Фигура Михаила Муравьева возникает в современном официальном инфополе не впервые. В начале прошлого года губернатор Калининградской области Антон Алиханов написал в своем телеграм-канале о необходимости поставить этому деятелю памятник в Калининграде. Спустя десять месяцев такой памятник действительно появился — к восторгу русских националистов и раздражению ближайших соседей-литовцев. Также в прошлом году с лекцией о Муравьеве выступил советник Владимира Путина по историческим вопросам Владимир Мединский.

«Этот рассказ вообще не о прошлом, не о вчера. Он в какой-то степени о сегодня и о завтра», — заявил чиновник.

Свобода для Польши, Литвы и Руси

В ночь с 22 на 23 января 1863 года над Царством Польским зазвонили колокола. Зимовавшие «на квартирах» и в частных усадьбах российские солдаты впервые более чем за 30 лет подверглись массированному нападению. 29 из них были убиты, не успев толком разобраться, в чем дело, еще около семи десятков ранены. Накануне был распространен Манифест, призывавший жителей бывшей Речи Посполитой подниматься на борьбу за восстановление государства в границах 1772 года. Началось второе Польское восстание, также известное как Январское. Подготовка к нему велась с разной степенью интенсивности с момента поражения первого, Ноябрьского восстания 1830 года, когда Царство Польское было лишено прежней автономии, сейма и войска и вошло в состав Российской империи на общих основаниях. Однако непосредственным поводом к новому витку противостояния польской национальной элиты и петербургской администрации послужило намерение управлявшего Польшей маркиза Велепольского провести там рекрутский набор. Тем самым он рассчитывал лишить «генералов» освободительного движения их «солдат». Восставшие, с одной стороны, надеялись, что потерпевшая поражение в Крымской войне российская армия уже не столь грозна, с другой — рассчитывали на масштабную поддержку: извне — со стороны Великобритании и Франции, и изнутри — от набиравшего силу русского народнического движения и разочарованных земельной реформой крестьян.

Надежды не оправдались. Западные державы ограничились дипломатическими нотами, а Пруссия — непосредственный участник и бенефициар разделов Польши конца XVIII века — и вовсе обещала России содействие в борьбе с восставшими.

19 февраля близ деревни Кривосондз был разгромлен отряд приглашенного из Франции «диктатора» восстания Людвика Мерославского, в результате чего погибло более 80 мятежников. Сам Мерославский спасся бегством, скрывшись в густом лесу, а через пару недель, потерпев еще одно поражение, вернулся в Париж. Месяц спустя провалилась попытка радикального крыла «Земли и воли» поднять восстание в Поволжье, на которое также рассчитывали поляки, — его организаторы во главе с Иеронимом Кеневичем были схвачены по доносу провокатора и расстреляны. И всё же восстание продолжало распространяться. Охватив не только Польшу, но и губернии Западного края, оно приняло форму партизанской войны. Вожди восставших отвергли более чем примирительный царский манифест, обещавший «покрыть забвением произошедшие смуты», если мятежники сложат оружие, и объявили, что продолжат борьбу «для отвоевания полной независимости и свободы Польши, Литвы и Руси как нераздельных частей единого государства Польского».

Когда к этой борьбе стали присоединяться сотни добровольцев со всей Европы, в том числе опытные и хорошо вооруженные участники итальянского Рисорджименто, стало ясно, что одним кавалерийским наскоком проблему не решить. Нужны системные меры. А главное, нужны люди, уже имеющие опыт подавления мятежей и способные изменить сам уклад жизни на огромных территориях. В Царстве Польском таким человеком стал Федор Трепов, будущий генерал-губернатор Санкт-Петербурга, застреленный Верой Засулич за зверскую и беспричинную порку народника Алексея Боголюбова. Усмирять обширный Западный край, включавший территории нынешних Литвы и Беларуси, было поручено Михаилу Муравьеву.

Служить правящим тварям

«Такого художественного соответствия между зверем и его наружностью мы не видали ни в статуях Бонарроти, ни в бронзах Бенвенуто Челлини, ни в клетках зоологического сада… Портрет этот пусть сохранится для того, чтоб дети научились презирать тех отцов, которые в пьяном раболепьи телеграфировали любовь и сочувствие этому бесшейному бульдогу, налитому водой, этой жабе с отвислыми щеками, с полузаплывшими глазами, этому калмыку с выражением плотоядной, пересыщенной злобы, достигнувшей какой-то растительной бесчувственности…» — эту гневную отповедь Александр Герцен посвятил фотографии Михаила Муравьева, опубликованной в январе 1864 года в британском таблоиде Illustrated Times. Издатель «Колокола» был далеко не единственным представителем образованной части русского общества, кто ненавидел Муравьева. Александр Суворов, внук знаменитого фельдмаршала и генерал-губернатор Петербурга, однажды отказался подписывать поздравительный адрес Муравьеву со словами: «Я людоедов не чествую». На противоположном полюсе мнений и высказываний о Муравьеве — цитата редактора «Московских ведомостей» Михаила Каткова: «Россия никогда не забудет заслуг этого человека в трудную, мрачную минуту, и беспристрастный суд истории высоко оценит его подвиг».

Михаил Муравьев не всегда был «вешателем» и «людоедом». Представитель старинной московской династии — в конце XV века ее основатель Иван Муравей получил от Ивана III поместье в Новгороде, — Муравьев четырнадцатилетним подростком поступил в Императорский Московский университет, где основал первое в стране общество математиков, а в шестнадцать участвовал в Бородинской битве, где был тяжело ранен в ногу и до конца жизни не расставался с тростью. Отчасти этим обстоятельством объясняется грузность Муравьева, о которой так зло написал Герцен. Возобновив учебу, Михаил вместе с отцом, генералом Николаем Муравьевым, реорганизовал математическое общество в Московское училище колонновожатых — учебное заведение для боевых офицеров младшего звена, сочетавшее в своей программе математику и военные науки. Училище, размещавшееся прямо в московской усадьбе Муравьевых на Большой Дмитровке, среди прочего прославилось тем, что 13 из 138 его выпускников — каждый десятый! — стали декабристами. Стал им и родной брат будущего «вешателя» Александр Муравьев, один из основателей «Союза благоденствия». Он полгода провел в Петропавловской крепости, но в итоге отделался лишь ссылкой в Сибирь, где вскоре возобновил государственную карьеру. Михаил, очевидно не разделяя самых радикальных идей, декабристам сочувствовал, хоть и не был в числе их лидеров. До поры он исправно посещал заседания «Союза», а однажды в письме своему брату Николаю выдал такое:

В начале 1820-х 26-летний полковник Михаил Муравьев вышел в отставку, поселился в отдаленном поместье жены в Смоленской области и зажил жизнью простого русского барина: построил винокуренный заводик, оборудовал столовые для крестьян, вел хозяйство. О выступлении 14 декабря 1825 года узнал из газет, тут же примчался в столицу и на следующий день оказался в Петропавловской крепости. На допросах всё отрицал, а царю писал слезные письма. Например, такое:

Вымолив прощение или сумев убедить в своей невиновности, он был освобожден «по Высочайшему Его Императорского Величества повелению». И немедленно принялся оправдывать предоставленный ему шанс. Михаил Муравьев успел потрудиться губернатором в Могилеве и Курске, директором Департамента податей и сборов в Министерстве финансов, управляющим Межевым корпусом. В ходе первого Польского восстания, которое в отличие от второго представляло собой столкновение двух полноценных, хоть и не равносильных армий, Муравьев служил генерал-полицмейстером, непосредственно руководил разгромом восставших и следствием по их делу. Тогда он и получил, а точнее, сам себе присвоил это прозвище — «вешатель».

В 1857 году Михаил Муравьев в качестве министра государственных имуществ вошел в состав Секретного комитета по законодательной проработке отмены крепостного права.

Он также доказывал, что выкуп государством помещичьей земли в пользу крестьянской общины пошатнет устои государства, и критиковал официальный проект реформы, объясняя, что единовременно освобождать всех крестьян империи ни в коем случае нельзя. Муравьев вступил в конфликт с руководителем Секретного комитета Великим князем Константином Николаевичем, впал в немилость к самому императору и в ноябре 1862 года подал в отставку с намерением окончательно погрузиться в размеренный помещичий быт и заботу о пошатнувшемся здоровье. Отставка продлилась всего шесть месяцев. В мае 1863 года Александр II с подачи канцлера Александра Горчакова назначил Муравьева на главный в его карьере пост. В одночасье 67-летний чиновник стал генерал-губернатором трех губерний Западного края — Виленской, Гродненской и Минской, а также командующим Виленским военным округом с почти неограниченными полномочиями.

Незавершенное дело

«Предложение Государя было для меня совершенно неожиданно», — вспоминал Муравьев, узнавший о своем назначении лично от Александра II. Впрочем, замешательство его длилось недолго — там же, на аудиенции в Зимнем, он с ходу сформулировал программу действий: «необходимо, чтобы как в Западных губерниях, так и в Царстве была одна система, т. е. строгое преследование крамолы и мятежа, возвышение достоинства русской национальности и самого духа в войске, которое, […] будучи постоянно оскорбляемо поляками, не имело даже права противодействовать их буйству».

Прибыв 26 мая в Вильну, столицу Западного края (современный Вильнюс), он перетряхнул административный аппарат, почти поголовно заменив польских чиновников российскими, обложил тяжелым военным налогом польских помещиков и объявил настоящую охоту на польских партизан. В последней, к слову, приняли деятельное участие православные белорусские крестьяне, уставшие от периодических реквизиций своего имущества в пользу восстания, а также от систематического террора со стороны польских «вешателей» и «кинжальщиков», отвечавших казнями на любое сотрудничество с российской администрацией.

«Везде кипел мятеж и ненависть и презрение к нам, к русской власти и правительству; над распоряжениями генерал-губернатора смеялись, и никто их не исполнял. У мятежников были везде, даже в самой Вильне, революционные начальники; […] Надо было со всем этим бороться, а с тем вместе и уничтожать вооруженный мятеж, который более всего занимал правительство», — писал Муравьев о первых днях на новом посту.

Потери российской армии были несравнимо меньше — около тысячи солдат и офицеров. От рук восставших также погибло несколько тысяч полицейских, гражданских чиновников, мирных крестьян и горожан. Ровно через год муравьевского правления, в мае 1864 года, в Вильну на смотр войск приехал Александр II. Вполне удовлетворенный результатом, он отдал генерал-губернатору честь — немыслимая похвала в имперской системе ценностей.

Физическим уничтожением восставших Муравьев не ограничился. Тогда же, в мае 1864 года, он предложил императору заселить Западный край русскими крестьянами из центральных областей, а также отставными солдатами. Размещали их на землях, конфискованных у восставшей шляхты и неблагонадежных в политическом отношении представителей других сословий. Вновь прибывшие пользовались значительными льготами — они на три года были освобождены от рекрутской повинности и платежей за землю. О местных православных крестьянах также не забыли, увеличив им наделы за счет дворянских поместий и снизив выкупные платежи. По всему Западному краю развернулось строительство русских школ и православных храмов, а деятельность католических приходов, многие из которых стали очагами восстания, напротив, ограничивалась. Чтобы укрепить связь белорусского населения с православием, Муравьев распорядился приобрести за казенный счет и раздать крестьянам 300 тысяч православных крестиков. Использовать польский язык в общественных местах и тем более в делопроизводстве отныне было строжайше запрещено.

Муравьев вернулся в Петербург в мае 1865 года в статусе героя. Ему, теперь уже графу Виленскому, посвящали восторженные стихи Некрасов и Фет, его обожали патриотически настроенные публицисты Катков и Аксаков. Проведя около года за подготовкой «Записок об управлении Северо-Западным краем», Муравьев вновь был призван ко двору — расследовать покушение на царя, осуществленное нигилистом Дмитрием Каракозовым. 15 сентября 1866 года Каракозова повесили на Васильевском острове в Петербурге. Граф Муравьев-Виленский казни не увидел — он умер в своем особняке тремя днями раньше.

«Задохнулся отвалившийся от груди России вампир», — немедленно отозвался Герцен.

«Не много было б у него врагов, когда бы не твои, Россия», — написал Тютчев.

Спустя 160 лет после Январского восстания его события, герои и антигерои (в зависимости от точки зрения) вновь стали актуальны. Причем не только для российских пропагандистов, прямо заявляющих, что «если мы сегодня не имеем в Белоруссии того же масштаба проблем, как на Украине, то именно благодаря муравьевскому наследию». 21 января 2024 года, через два месяца после открытия памятника Муравьеву в Калининграде, его врагов — героев польского восстания — чествовали в Вильнюсе. В торжествах приняли участие главы Польши и Литвы Анджей Дуда и Гитанас Науседа, а также лидер белорусской оппозиции и экс-кандидат в президенты Светлана Тихановская.

«У каждого народа есть героические страницы в истории, и для нас, белорусов, восстание 1863 года — одна из них, — сказала Тихановская, выступая в католическом Кафедральном соборе Вильнюса. — Наши предки отказались жить под гнетом оккупантов. Они выбрали достоинство вместо смирения. Свободу вместо рабства. Цивилизованную Европу вместо варварской империи. И хотя восстание не закончилось победой, оно засвидетельствовало политическое рождение белорусской нации. И наш долг — завершить дело, начатое повстанцами».