который сможет управлять «исключительными правами на произведения литературы, изобразительного искусства, декоративно-прикладного искусства, фотографические произведения и произведения, полученные способами аналогичными фотографии, музыкальные произведения (с текстом или без текста), фонограммы и исполнения, авторы или иные правообладатели которых неизвестны».

Ну, как неизвестны? На письма не ответили. Именно этот ОКУП будет, по всей вероятности, заниматься номинальными счетами авторов «сиротских» произведений. Однако такими можно счесть по нынешним временам и конкретно вас. Вы же сидите в какой-нибудь запрещенной соцсети и постите туда тексты, стихи, фотографии? И сидите вы там под неизвестно каким — вашим ли собственным? — именем. Где вы там? Мы вас даже искать не будем, потому что адреса вашего там нет. А если вы еще и программу свою куда-нибудь ненароком выложили — еще лучше. Вы думали, что это всё ваше? Хм. Подумайте еще раз. Сознаетесь в сотрудничестве с экстремистами? То есть, конечно, этот ОКУП разрешит вам забрать ваши права назад. Но это потом. И внезапно старая сетевая страшилка о том, что «всё вами написанное принадлежит Facebook», начинает играть совсем другими красками.