Когда Великий и Ужасный Гудвин заставлял своих подданных носить зеленые очки, это было не бессмысленным капризом, а рациональным расчетом. Видя вместо стеклышек изумруды, жители Изумрудного города верили в несметные богатства, а значит, и в могущество Гудвина. Так он поддерживал легитимность своей власти.

Вранье наших властей тоже далеко не всегда столь бессмысленно, как кажется. Одна из главных мифологем — об имманентной враждебности Запада, о стремлении уничтожить Россию. И представление о том, что против Гитлера мы воевали в одиночку, а никакой помощи союзников, да и самих союзников не было, служит оправданию безумной политики последних лет и даже самой войны. Запад ведь всегда хотел напасть на нас — вот наконец и напали. А мы, как это и было веками в истории России, защищаемся.

Образ собственного народа как вечно правого, ведущего только справедливые войны, всем помогавшего и всех освобождавшего, популярен в любой культуре. Соответственно, нигде не любят дотошных интеллигентов, которые раскапывают зачем-то неприятную правду о прошлом. Вспомните, как жестко, если не сказать истерично отреагировали польские власти и часть польского общества на публикации об участии отдельных поляков в Холокосте, хотя эти прискорбные факты никак не отменяют героизма, проявленного поляками в борьбе с нацистами. Но там, где, как у нас, власть не избрана, а стоит именно на иллюзиях, оправдывающих и самое ее существование, и ее действия, разрушение благостных мифов о прошлом не просто неприятно кому-то, но несет в себе угрозу стабильности режима в целом.

Например, при Горбачёве, когда стало уже можно сомневаться во всём, вплоть до благодетельности самой Октябрьской революции, власти дольше всего защищали образ Владимира Ленина, не позволяя критиковать и, говоря по-нынешнему, дискредитировать его. И это было внутренне осмысленно. Если Ленин святой, то это давало легитимность и его политическим потомкам — коммунистическим правителям страны, каждый из которых, разоблачив предыдущего вождя, немедленно объявлял именно себя продолжателем дела Ленина и декларировал возвращение к «ленинским нормам». Но Ленин, каким он был на самом деле, лишал их и подобия легитимности.

За правду — не только о настоящем, но и о прошлом, — коммунисты отправляли в лагеря и убивали. Некоторое время назад стало казаться, что это прошло навсегда. Но это только казалось.

Сегодня всё больше людей идут в тюрьму за «фейки и дискредитацию», то есть именно за то, что говорят правду о происходящем: о войне, о сопровождающем ее жутком насилии, о том, что представляет собой наша власть. Говорить правду о прошлом сегодня тоже нельзя — и тому пример «Мемориал».

«Мемориал» не занимается актуальной политикой. Он не разоблачает сегодняшнюю коррупцию, не призывает голосовать тем или иным образом, не агитирует за или против каких-либо кандидатов. Он уже больше тридцати лет просто говорит правду о том, что было в нашей стране. Но начальство ненавидит «Мемориал» не меньше, чем структуры Навального. Сначала закрыли, теперь и вовсе проводят обыски и открывают уголовные дела за «реабилитацию нацизма». На фоне откровенно фашистских практик и ежедневной пропаганды ненависти ко всему живому это обвинение в адрес «Мемориала» звучит особенно трогательно.

Всё это ужасно, но логично. Власть в борьбе за выгодный ей мираж не может победить словом — и интеллекта не хватает, и нет привычки к дискуссиям, да и правда не на стороне властей.

Но вступив на этот путь, остановиться невозможно. И вот параллельно с борьбой с конкретным «Мемориалом», который разрушает правильную картину мира, добавляется массированное наступление на всё, что противоречит или может противоречить официальному миражу. Запрещаются спектакли и книги, не устраивающие начальство не только содержанием или стилистикой, но и, как в лучшие времена СССР, авторством, — запрещаются имена. Спектакль еще идет — в нём органы ничего плохого не увидели, — а вот имя режиссера исчезло. Книг «плохих людей» тоже быть не должно, даже если они не имеют никакого отношения ни к политике, ни к идеологии.

В индивидуальные компьютеры власти пока еще не залезли — это впереди, но вот последняя новость: Высшая Школа Экономики (Вышка!) творчески развивает репрессии, разворачивающиеся в сфере культуры, и изымает из своей библиотеки книги иностранных агентов!

Как может измениться полезность текстов, например, Сергея Гуриева от того, что наше прекрасное Министерство юстиции признало его иностранным агентом — врагом народа, если по-русски? Он же их писал до того, как продался ЦРУ, и они всех устраивали, и преподавателей, и студентов. А зачем изымают мои книжки восьмидесятых (!) годов, посвященные проблемам эмоциональных отношений? Нет, я не против, даже где-то горжусь, просто интересно. Хотя, конечно, было бы смешно, если бы не было грустно: они не остановятся, пойдут дальше, чтобы у подданных ни в чём и никогда не оставалось ни вопросов, ни сомнений. Нападения на Украину не было, как не было ни разделов Польши, ни расстрела в Новочеркасске.

Но хотелось бы знать, будут ли изымаемые книги сжигать? Пока не объявляли, но хранить-то наверняка негде. А если будут, то сделают ли это публично и привлекут ли к этому действу студентов? Студенты университета Гумбольдта в свое время в Берлине неплохо с этим справились.

В контексте охватившего страну безумия изъятие книг даже не выглядит чем-то особенным. У нас ведь степень неадекватности возрастает снизу вверх, максимальная оторванность от реальности — на вершине пирамиды.

Высокопоставленные генералы на полном серьезе рассказывали — сам слышал, — что внутри земного шара есть еще один, и на его поверхности тоже живут люди, а между внешним шаром и внутренним есть контакты, которые, как и всё на свете, контролируются нашей разведкой. А теперь Патрушев говорит о том, что мы дважды спасали США от распада, но больше этого делать не будем — нецелесообразно. Да и неблагодарные они. И узнают скоро силу нашего чуда-оружия. Кто бы ему рассказал, что именно это словосочетание использовали нацисты, причем тогда, когда уже никаких шансов на выживание Рейха не оставалось.

Властям, конечно, на книги наплевать. Но нам-то нет. В Берлине есть памятник сожженным книгам, установленный неподалеку от того места, где их и предавали огню. А нам нужен памятник книгам запрещенным — тем, что вызывали ненависть диктаторов, правящих нашей страной с небольшим перерывом уже больше ста лет. Когда-нибудь их власть закончится — не знаем, когда, но они не вечны. А проект памятника надо делать, а может, и обсуждать уже сейчас.