«Вопрос ответственности властей — не то, что первое приходит в голову, когда на улицах появляются вооруженные люди»

— Подавляющее большинство жителей Дагестана осуждает такие теракты. Люди хотят жить спокойно, заниматься своими делами. Нападение на священнослужителей любой конфессии для большинства дагестанцев неприемлемо и не находит поддержки в обществе. В республике столетиями рядом существовали разные конфессии — особенно в таком городе, как Дербент: это самый древний город в России, ему более 1500 лет, и там жили и мусульмане, и христиане, и иудеи. Они всегда мирно сосуществовали друг с другом, не испытывая никаких проблем.

В первую очередь люди обвиняют тех, кто взял оружие в руки и напал на полицейских и гражданских, а также на священника, который не сделал никому ничего плохого. В Дербенте есть памятник Братству трех религий: на нём изображены раввин, православный священник и мулла. У каждой фигуры есть реальный прототип, и священник в центре композиции — как раз убитый нападавшими 66-летний настоятель Покровского храма Николай Котельников, служивший в церкви более 40 лет. В результате атаки погиб также охранник храма Михаил.

Официальные власти распространяют сообщения, что в нападении якобы можно увидеть «украинский след». Однако я не думаю, что население поддерживает именно эту версию. Также я бы не сказал, что жители чего-то боятся: они стараются сохранить благоразумие, но страха у них нет.

В таких ситуациях обычно сложно винить федеральные или региональные власти, потому что под угрозой — наша мирная жизнь. Судя по многочисленным видео и тому, как люди комментировали нападение, жители переживали за полицейских и хотели, чтобы всё побыстрее закончилось. Нет привычки винить власти в таких ситуациях. Происходит скорее кооперация с ними.

При этом власти по умолчанию всегда несут политическую ответственность за то, что происходит в регионе. Они должны обеспечивать безопасность — но в этот раз не смогли. Людям бывает сложно в момент нападения понять это, потому что это не то, что первое приходит в голову, когда на улицах появляются вооруженные люди. Жители хотят, чтобы всё поскорее закончилось и стало хорошо.

То, что в нападении участвовали люди, приближенные к властям, вызывает скорее удивление. Обычно принято думать, что легко вербуют людей из неблагополучных семей. В этом случае это не так. Однако нам еще предстоит понять, почему так произошло. Сейчас нельзя однозначно ответить на этот вопрос.

«Если вопросы к властям будут “неправильными”, обвинят в “оправдании терроризма”»

— Общество сейчас шокировано, потому что серьезных предпосылок для такого рода терактов не было. Нападения на объекты культа в Дагестане — на церкви или мечети — случаются крайне редко. Последняя такая атака была в 2018 году, когда боевик-одиночка пришел в храм в Кизляре и расстрелял там нескольких прихожан.

Поэтому возникают вопросы: как такое могло произойти сейчас и почему? До сих пор непонятно. В первую очередь в атаке обвиняют непосредственных исполнителей теракта. При этом возникают вопросы к местным властям и силовикам, насколько они могли предупредить нападение или хотя бы знать о нём. Но эти вопросы размыты и они не в числе первых. Потому что общество видело, как сотрудники полиции боролись с террористами, и сейчас оно всё еще шокировано произошедшим. Возможно, вопросы к властям возникнут чуть позже, но не сейчас.

Потом это уйдет в общую копилку недовольства. Однако ситуация в стране сейчас жесткая, и власти довольно легко расправляются с такого рода протестами. Общество, конечно, будет задавать вопросы, но не факт, что государство будет хоть как-то на них отвечать. И есть риски, что если эти вопросы будут «неправильными», то власти окрестят это «оправданием терроризма». И поэтому люди, как в советские времена, будут делиться своими чувствами и недовольством скорее на кухнях, но не на площадях, потому что это более безопасно. Они видят некую бессмысленность единичного или массового протеста, потому что это, по их мнению, не приводит к какому-то результату.

Всё еще много неопределенности. Мы не видим стандартной схемы террористов, когда нападавшие совершают акцию, а затем в интернете появляется его видеообращение, где они говорят, чем руководствовались. В Дагестане боевики совершили рейд, убили людей, подожгли религиозные здания, но мы не понимаем, для чего и кого это делалось. Мы даже не знаем, в какую террористическую группировку они входили и входили ли вообще.

Лично для меня было большим удивлением видеть, как рядом с силовиками стоит куча молодых людей, которые, особо не прячась, фиксировали всё на телефоны. Вокруг них летели осколки, пули, а они спокойно снимали происходящее на видео, не прикладывая особо усилий для того, чтобы спрятаться.

Лидеры терроризма и исполнители теракта могут быть из любых слоев общества — не только малообеспеченные люди, но и достаточно образованные. Поэтому то, что среди нападавших оказались дети главы муниципального образования, особо не шокирует. Однако возникает вопрос: чего им не хватало? У них было всё: образование, деньги, возможности, карьера. Единственное, что мы можем предполагать, это то, что они радикализировались, исходя из общего информационного фона вокруг мусульман, положения кавказских народов и Дагестана.