Мы сидим в уютной студии-мастерской ведущего украинского дизайнера одежды Фёдора Возианова вместе с его другом — украинским художником Матвеем Вайсбергом. Центр Киева. Тихий день. Очень стильное современное пространство. Горячий чай. Больше года с начала полномасштабного вторжения. Мы вспоминаем, как это было: первый шок, страх, отчаяние, надежда на победу.

Матвей Вайсберг — художник с мировым именем, его выставки проходили в Венеции, в Нью-Йорке, в Лондоне, в Варшаве, в Гааге и многих других городах. Его работы вдохновляют — только за страшный 2022-й он успел сделать несколько серий картин, посвященных войне. Его живопись и графика улетает с аукционов, созданных в помощь Вооруженным силам Украины.

Фёдор Возианов — известный дизайнер, автор бренда Vozianov. Его платья-картины существуют как предметы искусства, но стоит снять их с манекена и надеть на себя — они превращаются в одежду. Его хорошо знают и любят в Европе и в США.

Два украинца. Два мастера, которые продолжают жить и творить в Киеве. В Украине, которая ведет тяжелую кровопролитную войну против большого опасного врага.

— Что вы испытываете сейчас — спустя год с начала полномасштабного вторжения Российской Федерации в Украину? Как сейчас спрашивают иностранные журналисты украинцев: «Вы испытываете триумф от того, что выжили?»

Фёдор Возианов: Я думаю, что многие не выжили, поэтому сложно испытывать триумф — много людей погибло. И это чувство утраты с нашей стороны будет примешиваться к любой победе. Это особенно остро для нас — кто находится внутри события. Поэтому триумфа нет, есть абсолютная уверенность в том, что мы стали протагонистом (т. е. главным действующим лицом. — Прим. ред.).

Матвей Вайсберг: Триумф, хотя и очень горький, мы будем испытывать тогда, когда мы победим. В своей победе мы абсолютно уверены, хотя сейчас, зная многое, мы себе даже не представляем эту цену, которую мы платим и еще заплатим.

Извините, ребята, нас там нет и не было. Что каcается вообще чувств — они разнообразные и странные, даже учитывая мои путешествия во время отъезда (Матвей первые 2,5 месяца вторжения был в Европе: в Польше, Чехии и Германии) — я очень многое видел, но совершенно не испытывал радости, потому что был не дома. И я сейчас понимаю, что меня эти странные чувства нас (и меня, и Фёдора) сподвигли на творчество.

— Как вы встретили начало вторжения 24 февраля? Сильным был шок тогда?

Фёдор Возианов: Я встал тогда в два часа ночи, включил ютуб, увидел выступление Путина и сразу понял всё. Чуть позже разбудил свою жену. Вот я не помню, что было раньше: взрывы или мое понимание, что это война. Нашему сыну Теодору тогда исполнилось девять месяцев, — и первое, что я сделал, когда утром открылись магазины, — побежал купить детское питание, питьевую воду. Уже появились большие очереди и ощущение того, что подвоз продуктов может в любой момент прекратиться. Всё это было под звуки взрывов — стало понятно, что в каком-то приближении к Киеву уже есть российские военные. Мы день еще оставались в Киеве, а потом случилась оказия — нас забрали во Львов.

— Вы ехали по Житомирской трассе? (там буквально с первого дня уже были бои. — Прим. ред.).

Фёдор Возианов: Мы составили маршрут — сначала по Одесской трассе, потом на Васильков, а оттуда на Житомир (в объезд. — Прим. ред.) Так получилось, что мы успели за несколько часов до того, как там пытались высадить десант.

— Матвей вернулся в Киев в середине мая, а вы? Каким вы увидели город после возвращения?

Фёдор Возианов: Мы вернулись в первых числах июня. Во Львове было ощущение полной безопасности — наверное, потому, что за пару первых дней в столице мы успели ощутить очевидную близость боевых действий. Во Львове было спокойно, хотя и туда прилетали ракеты. А вот возвращались мы в Киев по Житомирской трассе — и то, что мы видели, поражало: это место, где была война. С одной стороны, тревожно, но прежнего февральского страха, как после выступления Путина, — уже нет. Как всегда, когда находишься близко к событиям, вдруг понимаешь, что тут спокойнее, чем представлял.

— Матвей, а у тебя были тревожность и страх по возвращению?

Матвей Вайсберг: Тревожность — не знаю. Я когда вернулся, как ни странно, Киев еще был достаточно пустой — в моем доме я насчитал пять светящихся окон, а там почти 80 квартир. Я шел по Пейзажной аллее и встретил десять человек, девять из которых оказались моими близкими друзьями или знакомыми, — и мы здоровались и обнимались так, как будто давно не виделись, хотя прошло всего два месяца. Киев был пустой. Хотя был такой снобизм оставшихся: «Какой хороший пустой город», — говорил мой друг Саша Журавлёв. «Так что мне, не надо было возвращаться?» — отвечал я. По возвращении была радость — такая, насколько это возможно. Я никогда в жизни не думал, что так люблю этот город. До возвращения мне снились сны такой топографической точности — кажется, что были даже трещины на асфальте. Но эти сны сопровождались элементами хоррора — например, я точно видел место, куда потом позже упала ракета в парке Шевченко. И она потом туда действительно упала (10 октября 2022 года. — Прим. ред.). Понятно, что я не мистик, но это было. В общем, радость возвращения с горьким привкусом.

— Фёдор, тоже было такое сумасшедшее желание вернуться?

Фёдор Возианов: Я могу сказать, какие чувства появились у меня ещё до войны. Я киевлянин, и всю жизнь прожил и живу в этом городе. В последние годы чувство любви стало ослабевать — потому что многие вещи, которые происходили в Киеве, мне не нравились. Я чувствовал, что сам к себе город относится очень плохо, с пренебрежением.

Матвей Вайсберг: Да, было такое. Мы стали себя чувствовать чужими.

Фёдор Возианов: Но то, как в первый месяц Киев воевал, как отбивался, — изменило и мое отношение к городу. Киев стал ближе. Теплее. Понятно, что какие-то вещи, которые тебя раздражали, — они ушли на второй план, осталось восхищение городом.

— Помните, май–начало июня — и все радовались, что город живет: дворники убирают улицы, все службы работают, высаживают цветы, подрезают деревья. Мы радовались, это вызывало уважение.

Фёдор Возианов: Да, это было уважение к работникам коммунальных служб, которых до этого все ругали, понятное дело.

— Матвей в изгнании постоянно рисовал: у него было сто листов бумаги и каждый день он вел «Дорожный дневник», фиксируя все эмоции и переживания, а читатели на фейсбуке ждали его новые работы. Фёдор, а у вас получалось творить в первые месяцы войны?

Фёдор Возианов: В первый месяц я вообще не понимал, что мне делать в творческом плане. Было впечатление, что 24 февраля растянулось и никогда не заканчивалось, — было непонятно, чем можно вообще заниматься в своей профессии. Что вообще будет нужно, кроме военной формы. Я ее не шил — это важный момент: нельзя делать вещи, которые ты не умеешь делать хорошо. Это неправильно. Пару месяцев я был не в состоянии думать об одежде, но потом постепенно возникло как-то отреагировать на происходящее. Наверное, это началось у многих с мема украинского солдата, который послал русский военный корабль.

Матвей Вайсберг: Если ты помнишь — я его нарисовал.

Фёдор Возианов: Да, у многих это превратилось в акт искусства. Эта фраза оказалась чрезвычайно сильной.

— Это был протест «вы нас всех не убьете»?

Фёдор Возианов: В том-то и дело, что это был уже и не протест, эта фаза прошла. Настала стадия презрения.

— Мы помним все этапы войны: страх в первый день, отчаяние в момент, когда наши оставили Херсон, радость от первых побед. Какой период войны для вас был самым страшным?

Фёдор Возианов: У меня отчаяния не было.

Матвей Вайсберг: У меня тоже не было. Понимаешь, вот это их «Киев за три дня» — где Киев и где «три дня»? И где вообще вы? Или «высадим десант в Одессе»? Понятно, что у нас очень много горького и сейчас, но помнишь — был замечательный пост Майи Тульчинской после массовых ракетных ударов: «Та пішли вони нах..й, я що, не буду собі робити манікюр або не буду пити каву з подругою?!»

— Да, это было 10 октября, когда по Киеву нанесли серьезный удар ракетами, хотели разбить инфраструктуру, а попали в детскую площадку возле музея Ханенко. Было тогда отчаяние?

Фёдор Возианов: Нет, отчаяния не было. Мы даже в убежище тогда не ходили, стыдно признаться.

Матвей Вайсберг: Я тоже ни разу не ходил!

Фёдор Возианов: Ты принимаешь тот факт, что ты можешь погибнуть. Ну так можно и в убежище погибнуть — это лотерея. Но отчаяния не было и близко. Я помню, с какого-то момента появилось важное чувство, что на нашей стороне правда, сила, свет.

— Вначале мы все ждали, что война закончится быстро, — например, за шесть дней, как Шестидневная война в Израиле. Или за месяц. Но проходят месяц, два, три, и вот уже год, а она не заканчивается. Сейчас у вас какое ощущение — как она может закончиться?

Матвей Вайсберг: Предсказывать будущее я не берусь, но мне кажется, что это всё может закончиться одномоментно. Возможно, кто-то сдохнет — потому что эта жесткая система рухнет одномоментно, потому что она не гибкая и держится на струне.

— Что сейчас дает силы и вдохновляет на творчество?

Матвей Вайсберг: Всё, что нас окружает. Ты же знаешь мои серии работ. Это может быть море, на котором я заметил караваны с зерном из Одессы. И вдруг я понял — это другое море. Я не собирался его рисовать, но увидел эту жемчужную россыпь кораблей на горизонте и сделал целую серию «Караван» — Украина вывозит свое зерно. Я не знаю, что вдохновляет, — это и сложно, и просто. И как оно будет завтра — посмотрим.

— Тогда самое время спросить про творческие планы. Мы пережили такую серьезную зиму — нас пугали, что мы тут замерзнем, будем умирать от голода и холода, и в итоге пойдем на переговоры и сдадимся. Но всего этого не произошло. Мы отбились. Пришла весна. Есть ли у вас какие-то планы на нее? Может быть, даже совместные?

Фёдор Возианов: Совместные планы как раз есть. Есть вещи, которые еще не сделаны, но они тешат твое сознание — ты время от времени о них думаешь. Даже не в категории «ух как точно всё придумано», а в категории «вот как здорово, что это есть». Это как присутствие близкого человека, которого ты можешь не видеть рядом, но ты знаешь, что он есть, и его присутствие тебя греет. Да, Матвей предложил сделать что-то совместное с его серией «Тонкая Красная линия» (серия картин, посвященная защитникам Мариуполя. — Прим. ред.) — меня это сразу зацепило.

Матвей Вайсберг: В любом случае это будет здесь, меня очень греет вот этот двор, это пространство. Это очевидная синергия, которая должна быть, — и как часть этого проекта, и как объяснение в дружбе и любви. Как ни странно, у нас есть взаимовлияние, хотя, казалось бы, мы занимаемся разными делами. Тем не менее, я чувствую это взаимовлияние и думаю, что это может быть очень интересно. Да, я еще собираюсь дописать несколько работ, пока это всё произойдет. Мой галерист Леонид Комский очень обрадовался, что проект состоится. И мы сможем его показать и по городам Украины, и отвезти в Париж, Лондон, Нью-Йорк. Но главное сейчас — это Киев. Когда я сделал «Дорожный дневник» и мне знакомые в Мюнхене сказали: «Срочно выставку тут делаем», я ответил: «Сначала в Киеве, а потом — куда угодно». Так и случилось — его показали сначала тут, а потом он поехал по Европе. А вот серия картин «Тонкая Красная линия» сопротивляется, как-то не хочет выставляться (улыбается. — Прим. авт.), может быть, для того, чтобы выстрелить как раз у Фёдора. Посмотрим.

— Есть психологический прием: чтоб будущее начало сбываться, его надо ярко представить, визуализировать. Давайте попробуем представить: что вы будете делать после нашей победы?

Матвей Вайсберг: Нажрусь и упаду в салат (смеется). Не знаю, сложно представить. Буду, наверное, орать на Пейзажке с друзьями.

— А на Крещатике?

Матвей Вайсберг: Мне почему-то Пейзажная аллея больше в голову приходит. Хотя, может быть, и на Крещатике, и на Майдане — почему нет. Не знаю, посмотрим. Дай бог нам всем дожить, дай бог вернуться тем, кто сейчас не с нами, — живыми и невредимыми. Дай бог, потому что кровавая жатва все равно собирается каждый день. Мы начинаем утро с чтения сводок: там погибли люди, там погибли тоже.

Фёдор Возианов: Жизнь теперь точно не будет прежней — хотя бы из-за цены крови, которая заплачена за наше настоящее и будущее. Это то, что уже никогда не изменится, и это диктует другие вещи. Об этом часто говорят, но для нас стало совершенно очевидно, что за свободу плата единственная — кровь. К сожалению.

— У нас есть сейчас возможность обратиться к нашим защитникам, которые сейчас на фронте — непосредственно на передовой. Что бы вы хотели передать?

Матвей Вайсберг: Щоб вони поверталися живими з перемогою. Невредимыми. С победой.

Фёдор Возианов: Мы здесь. Мы поддерживаем. Мы стараемся.