— Люси, что это такое для вас — женщина на войне, женщина — и война?

— Ваш вопрос связан скорее с войной, а я сосредоточена на теме прав человека. Я работаю как журналист-расследователь, расследую всевозможные зверства и нарушения прав человека во время войны. Как в прошлые два года, когда страшные военные преступления происходили во время войны в Тыграе, когда там имели место ужасные нарушения прав человека, когда сексуальное насилие использовалось в качестве оружия войны.

Моя работа — репортажи о женщинах и девушках, переживших групповые изнасилования во время войны и не добившихся справедливости. У них нет даже надежды на справедливость до сих пор, спустя два года. Я могу говорить о том, что чувствую как журналист, который освещает эти ужасные преступления и видит, что эти женщины не добиваются правосудия, о них просто забывают.

— Об этом вы написали в письме, как бы обращенном к Анне Политковской, вы пишете ей, как живой. Вы спрашиваете, что сказала бы она о происходящем в вашей стране, что она бы сделала. А что вы сказали бы ей из 2024 года? После ее гибели прошло почти два десятилетия, и сейчас в чужой стране ведет войну ее страна. Что изменилось за это время в положении женщин, страдающих от войны?

— Я рассказала бы ей о войне в Тыграе, которая шла с 2020 по 2022 год. За эти два года групповые изнасилования пережили более 10 тысяч женщин и девочек. И это были не просто групповые изнасилования, солдаты их мучили, их пытали, их уродовали. Ужасные, просто ужасные вещи делали с девочками и женщинами за эти два года конфликта в Тыграе.

И что же было дальше? ООН создала комиссию по расследованию этих преступлений — Международную комиссию по Эфиопии. Но когда истек срок мандата этой комиссии, государства-члены его не продлили. И что же теперь? После всего, что я рассказывала, после всего, что пережили эти женщины и девочки, они просто забыты.

Возможно, мы не знаем об этом потому, что это не расследуется, потому, что правительство Эфиопии не позволило комиссии ООН провести расследование на месте. Оно по-прежнему не позволяет работать там независимым журналистам. Так что мы можем не знать об этом, потому что не было расследования. Очень может быть, что женщины и девочки всё еще подвергаются насилию, потому что эти солдаты повторяют одни и те же паттерны массовых убийств, те же паттерны военных преступлений.

Этим сложно заниматься еще и потому, что сексуальное насилие стигматизировано, особенно на моей родине. Вы можете знать, что женщина пережила групповое изнасилование, но у нее есть муж, у нее есть семья. Как будто она боится, что если расскажет о случившемся, об этом узнает ее муж и разведется с ней. Общество там очень сложное. Поэтому женщине очень трудно рассказать, что ее изнасиловали.

Даже во время конфликта в Тыграе женщины об этом не говорили. Это кажется невероятным, но только если они попадали в больницы после пыток, только тогда это становилось понятно, потому что они говорили: меня изнасиловали бандой. Если бы не пытки, если бы не побои и другие подобные издевательства, всё это могло остаться скрытым из-за обычаев этого общества, из-за того, что общество как будто ставит клеймо на жертву сексуального насилия.

Я вижу то же самое, вы знаете, в правительстве Эфиопии, оно повторяет такие же модели поведения. И я вижу, что проблема не только в сексуальном насилии. У меня нет своих подтверждений, но то же самое со многими другими преступлениями, с массовыми убийствами, с бомбежками, всё это происходит совершенно безнаказанно. А нам нужна справедливость, нам нужно правосудие, эти преступления необходимо прекратить. Это я могу сказать вам как журналист.

— А что может сделать в такой ситуации журналист? И какую роль играет то, что журналист — женщина?

— Что может сделать журналист — это вскрыть такие преступления. Журналист проверяет информацию, собирает доказательства и разоблачает скрытые зверства, скрытые военные преступления.

Я не активист. Но, знаете, я тоже не могу просто рассказывать обо всём этом, я еще и женщина. И я человек. Поэтому я не могу просто рассказать об этом, а потом забыть. Это остается с тобой, все эти ужасные преступления — они тебя преследуют, они стоят у тебя перед глазами. Даже если ты не активист, ты всё равно ждешь какой-то справедливости.

Что касается женщин, то женщине-журналисту легче это понять, особенно ситуации, когда сексуальное насилие применяется как орудие войны. Именно женщины-журналисты должны проявлять инициативу и расследовать эти преступления, проверять информацию, разоблачать.

Мы не видим, чтобы о сексуальном насилии, связанном с войнами, часто становилось известно, хотя исторически во многих войнах это обычное дело. В Судане тоже идет война, там тоже женщины становятся жертвами сексуального насилия, связанного с конфликтом, но об этом не сообщается, очень часто такие случаи не получают такого же широкого освещения, как убийства и другие преступления. Данные о таких случаях занижены, потому что о них не сообщают, их не расследуют. Жертвы насилия боятся разговаривать с мужчинами. Часто им просто нельзя рассказать об этом. Поэтому женщине-журналисту легче проводить такие расследования.

— Вы не впервые получаете награду как журналист, пишущий о правах человека. В 2022 году вы получили премию, которая тоже связана с русским именем, это премия имени Сергея Магнитского. Как вы думаете, может ли это означать, что ситуации с правами человека в Эфиопии и в России в чем-то похожи?

— О да. Я знаю, что сексуальное насилие, связанное с войной, имело место и в России. Я читала репортажи об этом. Но я хотела бы объяснить, что масштабы очень разные. Конечно, сексуальное насилие, связанное с войной, распространено почти во всех конфликтах. Но в одних войнах это отдельные случаи, а в других это система, и тогда масштаб преступлений огромен. Я говорю о том, что сексуальное насилие именно используется как оружие, чтобы уничтожить целое общество, оно используется как средство геноцида или что-то подобное.

То же самое, когда речь идет о массовой резне, есть сходство в массовых убийствах. Цвет кожи жертв может быть разным, почва для убийств может быть разной, многое может быть разным. Но есть общие вещи.

Например, сейчас, когда я читаю репортажи о России, о преступлениях, совершенных российскими властями, это напоминает мне то, что происходит в Тыграе. Так что я как журналист вижу одни и те же шаблоны, и меня это серьезно травмирует. Я читаю новости и понимаю, что часто разница только в месте и в форме. Для меня всё это одно и то же.

— А вы хотели бы приехать в Россию и своими глазами увидеть, что здесь происходит?

— Я хотела бы приехать, это очень интересная для меня страна. Но я знаю, что ваша страна и моя во многом действуют по одним и тем же сценариям. А это значит, что я могу не вернуться в свою страну, в Эфиопию. Поэтому мне сложно приехать. Но мне бы очень хотелось. Где бы ни происходили преступления, связанные с войной, мне было бы очень интересно поговорить с жертвами, я хотела бы расследовать такие случаи.

— Может быть, вам интересно расследовать то, что делают в Украине российские солдаты?

— Если бы у меня была такая возможность, если бы был такой шанс, я бы хотела делать репортажи оттуда. Везде, где люди страдают, где люди подвергаются пыткам, насилию, это надо расследовать.

— Как вы продолжите свою работу теперь? Вы снова отправитесь туда, где кто-то страдает?

— Как я уже сказала, то, чем я занимаюсь, меня серьезно затрагивает. Я не могу этого забыть, я не похожа на человека, который механически наблюдает, а потом забывает. Это влияет на мое психическое здоровье, я испытываю страдания, все увиденные истории меня преследуют. Самое тяжелое для меня, что жертвы не находят справедливости. И в какой-то момент я спросила себя: какой смысл в моей работе? Я трачу много времени на поиск и проверку доказательств, и это ужасные вещи. Если в конце концов ты не добиваешься справедливости, то просто в какой-то момент устаешь. Ты устаешь, потому что не видишь смысла в том, чем занимаешься. Правда же? Если всё продолжается, если ты не находишь никакого решения, это несправедливо. Вот и я много-много раз спрашивала себя: чем я занимаюсь? в чем смысл моей журналистской работы? Так что пока мне трудно ответить на ваш вопрос.