Каждый день, метрах в 600 от краевого правительства, прощаются навсегда. Мутно-зеленые машины всех мастей на черных «военных» номерах, старенькие автобусы с наклейкой «Дети», мичманы с красными повязками, полиция, венки — и всё это на фоне красочных афиш флотского театра. По первости проезжающие мимо водители притормаживали и глазели (а ДОФ в самом центре, да еще и около дороги), со временем попривыкли. Правда, журналистку местного издания, которая попыталась сфотографировать происходящее сильно издалека, сразу же «перехватили», пробивали по базе и долго мучили странными вопросами о наличии аккредитации, редзадания (куда? в центр города на тротуар?) и формата подачи информации.

Привозят «200-х» не сразу. Пока на фронте разберутся, пока передадут информацию, пока оформят документы там и здесь, погиб ли. Как рассказывают родственники погибших, у них в обязательном порядке берут пробы ДНК: бывали ошибки. Если близкий человек перестает выходить на связь, то он не обязательно убит: возможно, в плену или просто их отделение куда-нибудь перебрасывают. Но если погиб, может начаться целая эпопея. На «горячей линии» по номеру 122 вас ждет холодная неизвестность; там могут ответить на вопросы о мобилизации, но о гибели-то им откуда знать?

Рано или поздно, если погиб, информация придет в местную администрацию. Надо еще понимать, что, простите за меркантильность, семье погибшего, возможно, какое-то время придется сидеть без денег: зарплата придет только по тот день, когда он погиб. А выплаты — это уже потом, после похорон, на них надо оформлять документы отдельно.

Во Владивостоке, сообщают источники в правительстве региона, есть «квота», по два прощания в день. Могли бы больше, но прощание положено торжественное, а «торжественное» — это когда присутствует высокопоставленный чиновник из правительства, представитель от губернатора. Представителей на всех не напасешься, они и работать иногда должны, поэтому только два, с утра и с обеда. В прошлом году о погибших не сообщалось вовсе, а губернатор края Олег Кожемяко, всячески демонстрирующий личное вовлечение в дела СВО, курирующий добровольческий отряд «Тигр» и регулярно гоняющий «за ленточку», погибших не персонифицировал вообще никак, словно их и нет. «Герои» есть, погибшие — вроде все понимают, что есть, а вот говорить о них — это нет. В личных беседах чиновники даже рассказывали о негласном запрете на сообщения о потерях — и правда, даже соцсети молчали. Очевидно, в этом году запрет снят, потому что начали и сообщать, и рассказывать минимальные подробности, и выносить в паблик торжественное посмертное награждение погибших (родственникам вручают ордена или медали представители администрации).

Во Владивостоке хоронят погибших на Русском и на Морском кладбищах. На втором — оно известное и находится невдалеке от жилого микрорайона — есть две аллеи. Одна — с главного входа, мест на ней уже почти не осталось. Пара вырытых могил, рассказывают родственники погибших, видимо, ждут кого-то: очень долго уже стоят незанятыми. Сюда часто приходят люди — убраться на могиле родственника, положить цветы другу. Приходят (к знакомым и незнакомым) и бывшие военные, не все трезвы. Плачут. Обсуждают неправильные действия командиров 155-й бригады (в основном погибшие контрактники оттуда, есть еще десантники — на могилах флаги подразделений). «Сын говорил: мама, ты не понимаешь, мы сейчас наконец-то воевать начнем; Путин обещал, что мобилизованных в пекло не отправят, мы же не кадровые военные», — рассказывает мать одного из погибших. Ее сын — инженер, мобилизованный, погиб со 155-й бригадой, элитной частью, бойцов которой кидают на самые сложные задания (это именно морпехи жаловались в письме на плохое командование губернатору Кожемяко, а он отправил обращение в прокуратуру, фактически объявив происходящее «происками врага»).

Вторая аллея — она «новая», и там свободного места гораздо больше — на въезде со стороны улицы Катерной, с видом на Русский мост. Там новые могилы роют активно. Но очередей из катафалков, как пишут некоторые телеграм-каналы, нет. Это элементарно бессмысленно: людей, погибших в начале января, хоронят в марте. И какая разница: сегодня, завтра — нет никакой спешки, земле предадут всех. Другой вопрос, что на прощания часто приходит очень много людей, и поэтому кажется, что на кладбище «большие пробки».

Но это во Владивостоке — кладбища-то есть в каждом населенном пункте, и прощания с военнослужащими, добровольцами, наемниками ЧВК «Вагнер», мобилизованными проходят везде. В городах побольше — в учреждениях, относящихся к армии и флоту. Где-то просто в школах, клубах, домах культуры. Того же Александра Ковтуна («приморский партизан», получивший в свое время 25 лет колонии и завербованный в «Оркестр») похоронили на мусульманском кладбище в небольшом приморском поселке Тавричанка.