Мятеж Пригожина совсем не закончен. Что происходит, неясно, но очевидно, что никакой победы над мятежниками и близко не было. Сами они не в тюрьме, а встречаются с президентом в том самом Кремле, до которого немного не дошли. Это как если бы Гитлер после неудавшегося покушения принял Штауффенберга, поблагодарил его за верность и обсудил с ним и с его товарищами их дальнейшее трудоустройство.

Про лидера вагнеровцев, с одной стороны, телевизор с упоением рассказывает то, что и так было понятно: бандит, мол, дворцов понастроил, деньги воровал. Фабрику троллей вроде отобрали, передают в более надежные руки (не разгоняя при этом — не уничтожать же столь полезный инструмент). Но, с другой стороны, одновременно с этим процессом раскулачивания Пригожину возвращают изъятые деньги и оружие, а его структуры продолжают выигрывать тендеры на поставку детского питания в школы — не все подряд, как раньше, но некоторые.

Да и состав участников мятежа не ясен. Генерал Суровикин, который первым обратился к мятежникам с призывом сложить оружие (зачем-то при этом держа руку на автомате), после этого исчез. Ходят слухи о его непосредственной причастности к несостоявшемуся перевороту. Где он, неизвестно. Отправленное на его имя письмо в Лефортово было якобы вручено адресату, но потом в Лефортово заявили, что его там нет. А где есть? А еще полтора десятка высших офицеров то ли арестованы, то ли просто допрошены.

Ясно, что власть, во-первых, панически боится, что станет понятен подлинный масштаб заговора, что он был результатом не просто «непомерных амбиций» Пригожина, а представлял собой что-то куда более серьезное. А во-вторых, очевидно, что Путин просто не может наказать всех причастных к мятежу, опасаясь, по-видимому, и неисполнения собственных приказов, и нового бунта.

А он уже и подоспел.

Заявление отстраненного от должности генерала Попова, с одной стороны, вполне может быть следствием эмоций, шока от несправедливости. Но уж больно интересно и содержание его заявления — утверждение о «предательском и подлом ударе в спину» воюющим солдатам со стороны их старших начальников, — и сама фигура генерала, и, главное, то, как это заявление стало жить своей жизнью.

Иван Попов обращается к своим солдатам как харизматический лидер, каковым, кажется, для них и является. Он называет их гладиаторами. Понимает ли он, что гладиаторы были рабами, погибавшими просто так, на потеху публике? При этом часть из них шла в гладиаторы добровольно, стремилась попасть в школы гладиаторов — за доблесть на арене можно было получить свободу. Чистый Вагнер!

И понимает ли он, что Спартак (это его позывной, и именно под этим именем он обращается к своим бывшим подчиненным) существовал в двух ипостасях? Как участник бессмысленного кровавого спектакля, в котором вынужден был убивать своих же товарищей, и как бунтовщик, вождь восстания. После оставшегося безнаказанным Пригожина многие попробуют примерить на себя именно эту роль.

Но самое важное с заявлением Попова стало происходить потом — оно вырвалось за пределы группы военных и вышло на федеральный простор. Вполне системный человек, депутат Госдумы, потомственный генерал-лейтенант (отец — тоже генерал-лейтенант) Андрей Гурулёв распространил заявление Попова через свои каналы. Он не может не понимать, что это политическая акция. Причем не просто присоединение к обвинению высших офицеров в предательстве, но и выступление против самой системы, которая не предполагает таких публичных выяснений отношений. Это фактически бунт.

Тут же отреагировал главный по «Единой России», к которой, разумеется, принадлежит и Гурулёв, Турчак. Он резко осудил Гурулёва (поставив в своем тексте о нем слово «депутат» в кавычки!), но при этом выразил полную солидарность с Поповым, сказав, что такими командирами армия должна гордиться, что «совесть Ивана чиста», а его текст, мол, был предназначен только для его подчиненных. Может, оно всё и так, только в этом тексте он обвинил высшее командование в предательстве — совсем как Пригожин! И это, конечно, выходит за всякие рамки. Вряд ли армейские правила дозволяют говорить такое не на закрытом совещании, а сотням военнослужащих.

Демарш генерала Попова поддержали не диссиденты какие-нибудь, а люди, находящиеся на очень высоких этажах властной пирамиды, прекрасно понимающие, как власть функционирует. Они что-то знают или что-то чувствуют? Что всё заканчивается? Только не стоит думать, что они противники войны: про Турчака всем давно всё ясно, а Гурулёв, например, призывал бомбить Лондон, потому что всё зло от англосаксов. Ланцелота среди них не просматривается. Впрочем, и Штауффенберг был нацистом и антисемитом. И наши Штауффенберг или Пиночет тоже неизбежно будут персонажами весьма неприятными.

Не знаю, пойдет ли генерал Попов во главе своих гладиаторов на Москву — третий Рим, между прочим, — но то, что вся история с ним в значительной степени эхо пригожинского мятежа и предвестник мятежей новых, очевидно. Генералы — военные и штатские — перестали бояться власть, не верят в ее способность жестко реагировать и проверяют ее на прочность. Ну а уважения там давно нет. Мысль, не поменять ли этого вождя на нового или не стать ли самому вождем, посещала их и раньше, но импотенция верховной власти, вполне вероятно, переводит эти ни к чему не обязывающие размышления в конкретные планы.

Конечно, недовольство бардаком, коррупцией и непрофессионализмом копилось в армии, как и в гражданских секторах, очень давно, а война сама по себе порождает людей, которые уверены, что участие в боях дает им право говорить то, что они считают нужным, а на всех, кто в бою не был, особенно на тыловое начальство, смотреть свысока. Поэтому, в принципе, всё то же самое могло развиваться и без пригожинского «Марша справедливости» — уж больно давно пружина сжимается! Но Пригожин как бы легитимизировал такое поведение — и слова, и дела. Дорогу указал!

Никакой прекрасной Россией будущего здесь, разумеется, и не пахнет, пахнет кровью. И кровавым концом режима. И кстати, генерал Попов, в отличие от Пригожина, хоть чем-то да похож на генерала Корнилова. Хотя бы тем, что он генерал, а не уголовник.