Верховный суд сам признает, что ЛГБТ-движение «не имеет на территории Российской Федерации регистрации и единой структуры». И это красноречивое свидетельство того, как российское государство изобретает врагов, следуя в значительной степени стратегиям американских правых консерваторов.

Российская борьба за «традиционные ценности» выглядит так же аутентично, как картинка «обычной» русской семьи из глубинки на фоне мормонского храма в штате Юта, США. Пожалуй, вся риторика российских властей о гендере и сексуальности заставляет меня обращаться к опыту США намного чаще, чем хотелось бы.

Как культурная война превратилась в войну реальную

В США в ответ на активное развитие низового феминистского, ЛГБТК+, антирасистского движения в 1960–70-е годы произошла мобилизация консервативных политических сил в «защиту семьи», этот подьем в 1991 году социолог Джеймс Хантер назвал «культурной войной». В СССР, к слову, в это время официальная советская женская организация, Комитет советских женщин, возглавляемая в тот момент Валентиной Терешковой, предложила ЦК КПСС, несмотря на «пропаганду лезбиянства» (да, именно в такой орфографии), поддержать феминистское движение: «Феминистское движение может помочь в деле пробуждения политического сознания женщин, именно поэтому сотрудничество женских организаций социалистического лагеря с этим движением представляется целесообразным». Опять же, в то время как политикессы из социалистических стран работали над Конвенцией о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин, консервативные силы США ей противодействовали (и в США она так и не была принята).

Сегодня эти консервативные движения объединены в децентрализованную, но хорошо связанную сеть, которая часто в исследованиях называется «антигендерной мобилизацией». Исследовательницы выделяют несколько основных аргументов, которые продвигают эти консервативные силы в США, мотивов, которые очень легко угадать в риторике российских чиновников:

1. религиозный подход, описывающий права уязвимых групп как неестественные и аморальные;
2. конкурирующие права, которые изображают права уязвимых групп как угнетение других групп;
3. популистские нарративы, которые представляют прогрессивную повестку как импортированную из-за рубежа;
4. псевдонаучные теории. Именно такой коктейль мы видим в постановлении Верховного суда и в других заявлениях российских политиков, но с добавлением еще одного важного аспекта — демографической повестки.

В глобальном антигендерном движении большую роль играет, конечно, и российский капитал. Но с точки зрения идей российские политические элиты заимствуют, пожалуй, больше, чем способны породить сами. Например, для рассказа о «гомосексуальности и демографических проблемах» в МГУ в 2008 году был приглашен американский псевдоученый Пол Кэмерон. Отсюда и совершенно нелепая борьба с гендерно нейтральными туалетами, которая и россиян из Европы возвращает, и придает российским военным мотивации убивать украинцев. Гендерно нейтральные туалеты, очевидно, максимально далекая тема от миллионов российских домохозяйств без центральной канализации, зато это популярный будильник морального беспокойства в США. Смешно, что как феминистка я слышала о гендерно нейтральных туалетах как о трансфобном аргументе в дебатах о транс-правах сильно раньше, чем Путин осознал борьбу с ними как российскую традиционную ценность.

В целом ВС пришлось сильно постараться, чтобы создать экстремистское движение ЛГБТК+: так, в документе комично раздуто влияние движения, измеряемое подписчиками тематических блогов на разных платформах, а число подписчиков в совокупности доходит до 50 млн россиян. Хотелось бы, чтобы это было правдой!

Впрочем, всё это могло бы быть смешным, если бы не преступная война, которую развязало российское правительство, превратив культурную войну в реальную. Войну, в которой контроль над воспроизводством населения, семьей, сексуальностью, гендером играет огромную роль. Но в этой обсессии российской власти демографией есть для нас небольшая надежда.

Морализм и ответственность

В многочисленных разговорах о людях ЛГБТК+ в России часто можно услышать аргумент о том, что «сами виноваты, можно не высовываться, у детсадов не целоваться и гей-парады в школах не проводить» и будет всё спокойно. Владимир Путин даже недавно сообщил, что представители ЛГБТ имеют право выигрывать конкурсы, показывать и рассказывать, как они живут. Отличие России от Запада, по убеждению президента, только в том, что в РФ такие права имеют не только персоны ЛГБТК+.

Впрочем, российское законодательство теперь прямо запрещает рассказывать о своей жизни и проблемах сообществу ЛГБТК+. Более того, в обвинительном заключении ВС РФ подготовка докладов в ООН о положении персон ЛГБТК+ и производство популярного контента представлены в ряду ключевых преступлений движения.

Тем не менее Путин в своем выступлении транслирует эту популярную морализаторскую установку, которую можно встретить и в российской оппозиционной среде. Не выпячивайте, мол, и всё нормально будет. Такую реакцию я не раз встречала в ответ как на открытую сексуальную идентичность, так и на феминитивы, например, «зачем подчеркивать». В этой реакции российское общество вовсе не уникально.

Во время эпидемии СПИДа в США в 1980-е годы даже сообщество ЛГБТК+ было захвачено морализмом в отношении самого себя, обвиняя собственную беспечность и образ жизни в эпидемии. Причину такой перспективы исследователь и квир-активист Дуглас Кримп увидел в меланхолии по Фрейду, то есть в неспособности осознать утрату, в поглощении отвергающего тебя объекта любви и вследствие этого расщепления «я», одна часть которого жестоко критикует другую, вместившую в себя обьект утраты, на который и направлена фрустрация. Пример, который приводит Фрейд:

Согласно Кримпу, неспособные пережить утрату квир-персоны перенимают установки консервативного большинства и направляют их на самих себя. К слову, подобную критику можно слышать в разных слоях российской оппозиции: за аресты и репрессии часто критикуются активистские группы или политикессы, которые сами виноваты, раз призывали/побуждали/не рассчитали, — и это, по-моему, ясный знак такой болезненной идентификации с отвергающим всех нас государством и обществом. Но эта идентификация никому не помогает, только заставляет нас винить и ненавидеть себя и товарищей, как ненавидит нас государство.

Применение закона о пропаганде ЛГБТК+ к «голой вечеринке» ясно показало, что в современной России невозможно ничего рассчитать и предугадать, сколько бы общественного веса ты ни имел, — репрессивное государство может увидеть пропаганду в любом поведении, выходящем за нормы патриотической гетеросексуальной семьи, которая занимается сексом исключительно для рождения детей. Так что аргумент про «не выпячивать» может коснуться каждого, кто не вписывается в эту консервативную матрицу.

За детей: как рост рождаемости может вырыть могилу российской власти

«Движение как деструктивный идеологический механизм воздействия на граждан, в первую очередь на несовершеннолетних, ставит под угрозу демографическую ситуацию в стране».

«Деструктивное идеологическое воздействие на граждан России становится угрозой для демографической ситуации в стране».

«Деструктивным идеологическим механизмом воздействия на граждан, в том числе несовершеннолетних, угрожает демографической ситуации в стране…»

Лениво переписанный, вероятно искусственным интеллектом, рефрен документа подчеркивает опасность движения ЛГБТК+ для демографии России. В конце концов, проговаривается документ, и «традиционные ценности» в России, скорее всего, означают просто воспроизводство населения. «Семья, материнство и детство в их традиционном, воспринятом от предков понимании представляют собой те ценности, которые обеспечивают непрерывную смену поколений».

С демографической повесткой Путин выступал еще в своем первом обращении к Федеральному собранию, в 2000 году, алармистски заявляя, что «если нынешняя тенденция (уменьшения населения. — Прим. авт.) сохранится, выживаемость нации окажется под угрозой. Нам реально грозит стать дряхлеющей нацией. Сегодня демографическая ситуация — одна из тревожных». За 20 лет своего правления Путин смог не только нацию сделать дряхлеющей, но и правительство.

При этом установка на то, что население должно расти, а падение рождаемости — это плохо, установка, которой, кажется, пронизано большинство публикаций сейчас на русском языке, вообще не является сама собой разумеющейся. И для этого даже не надо особенно хорошо разбираться в разных демографических подходах, но можно заглянуть в публикации сообщества мистификаторов и конспирологов «Наука за жизнь», которые, по мнению The Insider, вдохновляли документ ВС. В их текстах движение ЛГБТК+ и феминизм служат лишь марионетками в руках депопуляторов: политиков, которые придерживаются идей неомальтузианства, то есть контроля за рождаемостью и населением. Подход решительно осуждался в советской, марксистско-ленинской традиции. Ведь ограничение рождаемости — это мелкобуржуазная уловка для контроля рабочего класса, сила которого заключается в значительном численном превосходстве, как писал Ленин. Так что для революции нам необходимо как можно больше людей.

Считал так не только Ленин, такого же мнения придерживается и современный американский социолог Джек Голдстоун, который, проводя макросоциологический анализ, указывает на корреляцию между революционными переменами и демографией. В частности, он показывает, что революции в Российской империи и Китае происходили в схожих демографических условиях — с ростом молодого населения, падением реальных доходов рабочих и крестьян, снижением доходов государства и ростом его долгов. В то же время Голдстоун пишет, что и автократии с преобладанием населения среднего возраста имеют высокие шансы быть опрокинутыми мирными революциями: он приводит пример восточноевропейских стран в момент распада СССР — Грузии, Армении и Украины — и прогнозирует такую же возможность для России и Беларуси.

Понятно, что борьба с сообществом ЛГБТК+, феминизмом, чайлдфри, транс-персонами никак положительно на демографии не скажется. Оттого еще более важно, что демографический, а не, например, религиозный аргумент (или другие типичные тропы антигендерных движений, о которых я писала выше) используется против прогрессивной гендерной политики, что показывает значение демографического вопроса для этой захватнической войны, которая также заставила миллионы украинцев принять российское гражданство.

Конечно, будет наивно с уверенностью заключать, что кровавая гонка российских властей за ростом населения, скорее всего, приведет только к одному — к их скорому концу. Но можно говорить это с надеждой. Особенно учитывая их собственный уровень тревоги вокруг демографических вопросов.