В основе поэмы — подлинные события. Я слегка изменил хронологию и додумал обстоятельства 2011 года.

1.

Мне не дает покоя
Мэрилин Бержерон,
Имя ее литое,
Траурное, как звон.
Памяти не хотела:
Не отыскалось тела,
Не было похорон.

Речь о французской части
Тихой большой страны,
Где роковые страсти
Мало кому видны:
Ни кровожадной власти,
Ни затяжной войны.

Впрочем, пора признаться:
Новый Господень план
Может сегодня взяться
Только из тихих стран.
Разве у Назарета
Что-нибудь есть внутри?
Бог говорит на это:
Выйди и посмотри.

В первой главе сюжета
Девушке двадцать три.

2.

Мало мы знаем. Стыдно
Лезть не в свои дела.
Знаем, что миловидна,
Ласкова, весела…
В двадцать, поверь на слово, —
Кто не резов, не мил?
Вьюжный февраль восьмого
Нечто переломил.

Стала она меняться —
Исподволь, без причин,
Преждних подруг стесняться
И избегать мужчин.
— Ишь ты, какая цаца!
Ладно, молчим, молчим…

Дальше, однако, хуже:
Пара недель прошла —
Вроде весна и лужи,
Первый наплыв тепла,
Встретиться сговорились,
Радостно собрались,
Несколько укурились,
Несколько напились…
Общество раскололось,
Музыка, обжимон…
Вдруг зарыдала в голос
Мэрилин Бержерон
И убежала в полночь,
Выкрикнув на бегу:
— Здесь невозможна помощь!
Больше я не могу!

После ушла с работы
(Дикторша на FM)
И на расспросы: «Что ты?!» —
Стала молчать совсем.
Только один приятель,
Старше да и умней,
Тот, что едва не спятил
От состраданья к ней, —
Выманил на свиданье,
Но расспросить не мог.
— Я не отстану! Дай мне
Только намек, намек!
Ты проиграла деньги?
Прячешься от суда?
Мы тебя спрячем, денем,
Вывезем хоть куда!

И, потянув с ответом,
Вытолкнула в ответ:
— Тот, кто виновен в этом, —
Тот не забудет, нет.
Версии сплошь превратны,
Домыслы сплошь пусты.
Выдержу это вряд ли,
Но уж спасешь — не ты.
Видимо, я одна уж.
Участь моя сейчас
Худшего, что ты знаешь,
Хуже в тысячу раз.

Встала, дыша неровно.
Выбежала во тьму.
Он записал дословно
Сказанное ему.

3.

Я не люблю деталей,
Списков столиц и рек,
Прозы в стихах, реалий —
Всё это прошлый век.
Бросив дом в Монреале,
Выехала в Квебек.
Дома не понимали —
Прихоть или побег.

Больше других, возможно,
Чувствовала сестра:
— Очень она тревожна,
Более чем грустна.
Вдруг прошептала еле,
С мукою на лице:
— Я посреди тоннеля.
Будет ли свет в конце?

В этой семье, заметим,
Отпрысков было шесть
Взрослых, и в душу к детям
Там не привыкли лезть.
Вечны и неизменны
Токи родной земли,
Дома помогут стены…

Стены не помогли.

И через две недели
Утром она ушла:
Дома недоглядели —
Будни, у всех дела.
Паспорт не забирала —
Впрочем, взяла права;
Брата поцеловала
И — была такова.

Камера банкомата:
Горестна, несмела,
Быстро и виновато
Деньги она сняла —
Кроткая, как зырянка,
Бледная, как в кино,
Жалобно озираясь,
Будто бы ждет кого.
После стоит недолго,
Ежась от сквозняка;
С нею рюкзак (а дома
Не было рюкзака).
Вскорости город замер,
Вести о ней ловя,
И на одной из камер
Выплала, вуаля:
В баре провинциальном
В ста километрах от
Шутит с официантом,
Медленно кофе пьет,
В той же немой печали,
В длинном своем пальто,
Ждет, чтобы удержали…

Не удержал никто.

Дома ждала записка:
«Мучаюсь с января.
Хватит. Я буду близко,
Но не ищите зря.
Я заглянула в бездну,
В этом сама винюсь.
Если смогу — исчезну,
Если же нет — вернусь».

Сведений достоверных
Нет о ее путях
Ни в новостях вечерних,
Ни в городских сетях.
Не было встреч рандомных
С Мэрилин Бержерон —
Разве у псов бездомных,
Чаек или ворон.

4.

Это игра в бирюльки.
В яме последних дней
Стыдно писать по-русски
В рифму — еще стыдней.

Что еще делать тем, кто
Сладкий домашний плен
Сбросил в процессе текто-
нических перемен?
(Эти анжамбеманы
Обозначают слом
В схватке с исчадьем маны,
Неискупимым злом).

Душная чаша Куско.
Склон каменист и крут.
В улицах тесно, густо,
Врут, продают, орут,
Для утоленья жажды
Кислое пьют вино…
Кто завоеван дважды,
Тем уже всё равно.

Что еще делать в Куско?
Здесь перуанский Рим.
Здесь чрезвычайно грустно.
Музыки здешней ритм —
Сплав хорея и ямба,
Схватка вещей простых.
Плюс река Урубамба
Так и ложится в стих,
В тесное это русло —
ТА-там, та-ТАМ, та-ТАМ.
Многое видел Куско,
Многих убили там.
Много дешевой шерсти,
Грязных собак, и лам,
И ритуальных шествий
С плясками пополам.
Если итожить кратко —
Снизу инкская кладка,
Сверху испанский храм.

Это единый комплекс.
Что изменил Кортес?
Это всё неокортекс,
Но невредим контекст.
В мире дешевой шерсти,
Праздников и торжеств
Вера стоит на жертве
И не живет без жертв.

Всюду, куда ни глянешь, —
Ужас, хоть не живи:
На катастрофе глянец,
Празднества на крови.
Так что и эта кладка
Кварца, известняка
Слеплена из остатка
Мертвого языка —
Без моего участья
Пишет себя сама,
Чтобы среди ненастья
Мне не сойти с ума.

5.

Мне не дает покоя
Мэрилин Бержерон,
Дело ее глухое,
Тягостное, как стон.

Тянется первый месяц,
Душно, как дым, ползет.
Видим другую местность,
Город миль за пятьсот.

Ночь на исходе лета.
Тихий, тревожный час,
Стены в канун рассвета
Чувствуют больше нас.

Ветер. Смятенье. Смута.
Август приговорен.
Тихо. Но почему-то
Пахнет концом времен.
Дом одинокой пары,
Серый, такой же старый,
Как и она, и он.

Стук. Перед ними в белом —
Призраком, мертвецом —
Женщина с хрупким телом,
С милым худым лицом,
Мокрым от слез обильных.
Черный рюкзак — у ног.
— Впустите? Сел мобильник.
Мне бы один звонок.
Я заплачу.
— Да бросьте!
Стала звонить. Гудки.
Что о внезапной гостье
Помнили старики?
Тонкие пальцы, кости,
Тонкие каблуки —
Не для дороги трудной.
Страх и тоска в глазах,
Маленький детский скудный
Полупустой рюкзак.

И головой качает
Медленно, как во сне:
— Больше не отвечает,
Не отвечает мне.
— Может быть, кофе?
Чаю?
— Я не успею. Не…

Снова гудки.
— Пора мне.
Их накрывает страх:
— Слушайте… лужи, камни…
Вы же на каблуках!
Это не по погоде.
Ночь — что твой чернозем.
Может, мы вас проводим?
Может быть, подвезем?

Словно не понимая,
Смотрит — нема, бела:
— Если б пропасть могла я,
Рада бы я была.

Кто на земле упрямей
Мученицы в бреду?
— Тот, кто меня направил,
Знает, что я дойду.

Вышла. Они остались.
Двинулась на вокзал.
Через неделю старец
Сразу ее узнал,
Глядя на объявленье:
— Это о ней, о ней.
Думал потом весь день я —
Что мне всего странней
В ней показалось сразу?
Весь ее вид обрел
Видимый даже глазу
Гибельный ореол.
Видно, что не отсюда:
Наспех и на бегу.
Видно, что так ей худо —
Не пожелать врагу.
Выручит только чудо,
Я же не помогу.

В этом несмелом белом,
Куртка — и та бела,
Словно бежала с бала
Сразу же в чем была.
Помню, что глянул вслед ей, —
Улица сплошь мертва.
Темень, и дом соседний
Виден едва-едва,
Только стыдливой боли
Еле заметный след
Тянется — оттого ли,
Что утешенья нет?

6.

Номер установили:
Офис, давно пустой,
Рента, автомобили…
В общем, опять отстой.
Видно, разгадка рядом —
Где же? Проходит год.
Все мы в соседстве с адом —
Вот он дымит, ревет,
Только цветущим садом
Замаскирован вход.

…Чем ощутимей сумма
Денег за факт любой,
Ясно — тем больше шума,
Громче его прибой.
Так что ее видали
Прыгающей в вагон,
С парой подруг (в печали
Машущей им вдогон),
В Калгари, в Монреале,
В Портленде (Орегон).
На Миссисипи, Майне,
В лавочке «Кальвин Кляйн» —
Разве что не в Украйне.
Принстон, Сиэтл, Ирвайн…
Публику тянет к тайне,
Сам я любитель тайн.
Шарить в потемках — мило.
Тайна скрывает лесть,
Весть из другого мира,
То есть он как бы есть.

Кто-то (шутить не смею)
С нею делил привал,
Кто-то обедал с нею,
Ужинал, ночевал;
Некий свидетель чинный
Около Круазетт
Видел ее с мужчиной
Старше на двадцать лет;
Словом, она повсюду,
Как кислород. Она,
Как подобает чуду,
В мире растворена.
Должен бродить, как агнец,
Должен смущать умы,
Белый и хрупкий абрис,
Чтоб умилялись мы, —
То ли забывши адрес,
То ли прося взаймы.

Эта баллада, тайна
Хоть и сокращена —
Строго документальна.
Далее — тишина.
Дальше — моя догадка,
Явленная во сне,
Бегло, негладко, кратко,
Ибо несладко мне.

7.

Следователь без толка
Года три потерял,
Но продолжает стойко
Носом рыть ареал,
Чувствуя в ней не только
Жертву — но идеал.
Как допустить убийство,
Манию, тайный брак —
Если уже влюбился?
(А не влюбиться как?)

Тайную подоплеку
Он ощущал, мечась:
Где-то неподалеку
Бродит она сейчас —
В мире тревог, невыгод,
Станций, кабин, кают…
Все ее видят, видят —
Только не узнают.
Так ученик, измаясь, —
Душно, и ночь густа —
На полпути в Эммаус
Не узнает Христа.

Так что потянем повесть
Вдаль, с грехом пополам.
Вот он садится в поезд,
Следуя по делам
В мартовской электричке.
Пасмурно. Холода.
Шарит он по привычке
Взглядом туда-сюда —
Снег всё белей, всё глаже.
Просека. Лес. Перрон.
Ищет в любом пейзаже
Мэрилин Бержерон —
И не особо даже,
Кажется, удивлен,
Видя, как по проходу
Прямо идет она,
Словно ему в угоду
Полуосвещена.

Мартовский воздух холоден,
Снежная в окнах взвесь.
Самое время — полдень,
Самое место — здесь,
В пасмурной панораме
Елей и облаков,
В поезде меж мирами
(Поезд всегда таков).

Топает с нею рядом —
Рядом, но одинок —
С очень серьезным взглядом
Бледный, как март, сынок,
Тих, как беглец из гетто,
Чтобы себя и мать,
Вечно скитаясь где-то,
Плачем не выдавать.

8.

Шествует, всем чужая,
И, поглядев в упор,
Будто бы продолжая
Начатый разговор,
Молвит, превозмогая
Страх, хрипоту и бред:
— Весть — для кого благая,
А для кого и нет.

Всякий, кто избран, — изгнан.
Лопнули все круги.
Выдернули из жизни
И говорят: беги —
В Ерусалим, в Египет,
Главное — за порог.
Гнут тебя в рок эдипов
Или в бараний рог,
Будет твой мир лоскутный —
Жертва чужих большинств —
Сплошь состоять из плутней,
Мерзостей и бесчинств.
Участи бесприютней
Не отыскать, не тщись.

И ни друзей, ни близких.
Сам себе круг и слой.
Вычли из всяких списков,
Чтобы добавить в свой.
Мир твой отныне сужен.
Царствует в нем, как ночь,
То, для чего ты нужен,
Всё остальное — прочь.

Но от любых напастей
Участь хранит сама:
Будет ли что опасней
Авторского клейма?
Сразу, без всякой пробы,
Ты получаешь роль:
Много тоски и злобы,
Но колебаний — ноль.
То, для чего ты сделан,
Прочно, как сверхалмаз.
Ни человек, ни демон
Не остановит нас.
Тот, кому имя пахарь,
Будет пахать во сне,
Тот, кому имя бахарь,
Будет болтать в огне.
Тем, кому быть экспатом,
Нету дорог святей.
Тем, кому быть распятым,
Нету других смертей.

И, поглядев на сына:
— Может, и слезы — грех?
Это же ненасытно.
Всех ему мало, всех.
Больше уже не плачу,
Только молчу в ответ.
Нынче его я спрячу,
А через тридцать лет?

Поезд ползет по склону.
Серо со всех сторон.
Шествует по вагону
Мэрилин Бержерон
С кроткой улыбкой бледной,
С мальчиком, года три.
Следователь! А вслед ей
Всё-таки не смотри.

9.

Что-то срывает с места
И подгоняет в путь.
Слово «куда» нечестно,
Слово «зачем» забудь.

Что-то шумит в тумане,
Гулкое, как прибой,
Тянет, как на аркане,
Прочь от всех — за собой.
Листья срывает с ветки,
Граждан сбивает с ног…
Бедные мои детки,
Доченька и сынок!

Сам от себя не скрою —
Жар мой почти потух.
Хочется мне порою
Жалобно крикнуть вслух
То, что со страшной силой
Мне надрывает грудь:
«Господи, всех помилуй,
А про меня забудь».

Но повторишь, листая
Собственный бред:
— Молчи.
Еле живая стая
Так и бредет в ночи.
Петр, Иоанн и Павел
С нами в одном ряду.
Тот, кто меня направил,
Знает, что я дойду.