Нет, пока не сожмет тебе горла рука птицелова,
шелести — заклинаю! — по чистым полянам, гортанное слово,
смейся, плачь, сторожи меня, глупого, около
облаков белобоких. Ни Моцарта в небе, ни сокола.
Но какая-то чудная нота, воскреснув совиною ночью,
до утра утешает охрипшую душу сорочью.
Писать некролог поэту — большому поэту тем паче — легко: он сам всё сказал, остается только послушать. Прочитать. И перечитывать:
Я между телом и душой
не вижу разницы большой —
умрет одно, уйдет другая,
а кто же будет спать? Кто — петь?
Вороньим перышком скрипеть,
смотреть на месяц, не мигая?
Бахыт Шукуруллаевич Кенжеев — еще при жизни ставший несомненным классиком русскоязычной литературы — родился 2 августа 1950 года в Шымкенте (Казахстан) в интеллигентной семье: его отец Шукурулла Кенжеев был преподавателем английского языка, а мать Елена Карасёва — библиотекарем. Когда Бахыту было три года, он вместе с родителями переехал в Москву. По словам поэта (сказанным уже намного позже, с оглядкой на прожитую жизнь), такое решение очень нелегко далось его отцу: «Папочка был замечательный человек, всю жизнь прожил в эмиграции и был женат на иностранке, ровно как я. Человек, выросший в Шымкенте, в мусульманской культуре, знавший арабский язык, всю жизнь прожил в Москве, будучи женатым на русской. Это было очень тяжело для него».
Судя по всему, такой эмоциональный фон, впитанный с детства, отчасти и сформировал мироощущение Кенжеева:
Ну и что с того, что дышать отвык,
что чужим останусь в родной стране?
Посмотри, как корчится черновик,
полыхая в черном, в ночном огне.
«Меня увезли из Казахстана трехлетним, я вырос в Москве, я русский поэт, моя мама русская, но я казах. Никогда не приходило в голову взять псевдоним и стать, к примеру, Борисом Карасёвым… Мой первый родной язык был казахский, как ни странно это теперь. То есть на русский я все равно смотрю чуть-чуть отстраненно».
Изначально, впрочем, Бахыт не предполагал, что станет поэтом. Он успешно закончил химический факультет МГУ, пошел по специальности в аспирантуру и работал младшим научным сотрудником на кафедре коллоидной химии в своей alma mater. Но уже тогда начал писать стихи. В начале семидесятых вместе с Алексеем Цветковым, Сергеем Гандлевским и Александром Сопровским Кенжеев создал поэтическую группу «Московское время».
Его первая стихотворная публикация появилась в 1977 году в коллективном сборнике «Ленинские горы: Стихи поэтов МГУ». Вопреки насмешливо-презрительному наименованию подобных сборников «братские могилы», в данном случае все получилось строго наоборот. Кенжеев продолжил публиковать стихи: сначала в газетах «Комсомольская правда», «Московский комсомолец», в журналах «Юность» и «Простор».
до самой смерти попытка жизни
до самой смерти возможность жизни
до самой жизни возможность смерти
и так без конца без конца
(1977 год)
Параллельно поэтической деятельности шла и другая жизнь. В частности, Кенжеев женился на Лауре Бераха, гражданке Канады. Вот как он сам об этом рассказывал:
Фото: Сергей Каревский / Facebook
«Лорочка... была в Москве стажером. А я очень хотел уехать и немножко дружил с разными иностранными девушками... и тут я почувствовал, что мы не просто подружились, что как-то я в нее немножко влюбился... Лорочка, не будь дурой, говорит мне: “Бахытик, я же вижу, что ты уехать хочешь. Пожалуйста, я готова за тебя фиктивно выйти замуж, я тебя увезу, и ты будешь счастливым эмигрантом”. Я отвечаю: “Лорочка, но я же тебя как-то люблю, поэтому либо серьезно, либо никак…” Некоторое время мы продолжаем счастливо друг друга любить, потом я говорю: “Лорочка, ну ты вообще думаешь за меня замуж выходить?”... Мы подаем с ней документы в ЗАГС, ждем три месяца, — наконец, приходим регистрировать свой законный брак... и Лорочка говорит: “Ну что, мне через месяц уезжать, как у меня с документами?” И я говорю лучшую фразу в своей жизни: “Лорочка, в Москве распространилось мнение, что я женился на тебе не по любви, а чтобы уехать за границу. И чтобы никто никогда в жизни не мог этого сказать, ты никуда не едешь и мы будем жить в Москве. Мы найдем тебе работу, будем жить бедно, но честно, потому что я женился по любви, а не за иностранный паспорт”».
Ах, время, время, безродный вор, неостановимый тать!
Выходила на двор выбивать ковер моя молодая мать, —
а меня Аполлон забирал в полон, кислоты добавив к слезе,
и вслепую блуждал я среди колонн, вокзалов и КПЗ.
Однако прожить в Москве долго Кенжееву не дали власти. Его вызвали в КГБ и предложили, так сказать, выбор: «Парень, тебе страшно повезло — у тебя жена канадка. Поэтому выбирай — или ты уедешь на Запад, или поедешь на восток». Естественно, Кенжеев уехал в Канаду, где потом и прожил двадцать четыре года (с 2008 года он жил уже в США). Однако это решение далось ему довольно тяжело, и уже сильно позже он говорил: «Господь мне жестоко отомстил, отправив в изгнание. Давайте называть вещи своими именами, это была никакая не эмиграция, а именно изгнание... Эмиграция — это всегда травма. Она отбрасывает человека в его карьере на 10 лет назад, даже если он знает язык. Ты лишаешься всех друзей. Сейчас эта травма гораздо меньше, потому что границы открыты в обе стороны, есть скайп, есть интернет. Но это решение гораздо более серьезное, чем людям кажется».
На Западе же — в США, в издательстве «Ардис» — в 1984 году вышла и первая поэтическая книга Кенжеева, «Избранная лирика»: «Такое кокетливое название, потому что так обычно называют книги классиков», — комментировал потом Бахыт. С тех пор вышло множество книг — изданных как на русском языке, так и переведенных на казахский, украинский, английский, французский, немецкий, испанский, голландский, итальянский, китайский, шведский...
Сам же Кенжеев зарабатывал переводами, шутил по этому поводу: «С 1990 по 2000 примерно год я работал переводчиком в МВФ. Теперь знаю все ухищрения мировой закулисы, направленные на то, чтобы погубить Россию». Сетовал, что «последний человек, который зарабатывал поэзией хорошие деньги, — Пушкин. Но у него был сумасшедший книгоиздатель Александр Смирдин, который, кстати, разорился на том, что платил сумасшедшие гонорары. Надо быть Пушкиным. Надо жить в правильную эпоху».
И писал, писал, писал стихи (иногда — иронически — от имени этакого провластного Ремонта Приборова, но намного чаще, конечно же, давая волю своему настоящему голосу). Не ожидая, по большому счету, ничего: «Сейчас и 500 экземпляров — неплохо». И думал. И сохранял — себя.
Фото: Сергей Каревский / Facebook
«Звериная серьезность не работает. Великая дихотомия двух поэтов, о которых долго спорили — кто лучше: Пастернак или Мандельштам. Безусловную победу одержал Осип Эмильевич [Мандельштам], потому что у него было чувство юмора, а у Пастернака не было. Не надо относиться к себе серьезно — вот это главное».
Не за горами ранняя зима.
Рассеется туман, сгустится иней.
Один умрет, другой сойдет с ума,
как мотылек в бесхозной паутине,
И человек вздыхает, замерев.
Давно ему грозит зима другая,
все дни его и годы нараспев
на музыку свою перелагая.
«Возьмем Гомера. “Илиада”, “Одиссея”… А ведь он был слепым нищим, который пел песенки за лепешку с сыром. Практически не было времен, когда настоящие поэты и писатели имели реальную славу, богатство, в отличие от «попсы». Это всегда было занятие очень одинокое. “Писать для вечности” — звучит напыщенно, но, конечно, так оно и есть. Всякий нормальный писатель стремится творить для вечности или для Бога, что одно и то же. Но и читатель очень важен, потому что автору хочется поделиться с ним своими мыслями на эту тему. Зачем вообще существует поэзия? Чтобы примирить такие вещи, как красота, любовь, доброта, со смертью, страданием и обреченностью. Привести их в гармонию».
Его последней изданной — за несколько дней до смерти, 18 июня 2024 года — стала книга прозы и литературно-философских размышлений «В дуновении чумы». Также несколько дней назад появилась в открытом доступе книга «На долгом ящике Пандоры», куда вошли стихотворения 2022–2024 годов. Бахыт Шукуруллаевич щедро распрощался с нами…
какие там к ляду надежда и вера какие стишки допоздна,
когда хладнокровно нагрянет холера а вслед ей завоет война
кувалда господняя всё безотказней прощальную стопку борщом
запьем ни единый двурогий от казней египетских не защищен
и ты растерялся и я спотыкаюсь привет смертоносный ликбез
печалится лис и скитается аист негостеприимных небес
еще по старинке мы квасим и солим латунный клинический свет
но меж си-диезом и ля-бемолем оглохшему разницы нет
В ночь с 25 на 26 июня в нью-йоркском Lenox Hill Hospital, после месяца в реанимации Бахыт Кенжеев умер.
* * *
Писать некролог поэту очень тяжело. Он был и твоим голосом — а теперь смолк. Навсегда.
За колючей проволокой земной тюрьмы,
за поминальным столом с безносою, в многотрудный час
подземельных скорбей, без ушедших мы
кое-как выживаем — но как же они без нас?
Делайте «Новую» вместе с нами!
В России введена военная цензура. Независимая журналистика под запретом. В этих условиях делать расследования из России и о России становится не просто сложнее, но и опаснее. Но мы продолжаем работу, потому что знаем, что наши читатели остаются свободными людьми. «Новая газета Европа» отчитывается только перед вами и зависит только от вас. Помогите нам оставаться антидотом от диктатуры — поддержите нас деньгами.
Нажимая кнопку «Поддержать», вы соглашаетесь с правилами обработки персональных данных.
Если вы захотите отписаться от регулярного пожертвования, напишите нам на почту: [email protected]
Если вы находитесь в России или имеете российское гражданство и собираетесь посещать страну, законы запрещают вам делать пожертвования «Новой-Европа».
