Афина Лю — молодая суперзвезда литературы. Она обладает конвенционально привлекательной внешностью, она модница, училась в университете «Лиги плюща», гениально пишет — и к тому же уроженка Тайваня. Ее дебютный роман приветствуют как новое слово в литературе, ей прилетает эксклюзивный контракт Netflix. В то же время ее подруге Джун Хейворд всё время не везет: ее дебют проходит мимо внимания СМИ и читателя, издатель не отвечает на письма и никак не помогает с продвижением, агент ведет себя пассивно и вот-вот готов разорвать контракт, а поддержка со стороны подруги кажется лицемерием. Однажды вечером Афина давится блинчиками на глазах у Джун и умирает, оставив на рабочем столе рукопись недописанного романа о китайских тыловых отрядах времен Первой мировой. Джун ничтоже сумняшеся решает присвоить рукопись и дописать ее, издав под своим именем. Обман сходит ей с рук, но надолго ли?

27-летняя Ребекка Куанг — не новичок в литературе. Она признавалась, что образы Афины и Джун отражают ее собственный опыт в индустрии. С 2018 по 2020 год выходила ее трилогия «Опиумная война» — фэнтези, вольно основанное на японо-китайской войне 1930-х — 1940-х. Оно завоевало множество наград и возвело уроженку китайского Гуанчжоу в ранг молодой звезды американской фантастики. Ее следующий роман «Вавилон» об альтернативной викторианской Англии приняли более прохладно — в основном за чересчур прямолинейную критику колониализма и предсказуемый сюжет — но на продажи это не повлияло. И вот теперь Куанг решила костерить саму книжную индустрию: не в последнюю очередь именно за те ее особенности, которые принесли ей самой популярность.

История рассказывается от лица самой Джун, и Куанг мастерски разворачивает историю литературной мести, которая поначалу местью вовсе не кажется: Джун всячески пытается убедить себя (и читателя), что она не присваивает чужую работу, а всего лишь «причесывает». По сравнению с оригинальной рукописью Афины о китайских рабочих на фронте Первой мировой Джун сильно сглаживает углы: меняет путанные китайские имена, делает героев-европейцев добрее, вводит любовную линию между европейкой и китайским рабочим, добавляет трогательных сцен — всё, чтобы не разозлить и не отпугнуть белых читателей. В результате роман становится шаблоннее, но предсказуемее — а издателю того и надо. Да и сама Джун начинает потихоньку относиться к роману подруги как к законному трофею: и сюжет в черновике был «не такой», и персонажи «непонятные», и язык «неясный, перегруженный лишними эпитетами», и вообще, Афина должна с того света быть благодарной Джун, что она ее рукопись украла. Припоминаются и былые обиды: как Афина, например, во время совместной учебы записала историю Джун об изнасиловании и сделала из нее рассказ. Воровство? Воровство. А значит, и Джун с рукописью подруги может делать всё, что угодно.

Куанг тонко показывает каждый поворот обмана героини, вплоть до неизбежного разоблачения. Но и книжная индустрия в ее сатире выглядит до смешного жалкой: пиар решает всё, взрыв возмущения в твиттере способен обрушить продажи суперхита и погубить литературную репутацию, а самому издателю хороший имидж важнее искусства. То есть Куанг выводит сюжет романа далеко за рамки вопроса «что такое культурная апроприация и можно ли заимствовать чужие истории»: она задается вопросом, что такое творчество вообще и как так получилось, что рыночные показатели оказались важнее радости просто что-то создавать.

Боже, как я скучаю по университету, когда я могла открыть тетрадь на пустой странице и видеть море возможностей вместо грядущего разочарования. Когда я получала истинное удовольствие, соединяя слова в предложения, просто чтобы посмотреть, как они звучат.

И главный недостаток романа в том, что ответа на этот вопрос он не дает. Куанг довольно прямо проговаривает основные проблемы устами своих персонажей, не оставляет пространство для интерпретации, нюанса. Ирония в том, что Джун в романе протестует против превращения литературы в набор тезисов, — но этот же набор тезисов получается, если собрать списком все главные идеи Куанг. Даже концовка получается странной: уроки вроде бы выучены, но никаких выводов никто из персонажей не сделает. Последняя страница закрыта, едем дальше.

При всей сюжетной изобретательности Куанг не удается выйти за рамки очерченных talking points. Возникает закономерный вопрос: а почему тогда роман стал таким популярным? Ну, ответ здесь очевиден: после забастовок редакторов и сценаристов кризис книжного рынка из проблемы внутренней стал потихоньку проблемой общественной. В этом кризисе отражается и общий социальный кризис.

Напоследок стоит оговориться, что в России проблема репрезентации меньшинств стоит не менее остро. Ее, конечно, пытаются решать (например, Евгения Некрасова, которая в своих текстах использует фольклор разных регионов России), но довольно вяло. И, скорее всего, никто всерьез за репрезентацию малых народов страны в мейнстримной литературе в ближайшие годы не возьмется: региональная культура слишком сильно развивает региональное же самосознание, а оно не очень сильно способствует желанию отправиться в чужую страну на убой по указке из Кремля. Да и региональные протесты слишком сильно беспокоят власти, чтобы региональная культура хотя бы как-то стала заметной.

Так что говорить о глобальных важных проблемах снова приходится на зарубежном материале. Увы, не в первый и не в последний раз.