Если опытный режиссер, искушенный и в жизни, и в искусстве, снимает картину рваную, полную общих мест и неувязок, немотивированных и брошенных сюжетных линий, но при этом вдруг бессистемно создает эпизод-шедевр — один, другой, третий, организует роскошный кастинг второго плана (с неубедительным первым), насыщает свое кино точными, изумительными по выразительности деталями — брезжит догадка, что это неспроста.

Андрей Смирнов — художник и человек абсолютно честный, лишенный коварства и корысти. Думаю, поэтому он и снял… Не то чтобы мало, по меркам советского кино десять фильмов — вполне себе послужной список, но знаковых из них, отмеченных особой авторской печатью, — всего четыре. «Осень», «Белорусский вокзал», «Жила-была одна баба» и вот сейчас — «За нас с вами». Тех фильмов, которыми всякий большой режиссер может «оправдаться перед Всевышним». «Француза» я не люблю (возможно, моя проблема), но там есть эпизод, все его помнят — с двумя старухами в кровоточащем исполнении Теняковой и Дробышевой, искупающий общую вторичность и социальную акцентированность картины, всегда идущую во вред художественности. Вот этим эпизодом можно отчитываться перед Богом.

Если в тексте есть хотя бы одна страница, исполненная наотмашь, когда связь Художник — Небо пряма и вертикальна, это оправдывает весь труд.

Андрей Смирнов — художник больших страстей и накала высказывания. Он всегда избегал конъюнктуры, и в лучших его работах зрителя постоянно потряхивает от высокого напряжения авторской откровенности. Я хорошо знаю Андрея Сергеевича. Он никогда не брался за тему, в которую не верил. «За нас с вами» — та особая итоговая работа, где автор должен выяснить свои отношения с мирозданием и предназначением. Поэтому все недостатки и проколы нового фильма есть прямое продолжение достижений и открытий. И наоборот.

Сюжет прост. Жизнь московской коммуналки 52–53 годов прошлого века. Излет репрессий, дело врачей, разгул антисемитизма, последняя волна гэбэшных чисток, истребление остатков культурного слоя страны. Дина-Ариадна (Юлия Снигирь), дочь профессора философии Петкевича (Андрей Смоляков), оказывается дочерью врага народа (арест в новогоднюю ночь) — без мужа, без работы, без денег, в окружении быдляцкого населения коммуналки, которое ее ненавидит.

Смерть Сталина разражается над страной спустя два месяца после ареста профессора. Никто не знает, что за этим последует. Паника, мрак, отчаяние — оказываясь перед бездной, люди теряют человеческий облик, которым не очень-то и обладали. Дина находит утешение и спасение в любви странного чекиста (Александр Кузнецов). Чекистской постелью завершается фильм, начавшийся с семейной койки Ариадны, с которой под комментарии соседей за фанерными стенками падает ее муж Борис — коммунист и метростроевец. Вот такая кривая любовь-кольцо.

В интервью Смирнов говорил, что Юлия Снигирь, для которой он, собственно, и писал сценарий, была для него оправданием, как бы последним выходом этой страны — в любовь. Простите, Андрей Сергеич, не поверю. Какая, к черту, любовь. Девушка заплатила собой за информацию об отце. Что гораздо больше соответствует моменту — как прошлому, так и настоящему. Да, молодой Кузнецов с его невыносимыми глазами играет «иного» гэбиста, из раскулаченных, да еще фронтовика — хорошего, в общем, пацана, способного «по чесноку» влюбиться в красавицу-интеллигентку. И ты, и я, Андрей, знаем, что никаких хороших гэбистов не бывает. Как бы ни был необычен фактурой и судьбой этот персонаж — он оттуда. Ангел ада.

Тема, материал и истинная цель оказались сильнее формальной задачи, вроде бы увлекшей режиссера. Как писал мой любимый Дмитрий Горчев, «мироздание — его не на..бешь»: то, что ты призван исполнить, будет исполнено. Не про любовь, Андрей, ты завел этот страшный разговор. Не про любовь, а про смерть духа. Про обыдление страны и народа. Про прекрасных девушек в объятиях чекистов. Про стукачей в ближайшем окружении. Про постепенное одичание, не замечаемое никем. И самое главное — про бесконечность этого процесса, захватившего наш сегодняшний день.

Параллельно с фильмом Смирнова я смотрела израильский сериал десятилетней давности «Военнопленные». Потрясающую историю (ничего сильнее на эту тему не видела) о сдаче врагу и палачу не только тактических позиций, но всей стратегии человеческого духа. Там «хэппи-энд», конечно, сильно снижает трагедийный градус, но не в этом дело. Наша страна отдалась врагу и палачу, полюбила его и ответила на его ласки, как прелестная Дина отдалась чекисту Ивану. Вот о чем фильм «За нас с вами». Вот в чем его величие и значение для поколений — как сегодняшнего, так и нашего, заставшего век по имени «волкодав» в его, как мы думали, заключительном прыжке.

Жила-была одна баба. Старуха-страна. И было у страны три лица.

Ариадна, ее мать-смолянка Ангелина (роскошная в своей терпеливой и скромной надменности Ирина Розанова), Петр Казимирович Петкевич (редкая и сложная для бытового Смолякова роль протагониста автора, транслятора социально-философской риторики, с которой артисту взаимодействовать не просто трудно, а противоестественно, но каким-то загадочным путем он справляется), молодой и поначалу смутный философ Олег Рутковский (Иван Добронравов), в котором, как и во всех, мы охотно (и ошибочно) подозреваем стукача, а что делать, это-наша-родина-сынок. Еще доктор Александр Исаакович Дорфман (Леонид Ярмольник) — разумеется, загремевший в финале по делу врачей.

Второе лицо — коммунальный зоопарк, а вернее — скотный двор. Чудовищное скопище жутких персонажей, парад уродов, которыми так любил населять свое кино Феллини, хотя и с другой — карнавальной — целью. Актерская и женская самоотверженность, с какой приносят себя актрисы в жертву задаче вылепить это коллективное свиное рыло, потрясает. Кошмарные бабы, в которых не осталось ничего человеческого, кроме инстинкта сожрать всё, что шевелится. Исключительные актерские работы Альбины Тихановой, Марины Клещёвой, Маргариты Адаевой. Это настоящий сон разума, хочется с криком проснуться, но камера Сергея Медведева упорно и подробно рассматривает это лицо, аллегорию народа, написавшего 12 миллионов доносов.

Одна из сильнейших сцен — плач по Сталину, когда молодая сука, лимитчица Рая (Маргарита Адаева), коммунальное исчадие, по-собачьи воет и царапает себе зареванные щеки в день смерти людоеда. А очнувшись от этого морока, понимаешь: это не прошлое, поросшее 70-летней плесенью. Это же те самые, наши нынешние самки образца 2022–23 года, посылающие на убой своих поросят за шубы, автомобили «Лада» и денежную компенсацию. Читаем, смотрим новости, слушаем интервью — и следом за сердцем голова лопается: как такое возможно? Как сотни тысяч русских матерей буквально пихают своих так называемых кровиночек на бойню? Откуда эти вырожденки? Оттуда. А откуда бы еще им взяться?

Есть и третье, самое важное лицо России. Нет, не чиновники, не военные, не жандармы, не парторги — пена дней, ни нас, ни Смирнова она особо не интересует. Это третье лицо мы стали называть сегодня почему-то «глубинный народ». Вероятно, в отличие от более понятного и очевидного народа верхнего слоя, интеллигенции и мещан.

Глубинный, придонный этот народ заполняет безвоздушное пространство фильма, состоящее из страха, ненависти, безысходности, тесноты, нищеты, недоверия, унижения, рабской покорности и никогда не проходящей боли. Очереди за мукой и в тюремные окошки приема передач. Толпы в трамваях. Фронтовики-инвалиды. Шахтеры в подземельях метростроя.

У меня есть версия, почему Смирнов свою самую значительную и крупную картину не довел до совершенства, буквально бросал ходы на полуслове, не замечал картонности иных диалогов, допускал ужасную неумелую речь с претензией на «деревенскость», от которой корежит любого, кто хоть раз слышал диалектный говор… И при этом так тщательно исследовал толпу. Этих серых теток с судьбами на лицах и в глазах, одинаково замотанных в платки, но кричащих и бормочущих разноголосо. Массовка, распавшаяся на пиксели. Вот что было важно для режиссера. Как детали коммунального быта, все эти кастрюли, конфорки, заоконные авоськи с молоком, стиральные доски, личные счетчики, оцинкованные ванночки и велосипеды по черным стенам коридора, голые лампочки, толпа соседей, валящая «на телевизор» с линзой, и прочее, как детали послевоенной одежды, — Смирнову были важны детали толпы. Лицо, лица глубинного народа.

Если в прекрасном «Волконогове» Меркулова и Чупов добивались максимальной безликости толпы и эта безликость, эти селевые потоки заливали жизнь и лишали ее всего человеческого — Андрей Смирнов идет от обратного. Он держит в фокусе каждого. И это явилось главным фокусом.

Да, мы не знаем, куда девался бывший пленный, безработный и беспаспортный Василий (Дмитрий Куличков, одна из упорно игнорируемых ярчайших вспышек нашего кино) после того, как муж Дины взял его к себе на метрострой. Хватит и того, что нам показали дикую пляску этого Василия с женой в их деревенской избе, настоящий «данс макабр» под Утесова — значит нам туда дорога, значит нам туда дорога, Брестская улица на запад нас ведет… Лучший эпизод фильма — эта пляска мертвых, ничего больше знать про них, про него, этого пленного, нам не надо. Потому что он мертв. «Иосиф Сталин умер 5 марта 1953 года. Дальнейшая его судьба неизвестна», — гениально написал один молодой автор. А нам известна дальнейшая судьба василиев, иванов, клав, петров казимировичей и ариадн. Они все умерли до смерти. А потом реинкарнировались в сегодняшних васек и ванек, клавдий, петров казимировичей и ариадн и снова, конечно, умерли — или умрут очень скоро от старых и новых ран, от безнадежности и тоски.

Как умрет от пьянства, и воскреснет, и снова умрет от того же безногий Толян, одноклассник Дины, спящий на обледенелой лавке во дворе, — фронтовик, самоделкин, технический гений.

Как наверняка умрет Олег, безбытный философ, спасатель чужих рукописей, — погибнет, воскреснет и, видать, уедет. Или скорее сядет в тюрьму за бессмысленные и беспощадные одинокие пикеты. Где и сойдет с ума.

Как помрет в чине генерала ФСБ влюбленный лейтенант с ледяными глазами, оплаканный своей Ариадной, родства не помнящей.

Нет, Андрей Сергеевич, дорогой вы мой человек. Вы лучше меня знаете, про что снимали кино. Кого-то, может, и обнадежит смерть Сталина, но не нас с вами, с нашим опытом реинкарнаций. Куда выведет Ариаднина нить из лабиринта Минотавра? Не на выжженный ли этап, изрытый тяжелой техникой? Ведь не случайно один из ваших главных героев руководит подземным миром метростроя, где во имя возведения залитых искусственным светом дворцов люди пропадают во тьме и «дальнейшая их судьба неизвестна».

Хотя не исключаю, что наша непредсказуемая родина еще раз тряханет нас совсем новым и, казалось бы, немотивированным поворотом сюжета, а захлебывающееся, противоречивое, полное изъянов и несовершенства — и потому столь яркое, важное и своевременное высказывание старого мастера ошеломит своей пророческой силой.