В 2005 году Путин утверждал, что вопрос о пакте Молотова–Риббентропа закрыт и возвращаться к нему нет смысла. Он ссылался на постановление съезда народных депутатов 1989 года, в соответствии с которым пакт является юридически несостоятельным и не отражал воли народа, будучи личной договоренностью Сталина и Гитлера. Тем не менее, последние два десятилетия он регулярно возвращался к вопросу о причинах Второй мировой, причем его риторика радикально менялась.

Так, в недавнем интервью Такеру Карлсону Путин сказал: «Перед Второй мировой войной, когда Польша посотрудничала с Германией, отказалась выполнять требования Гитлера, но, тем не менее, поучаствовала вместе с Гитлером в разделе Чехословакии, но, поскольку не отдала Данцигский коридор, всё-таки поляки вынудили, они заигрались и вынудили Гитлера начать Вторую мировую войну именно с них... Она (Польша. — Прим. авт.) оказалась несговорчивой. Гитлеру ничего не оставалось при реализации его планов начать именно с Польши».

Это высказывание вызвало немалый резонанс. В частности, было подано заявление в Следственный комитет с требованием привлечь Путина к ответственности по статье о «реабилитации нацизма». Похожие высказывания российский президент допускал и раньше. Немецкий политик Райнхард Бютикофер в 2020 году предупреждал о том, что проекция прошлого на настоящее может стать «первым шагом к определению цели для чего-то большего, чем просто риторическая агрессия».

Параллели с нынешними событиями очевидны. «То, что происходит (в Украине), — вынужденная мера. Нам просто не оставили никаких шансов поступить иначе», говорит Путин.

Что всё это означает в свете психологии? Почему в глазах насильника всегда виновата жертва?

Обвинение жертвы в том, что она провоцирует и будто бы заставляет агрессора напасть, очень типично для риторики насильника вне зависимости от его масштаба: и для домашних абьюзеров, и для диктаторов. Зачем им это объяснение, ведь очевидно, что реальные мотивы очень от него далеки и их совсем не сложно разглядеть? И главное, почему многие этим объяснениям верят?

Наше сознание, даже сознание насильника, стремится к ощущению справедливости. Мы существа коллективные, мы зависим прежде всего не от природы, а от человеческого сообщества, и одно из наших условий выживания — принадлежать к сообществу, разделять его базовые ценности и представления, правила, по которым оно живет. Ощущение справедливости означает согласие с твоим сообществом, доверие к людям и жизни; чувство несправедливости появляется тогда, когда эти базовые правила жизни нарушены, потому что тогда становится непонятно, как можно сосуществовать с этими людьми. Например, российское общество в массе своей разделяет представление, что нельзя людей убивать и забирать чужое имущество просто так. Очевидно, что в ситуации захватнической войны у него может появиться тревога и несогласие с происходящим. Но это препятствие можно легко обойти, если немного достроить реальность или слегка изменить правила игры: например, назвать фашистами тех, на кого нападаешь, приписать им агрессивные намерения, обосновать законность вторжения специально отобранными историческими фактами. Именно этим занимаются любые агрессоры.

Сами агрессоры тоже, как ни странно, какой-то частью своего сознания могут разделять общественные ценности. В это сложно поверить, но, работая с домашними агрессорами, легко убедиться в том, что желая самого лучшего для своих близких, они не врут. Однако это только одна часть их сознания. Другой части очень неудобно находиться в ограничении правилами и ценностями, и вот здесь им помогает концепция о виновности жертвы и праведности насилия. Она позволяет как удовлетворить свои желания, так и остаться в рамках общественно приемлемого поведения. Эта концепция будет стоять за любым неслучайным проявлением насилия, она будет апеллировать к ценностям сообщества, как их понимает ее автор.

Концепции бывают очень простые ( «я же говорил тебе, не выводи меня» или «если б ты была девственницей, я бы к тебе по другому относился») или более развернутые, с привлечением исторических фактов про Рюрика, Ленина, половцев и т. д. Но их функция всегда одна: сделать происходящее легитимным, дать насильнику право на насилие, показать, что он играет по правилам, часто самим им и предложенным. В этих концепциях обычно есть часть, с которой все могут легко согласиться: в частности, что надо действовать справедливо, что все имеют право на самозащиту, т. е. это общественно разделяемые ценности.

Но также там есть часть, содержащая или откровенную ложь (как, например, в случае речи Гитлера перед вторжением в Польшу в 1939 году, в которой он рассказывал об агрессивных действиях поляков и собственных миротворческих усилиях; эти обоснования фактически были повторены Путиным в интервью Карлсону), или существенно искажающих смысл происходящего (как в случае речи Путина перед нападением на Украину, когда вторжение на чужую территорию обосновывалось предыдущими историческими событиями; события, возможно, действительно имели место в прошлом, но они не дают права автоматически рассматривать другое государство как российскую территорию).

Объяснительная концепция, какой бы бредовой она ни была, нужна, во-первых, самому агрессору — она избавляет его от чувства вины и объясняет ему самому, что таким образом он улучшает мир и собственную жизнь. Например, побил жену — значит предотвратил угрозу унижения, пережитую, возможно, в других отношениях или вообще в детстве; вторгся в Украину — предотвратил мнимое нападение на Россию, восстановил историческую справедливость. Сам агрессор обычно верит в это объяснение и оно помогает ему действовать с ощущением правоты.

Также это объяснение помогает контролировать и тех, кто страдает от насилия. Если жертва не имеет возможности уйти, она часто начинает принимать объяснения агрессора и старается работать над собой, и это избавляет ее от ощущения беспомощности: я могу работать над собой, значит я могу влиять на то, чтобы насилие не повторилось; я могу жить рядом с агрессором, так как он не виноват. Так нередко ведут себя заложники и люди на оккупированных территориях: когда у них нет возможности уехать, многие из них примут версию пропаганды, поскольку она делает ситуацию справедливой, хоть и за их счет. Для их сознания будет легче признать, что это освободители от «фашистского режима» разрушили их дом, чем почувствовать беспомощность от того, что эта жестокость не имеет никаких разумных оснований и они во власти моральных чудовищ.

Объяснительная концепция помогает влиять и на реакцию свидетелей происходящего, как бы и здесь подтверждая, что это не преступление и не насилие, а справедливое и законное действие, и значит, от окружающих никакого вмешательства не требуется, мир стабилен и надежен. Например, наше общество долгое время соглашалось с версией, что в изнасиловании виновата нескромно одетая женщина, это всех устраивало: мол, она сама спровоцировала и законно наказана. Но потом мы научились отличать правду от лжи и поняли, что виктимблейминг совсем не отражает суть происходящего. Также и здесь: те, кто опутан пропагандой, легко согласятся с путинским тезисом про виноватую Польшу, Украину, Запад, так как это дает ощущение праведности военной агрессии, правитель признается компетентным, а его действия осмысленными и разумными, и это успокаивает. Но рано или поздно те, кто верил в пропаганду, также начнут видеть реальность и иллюзия разумности происходящего рассыпется.

В этом контексте можно вернуться к вопросу, казалось бы, не связанному с нашей темой: почему символом «СВО» стала буква Z? Если, как утверждает священник Андрей Ткачёв, буквы Z и V означают Za Vеру, то почему для противостояния «русского мира» с «Западом», в том числе за русский язык, были выбраны латинские буквы? Нет ли здесь противоречия? Никакого внятного официального ответа на этот вопрос нет. Инокиня Васса (Ларина), доктор философии и автор и ведущая Youtube программы «Кофе с сестрой Вассой», предлагает следующее объяснение.

В древних языках буква Z и ее предшественники означает меч или иное оружие. В то же время в семитских языках заин (זין) имеет фаллическое значение, обозначая в сленге современного иврита мужской половой орган, в то время как лезайен (לזין) — вульгарный глагол, обозначающий совершение полового акта, часто насильственного.

Постсоветская религиозность носит синкретический характер. Можно увлекаться православием, астрологией, эзотерикой, нумерологией (в архитектуру храма Вооруженных сил «зашиты» числа и даты), всем сразу. «Каббала — не столько религия, сколько наука о мироздании… Раньше эта наука была закрытой, сейчас ее разрешили, что позволяет строить жизнь по другим, правильным законам», — говорит Ирина Винер, тренер Алины Кабаевой. В свете этой духовной всеядности, а также гендерных стереотипов Путина («настоящий мужчина всегда должен пытаться, а настоящая девушка — сопротивляться») и его языка сексуального насилия по отношению к Украине («нравится — не нравится, терпи, моя красавица»), предположение сестры Вассы о генезисе буквы Z кажется вполне правдоподобным.