После недавней антисемитской акции в Махачкале один пользователь фейсбука, явно желая исторически обобщить погромную тенденцию на Кавказе, рассказал мрачную историю из своей советской жизни. В 1972 году в Дербенте туристический поезд, в котором он ехал, окружили агрессивные люди с палками и ножами. Под постом, разумеется, возник большой тред: кто-то вспоминал подобные истории из своего советского опыта, другие (большинство) писали, что бывая на Кавказе, в том числе в Дагестане, видели только доброту и гостеприимство.

Похожие дискуссии, только более агрессивные, разворачиваются под любой фотографией, которыми изобилуют паблики с названиями типа «Счастливый СССР». «В СССР была дружба народов!» — говорят одни. «Да что вы говорите, дружба народов была только по телевизору, а в реальности была махровая ксенофобия!» — убеждены другие. «Вы мажете черной краской нашу историю!» «Вы замалчиваете репрессии и депортации!»

Среди веселых и трогательных случаев, связанных с поездками жителей СССР и РФ на Кавказ, вспоминалась в эти дни пронзительная и особенно нужная сегодня история. В 1942 году жители черкесского аула Бесленей приютили у себя детей, в том числе еврейских, вывезенных из блокадного Ленинграда. Детей усыновили, дали им черкесские имена, а потом прятали, как могли, все 5 месяцев оккупации. Никто не проговорился, хотя за укрывательство могли расстрелять не только укрывателя, но и родственников.

Чего было больше в этой истории — личной добродетели, добрых местных традиций или советской идеологии? Сложно сказать, наверное, всё как-то соединилось. И множество таких историй соединились тогда — в победу. И за той победой стояло много всего: любовь к близким, к своим деревням и городам, личный героизм, народный патриотизм, большая интернационалистская идеология.

Недавно литературовед Валерий Шубинский написал, что злополучное стихотворение Иосифа Бродского про Украину было вызвано его реакцией на советское возвеличивание «народного». Да, известно, что советская пропаганда — не только «народного», но и дружбы народов, равенства полов, прав трудящихся, борьбы за мир, — воспринималась частью интеллигенции как отвратительное лицемерие и вызывала крен в противоположную сторону. И не только интеллигенции: возможно, советская низовая ксенофобия с анекдотами про чукчей и прочим была тоже своеобразной формой эмансипации от официальной идеологии. Итог — сложности у многих постсоветских людей, в том числе крупных авторов и спикеров, с принятием базового дискурса о гендерном равенстве, толерантности, массовой забастовке и прочих «европейских ценностях».

Существует мнение, что постсоветская деполитизация, неверие в коллективное действие, всё то, что пришло вскоре после перестройки, также стало отложенной реакцией на советский сверхполитизированный канон. Вполне возможно. Но и сваливать всё на пропаганду как-то странно. Так же странно, как в истории с Дагестаном сваливать всё на мутный телеграм-канал, дичь Киселёва и Соловьёва, антисемитские подмигивания Лаврова и Путина.

Да, роль национальных лидеров и топовых пропагандистов в динамике массовых эмоций всегда очень высока. Во время избирательной кампании Трампа уровень исламофобии перекрыл рекорд сентября 2001 года. А призыв Буша к толерантности тогда, после 11 сентября, наоборот, сразу снизил градус вражды. Сигнал, пробудивший в советских людях антисемитские атавизмы в конце 40-х — начале 50-х, был также получен сверху.

Лидеры несут огромную ответственность за перепады настроений в обществе, и очень важно не дать им переложить вину на кого бы то ни было. Тем не менее, любые, даже самые неприятные нам люди — безусловно самостоятельные субъекты, отвечающие за свою дурь. Это касается и тех, кого отталкивание от советской власти с ее мнимыми и реальными достижениями качнуло в другую сторону: к политическому нигилизму, неверию в человеческий прогресс, к тому, что в связке обязательно ведет к демодернизации общества.

Отчасти это мировая проблема. «После Холодной войны в западных странах устали от глобальных и всеобъемлющих картин будущего… Именно в этой усталости современные сторонники идей прогресса видят опасность, поскольку люди могут забыть, насколько тяжело дались достижения прогресса: право на прерывание беременности, пятидневная рабочая неделя, выплата пенсий, защита от дискриминации, равенство перед законом», — пишет автор в рассылке «Сигнал».

Это касается и достижений советского времени. Да, риторика советской власти часто катастрофически расходилась с ее действиями. Но эта же риторика и позитивно действовала на большие массы людей. На кого-то — напрямую, внушая веру в неизбежный прогресс и будущее всемирное равенство, побуждая действовать в этом направлении. На кого-то — через моральное давление:

На кого-то официальная риторика действовала более сложным образом, отталкивая от себя, но тем самым оживляя и укрепляя те же социалистические ценности. Этот механизм описывает антрополог Алексей Юрчак. «У людей была солидарность, они верили в то, что они делают какие-то дела важные, врач в госпитале или ваши родственники на космодроме… Иногда в пику партии, совершенно не вдумываясь в лозунги про коммунизм, но это было частью социалистического существования… Соответственно, очень у многих… в постсоветское время была разрушена эта солидарность, идея того, что надо делать сообща нечто важное».

Да, возможность самых разных людей и народов от Владивостока до Калининграда чувствовать себя частью одного общества была безусловным достижением советского проекта. Вопреки многим страшным вещам: репрессиям против национальных интеллигенций, насильственному переселению народов, официальной и бытовой ксенофобии. Потерянного не вернешь. Но выясняется, что мы можем потерять и то, что осталось.

Эмоциональное, глубоко личное стремление расквитаться с общим прошлым так же опасно, как его отбеливание с помощью Победы или космоса. Отказываясь критически осмыслять свою историю, превращая ее в сплошной героический эпос или в застойный мирок, мы запускаем ее кошмары в будущее. Но отрицая достижения прошлого, мы лишаем общество защиты от деградации и погрома.