— На ваш взгляд, в чём истинная причина беспорядков в аэропортах? Неужели дагестанцев и вправду так сильно взволновала судьба палестинцев, что они решили устраивать облавы на евреев?

— Я думаю, что причин много, но первый ответ — да, взволновала. Потому что Палестина — традиционно одна из болезненных точек у мусульман. И я бы сказал, что отношение к палестинскому вопросу и Израилю как к государству — это часть исламской идентичности. Таким же маркером идентичности является отношение к конфликту в Сирии, куда огромное количество русскоязычных мусульман поехали воевать, реакция на религиозно маркированное насилие по отношению к рохинджа в Мьянме и уйгурам в китайском Синьцзяне. Так что в принципе это была вполне предсказуемая реакция.

Абдулла Костекский — духовный лидер «Имарата Кавказ», живущий в Стамбуле, — прямо с 7 октября формулирует радикальную позицию, доктринально оправдывающую насилие против евреев и по отношению к Израилю как к государству, которого, по мнению этого проповедника, не должно существовать. Эта позиция воспринимается как позиция мусульман, и во многом является таковой.

К сожалению, дагестанцы вчерашним погромом внесли свой вклад в генерализацию этого конфликта. В такой ситуации любое сочувствие уступит место необходимости предотвращения хаоса.

— Но ведь другие мусульманские регионы не вспыхнули так сильно, как Дагестан?

— А что значит «вспыхнул» Дагестан? Количество людей, которые приехали в аэропорт, оценивается в 300 человек. Может быть, было больше. Но раньше в Дагестане бывали акции и по 5 тысяч человек — например, митинги, которые организовывал «Союз справедливых» («Хизб-ут-Тахрир») в начале 2010-х. Были протесты против мобилизации, собиравшие гораздо больше людей. В Дагестане 300 человек и больше иногда одно село выводило на митинги по водным или земельным конфликтам. Один конфликт вокруг Карамана (пригород Махачкалы, на землю которого претендуют лакцы и кумыки. — Прим. ред.) в десятых годах консолидировал куда больше людей, чем сейчас приехали в аэропорт. А на Карамане был большой риск силового разгона со стороны власти.

Поэтому я бы не смотрел на это как на какой-то исключительный для Дагестана массовый протест.

попустительство со стороны властей и косвенное поощрение со стороны Духовного управления мусульман. Молодые мусульмане, участвовавшие в погроме, повторяли слова из «Утра Дагестана»: «Яхуды не будут среди нас жить». Ну а медийный резонанс связан с готовностью обеих конфликтующих сторон подхватить такую историю.

— Есть версия, что так у дагестанцев бессознательно выражается запрос на справедливость, потому что большинство погибших на «спецоперации» в Украине — это выходцы из Дагестана, и людям хочется выплескивать недовольство.

— Давайте не будем натягивать сову на глобус. Протестный потенциал в Дагестане и других кавказских регионах есть не только из-за погибших в «спецоперации». У Дагестана протестный потенциал есть давно, просто он жестко подавлялся примечательными по своей жестокости репрессиями. Как и протестный потенциал в других республиках Северного Кавказа: Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Ингушетии и Чечне.

В этих регионах общество задавлено репрессиями. Причем политическая конкуренция и гражданский активизм подавлялись как религиозный экстремизм и терроризм. Был момент после окончания Второй чеченской войны, когда и местные власти вместе с Духовным управлением, и федералы практически ввели войну с салафитскими общинами Дагестана. Некоторые из них превратились в настоящее вооруженное подполье. Многие практикующие мусульмане оказались вне закона, их практически дискриминировали так называемыми «списками профилактического учета», задержаниями во время пятничной коллективной молитвы. Такие села как Гимры — жили в условиях постоянных зачисток и даже насильственных переселений, десятки молодых гимринцев были убиты, десятки семей были вынуждены эмигрировать.

Это огромная тема, которая после присоединения тысяч российских мусульман к «Исламскому государству» в 2014–2016 годах ушла на второй план, потому что остатки вооруженного подполья были выдавлены в Сирию и там уничтожены. А до этого на протяжении десятилетия противостояние между так называемым традиционным суфийским исламом, к которому принадлежали муфтияты, и салафитским исламом, в который в середине 1990-х годов массово переходила большая часть молодежи Дагестана, Чечни и других кавказских республик, была главной темой для Северного Кавказа. Там были свои лидеры и проповедники, которые уничтожались Москвой с подачи своих собственных духовных управлений.

Постепенно вооруженное подполье стало выполнять и функции организованной преступности. Для Москвы это тоже был очень удобный инструмент, потому что все действия на территории Северного Кавказа оправдывались борьбой с терроризмом и экстремизмом.

Можно сказать, что религиозное самоопределение на Северном Кавказе и, в частности, в Дагестане подавлено и ищет выхода.

— То есть антисемитские настроения — это только повод?

— Сказать так было бы упрощением, потому что, как я уже говорил, антиизраильская позиция доктринально обусловлена и является частью религиозной идентичности. Но запрос на протест существует. Вернее, он существует у всех [жителей Северного Кавказа], просто у дагестанцев он продолжает искать самые разные возможности для проявления. Когда была пандемия ковида, в Дагестане, например, звучала достаточно острая критика действий регионального правительства со стороны общества. Почувствовали, что можно, — и тут же использовали ситуацию.

То есть для них существуют только черное и белое.

Находясь за пределами конфликта и не будучи частью исламской общины, можно признать, что ХАМАС совершил теракт и должен быть нейтрализован, но при этом бомбежки мирного населения в Газе являются избыточным и неизбирательным насилием. Но для мусульманина никакая объективная оценка невозможна. Для него есть только одна «дозволенная» позиция, замалчивающая террористическую сущность ХАМАСа и подчеркивающая мирные жертвы в Палестине. И не может быть позиции, что ХАМАС совершил теракт, и поэтому ответ Израиля неизбежен.

— Насколько Путин, не раз позволявший себе антисемитские высказывания, ответственен за произошедшее в Дагестане?

— Я бы сказал, что он несет эту ответственность в любом случае. Потому что именно он дал понять: это разрешенный протест, и не-евреи могут выплеснуть свою ненависть — которая по-хорошему должна быть направлена на самого Путина, — на евреев. И им за это ничего не будет, потому что это почти государственная политика. Это, конечно, опасная тенденция.

Хотя я пока не очень понимаю, насколько российские власти смогут эту ситуацию эффективно использовать. Сейчас они пытаются склонить на свою сторону и мобилизовать тех мусульман, которые еще вчера были противниками Москвы, — это религиозные диссиденты, которые покинули Россию и сейчас находятся в Турции, на Ближнем Востоке, в Европе. Вот этих мусульман российские власти практически превращают в врагов Украины и Запада, потому что Запад и Украина стоят на стороне Израиля.

— Вы считаете, что это политика намеренная и продуманная?

— Я не уверен, что это абсолютно продуманная политика, но

вся эта история используется Путиным и его окружением для создания «исламского фронта». При этом они используют не столько официальные муфтияты, которые являются абсолютно неэффективными бюрократическими структурами, сколько неформальные исламские сети, в том числе миграционные. При этом мы не можем отрицать огромный ущерб для мирного населения, сопутствующий операции в секторе Газа, потому что он там реально есть, тут этим людям невозможно возражать.

Получается, что русскоязычные мусульмане, невольно будучи заложниками исламской идентичности, своей и массы своих сторонников, вынуждены достаточно жестко переходить на антиевропейскую и антиукраинскую сторону, занимая антиизраильскую позицию. Потому что в этой черно-белой картине никто не будет ни в чём разбираться: ты либо со своими, либо нет.

Не знаю, будет ли еще Москва «инвестировать» в историю с аэропортом. Потому что эту ситуацию можно еще подраскачать, и использовать этот протест для того, чтобы развернуть российских мусульман против Запада и против Украины. Скорее всего, в кейсе с аэропортом «Уйташ» кого-то придется наказать: есть пострадавшие, аэропорт разграблен. Но явно стоит ожидать других попыток использовать эту ненависть. Для путинского режима мусульмане сейчас — очень заманчивая тема: они не могут быть на стороне Израиля, а значит, не могут быть на стороне Украины и Запада.

Жесткая, без полутонов, позиция Запада и Украины по отношению к конфликту в Израиле просто не оставляет [многим] мусульманам шанса занимать какую-то более рассудительную и взвешенную позицию. И даже те, кто был на стороне Киева, сейчас про это молчат.

Подобное происходит уже не в первый раз и не только на религиозной почве. Помните, в 2018 году был конфликт между чеченцами и ингушами из-за соглашения о передаче земли, которую подписали Евкуров и Кадыров? Все чеченцы, в том числе европейские, были тогда на стороне Кадырова, потому что другая опция для чеченцев в этой истории не существовала. И здесь для большинства мусульман просто нет другой позиции.

— На этом фоне становится тревожно за горских евреев, которые проживают в Дагестане.

— Горских евреев там, к сожалению, почти не осталось. В Дербенте есть небольшая еврейская община, были кизлярские евреи, совсем немного евреев осталось в Махачкале. Да, одну семью, в которой есть солдат израильской армии, заставляют покинуть республику.

Но мне всё-таки кажется, что эта история сейчас со штурмом и беспорядком в аэропорту — это всё-таки не глубинная история про Дагестан.

Просто какая-то группа людей, которой это было очень интересно, повелась на эти призывы.

Я скорее вижу, что в будущем будет нарастать конфликт с ослаблением федерального центра и вообще с ослаблением государства; скорее будут дальше развиваться земельные конфликты между кумыками и аварцами. А эти беспорядки — просто дальняя и всё-таки совсем «внешняя» история. Но, повторюсь, она повлияет на отношение мусульман к России, к Украине и Западу. У Путина появился шанс открыть второй — «исламский» — фронт против Украины и Запада.

— А что вы думаете по поводу «немусульманских» регионов? Вы можете себе представить беспорядки антисемитского толка там, где проживает преимущественно русское православное население?

— К сожалению, могу себе представить бытовой антисемитизм в России. Потому что уже был бытовой и государственный антисемитизм, выражавшийся в ограничении возможностей и дискриминации по национальному признаку. Тем более, большая часть того московского и петербургского комьюнити, которое имело образовательную и культурную прививку от антисемитизма, сейчас во многом выехала из страны. Я не утверждаю, что это будет наверняка, но полностью исключить этого невозможно.

И если будет дальше продолжаться война, будет продолжаться и обнищание. А значит, будет всё больше и больше ненависти к врагам. А враг же всё время не в нас, в себе проблемы никто не ищет. Проблемы надо искать снаружи. И у россиян эта потребность в поиске снаружи будет обозначаться всё более отчетливо.

Всё-таки антизападные и антиукраинские настроения — они более релевантны тому конфликту, который раскручивает Россия.

Поэтому я не исключаю, что история с антисемитизмом — это такая «специальная» история для мусульман. Потому что широко использовать для россиян ее сложно.

— Как вы расцениваете реакцию властей, которые несколько часов просто наблюдали за беспорядками и только потом стали грозить уголовными делами, будто испугавшись разрастания протестов?

— Я думаю, что нет, конечно, они не испугалась. Они думают, что всё контролируют. Сегодня нет политических интересов, за которыми стоят организованные группы, нацеленные на какой-то силовой сепаратистский проект. Это не означает, что он не появится через несколько месяцев, он вполне может появиться. Но для этого нужно существенное изменение политического дизайна, то есть ослабление силовой вертикали. А на сегодня этого нет.

— Тогда почему местные силовики почти не вмешивались в ситуацию и позволили участникам беспорядков ворваться в здание аэропорта и оккупировать взлетно-посадочную полосу?

— Силовики в Дагестане тоже мусульмане. Как силовики могут открыто выступать против этого действия? Помните, даже был полицейский, который извинялся перед толпой: «Братья, извините».

Это та же самая история, когда ингушские полицейские в 2018 году не могли разгонять своих стариков на митинге в Магасе, они могли их только защищать. Потому что невозможно выйти из народа совсем, собственная сельская и религиозная община — это единственный реальный контур безопасности, в том числе и для дагестанских полицейских. Кто их будет потом защищать?

Так что я думаю, в данном случае политические интересы власти, требования исламской идентичности и ее проявления, а также и естественные интересы оппозиционных телеграм-каналов просто совпали. Но самое страшное в этом — погром. Дагестан стал местом, где это архаичное явление возвращено в нашу жизнь. Возвращено при молчаливом согласии политиков и религиозных лидеров, а иногда и при их подстрекательстве.

Кавказ всегда был полигоном для Москвы при испытании новых «социальных технологий» — репрессий против несогласных, организации выборов, например. Возможно, именно погром станет ключевым элементом путинской внутренней политики в ближайшем будущем.

— Могут ли погромы обернуться против самого путинского режима?

— Да, всё больше похоже на то, что погром и закончит историю Российской Федерации, потому что рано или поздно он обернется против самой власти. Ведь главным врагом россиян являются не украинцы или евреи, на которых режим довольно успешно пытается натравить свой народ, а сам действующий политический класс, все эти проворовавшиеся бюрократы и потерявшие границы силовики.

В какой-то момент это станет очевидным для всех, и если от мирных протестов можно прикрыться сытыми росгвардейцами, то от погрома они не спасут, а сами в нём поучаствуют.