Расширяющаяся вселенная расстрелов

Беларусь — не просто единственная страна в Европе, где до сих пор существует смертная казнь: ее применение расширяется. 25 марта вступают в силу новые поправки в Уголовный кодекс. Теперь к смертной казни будут приговаривать чиновников и военнослужащих по статье 356 — «Измена государству». Область применения смертной казни в Беларуси расширяется уже второй раз за последний год. Первый раз — в мае прошлого года — была предусмотрена возможность применять смертную казнь за приготовление к террористическому акту. Прежде, согласно статье 67 УК, смертная казнь за приготовление к преступлению или при покушении на преступление не применялась.

Прошлогодние поправки были опубликованы на национальном правовом портале 18 мая, как раз в тот самый день, когда в Гродно начался суд над фигурантами «дела Автуховича» — активистом Николаем Автуховичем и его знакомыми (всего 12 человек), обвиняемыми в поджоге милицейского автомобиля и жилого дома сотрудника милиции. Многие тогда предположили, что поправки приняты как раз специально «под Автуховича», чтобы приговорить его к расстрелу. И когда всех фигурантов приговорили к тюремным срокам (самого Автуховича — к 25 годам), это выглядело уже почти везением.

Наверняка теперь чувствует себя везучим и бывший спецсвязист Генштаба Вооруженных сил Беларуси Денис Урад, который был приговорен к 18 годам лишения свободы по статье «Измена государству». В марте 2021 года на дежурстве он увидел секретное письмо министра внутренних дел министру обороны с просьбой о привлечении 3725 военнослужащих для подавления протестов. Капитан Урад сфотографировал письмо и отправил его в телеграм-канал NEXTA live. Спецсвязиста арестовали 15 марта, судили в Верховном суде в закрытом режиме и приговорили к 18 годам усиленного режима (приговор без права на апелляцию, вступил в силу с момента оглашения).

— Можно сказать, что сегодня в Беларуси происходит откат в средневековье в плане правотворчества, — говорит правозащитница Энира Броницкая. — Беларусь — единственная страна Европы, практикующая смертную казнь. И вместо сокращения ее применения происходит ее расширение. То, что в условиях продолжающихся политических репрессий и отсутствия гарантий справедливого суда сферу применения смертной казни расширили, — это очередной риск для гражданского сообщества, отдельные представители которого уже приравниваются к «экстремистам» и «террористам». Сегодня смертная казнь может быть применена не только за совершение определенных действий, но и за покушение на совершение актов терроризма.

Комитет по правам человека при трактовке Международного пакта о гражданских и политических правах (далее — Пакт. — Прим. авт.) в Замечаниях общего порядка № 36 подчеркивал, что «смертная казнь несовместима с полным уважением права на жизнь, а отмена смертной казни как желательна, так и необходима для укрепления человеческого достоинства и поступательного развития прав человека. Исходя из позиции Комитета, государства, не отменившие смертную казнь, могут применять ее только таким образом, чтобы она не была произвольной и назначалась только за самые тяжкие преступления. Принятие же государствами-участниками мер, которые приводят к увеличению числа случаев и масштабов применения ими смертной казни или к сокращению числа случаев предоставления ими помилования и смягчения приговора, противоречит предмету и цели статьи 6 Пакта, закрепляющей право на жизнь».

Так как в Беларуси отсутствует верховенство права и продолжаются массовые политические репрессии, то существование смертной казни в целом и расширение сферы ее применения — всегда увеличивает риск произвольного использования норм права. Худшим сценарием будет произвольное применение новых положений УК для физического устранения активистов по надуманным и политически мотивированным основаниям. В Беларуси есть список лиц, причастных к террористической деятельности, который содержит более 280 граждан страны. Потенциально они все могут быть кандидатами на смертную казнь. В этом списке есть люди, которые просто критиковали власть в интернете и оставляли негативные комментарии о госслужащих.

Вообще новые поправки в УК затрагивают очень многих. Тот факт, что чиновников в Беларуси, как во всяком диктаторском государстве, тьма, — ни для кого не секрет. А вот военнослужащие, которых теперь можно расстреливать за «измену государству», — очень широкая категория. Это не только кадровые армейцы, но и солдаты-срочники, курсанты, контрактники, резервисты на сборах. Теперь все они могут оказаться под расстрельной статьей.

Сама же статья 356 («Измена государству») может трактоваться весьма широко: «Выдача иностранному государству, международной либо иностранной организации или их представителям государственных секретов Республики Беларусь, а равно сведений, составляющих государственные секреты других государств, переданных Республике Беларусь в соответствии с законодательством Республики Беларусь, либо шпионаж, либо переход на сторону врага во время войны или вооруженного конфликта, либо иное оказание помощи иностранному государству, международной либо иностранной организации или их представителям в проведении деятельности, направленной на причинение вреда национальной безопасности Республики Беларусь, умышленно совершенные гражданином Республики Беларусь».

«Иное оказание помощи иностранному государству, международной либо иностранной организации» — это вполне может быть отправка сообщения в независимый телеграм-канал или медиа. К примеру, именно по этой статье осуждены 25 политзаключенных. В том числе — бывший подполковник КГБ Алексей Хралович, который «слил» тому же телеграм-каналу NEXTA телефонные разговоры пресс-секретаря Лукашенко Натальи Эйсмонт. Храловича приговорили к 10 годам лишения свободы. Как и бывшего сотрудника гродненской уголовно-исполнительной инспекции Андрея Шкляра, подавшего в декабре 2021 года рапорт на увольнение из-за несогласия с тем, как работает система, и получившего вместо увольнения 10 лет за измену государству. Фраза «а могли бы и расстрелять» уже не кажется анахронизмом из сталинских времен. С 25 марта — уже могли бы.

Коварные изменщики

Некоторые суды по этой статье засекречены до такой степени, что до сих пор никто не знает, какой «состав преступления» предъявили обвиняемым. Это касается, например, дела журналистки «Белсата» Екатерины Андреевой и журналиста-расследователя Дениса Ивашина. Известны лишь приговоры: Катя получила восемь лет лишения свободы, Денис — 13. А вот сотрудников Белорусской железной дороги Анну Аблаб и Сергея Дзюбу судили за участие в стачкоме и поддержку забастовки (дело «Рабочага руха»: по нему осуждены 10 сотрудников белорусских предприятий, сроки — 11–15 лет, состав преступления — zoom-конференции и планирование забастовки). Рельсовых партизан тоже судили за измену государству (среди прочих статей обвинения). Медиаменеджера Андрея Александрова и его жену Ирину Злобину — за «финансирование протестной деятельности», как говорил заместитель министра внутренних дел Геннадий Казакевич. Александров и Злобина помогали оплачивать штрафы тем, кого судили по административным статьям за участие в протестах.

— Смертной казни в центре Европы быть вообще не должно, — говорит белорусский правозащитник Павел Левинов, участник кампании «Правозащитники против смертной казни». — Сейчас даже многие африканские страны, в которых есть смертная казнь, уходят от нее, вводят мораторий или отменяют. Но Беларусь — какая-то аномалия на карте мира. У нас вместо того, чтобы уменьшать количество статей, по которым она применяется, или вводить мораторий, делают всё наоборот.

Не надо даже быть кадровым военным и фотографировать секретное письмо. Достаточно быть солдатом, сфотографироваться на учениях на фоне какой-нибудь военной техники, отправить фото маме или девушке — и ты уже под расстрельной статьей за измену государству: вдруг мама или девушка кому-нибудь из уехавших друзей эту фотографию покажут? Запреты на фотографирование техники, объектов были всегда, но даже в советской армии за это не предусматривалась смертная казнь.

Что касается чиновников — это элемент устрашения, чтобы каждый из них семь раз подумал, прежде чем открыть рот. Чиновникам в Беларуси давно уже запрещено давать любые интервью без разрешения вышестоящего начальства. А теперь любой комментарий иностранному или независимому изданию можно будет трактовать как измену государству. Если бы в статье УК было четко прописано, что такое «измена государству», был бы понятен некий диапазон: от сих до сих говорить можно, а вот дальше — это уже расстрельная статья. Но в УК вообще не прописано ничего конкретного. И условный чиновник поговорит с иностранным журналистом о погоде, а потом окажется, что он выдал прогноз погоды на завтра, и случилось или, наоборот, не случилось какое-нибудь наступление, и вот она, измена государству, карающаяся расстрелом.

Голосуем за расстрел

Беларусь, в отличие от других бывших советских республик, смертную казнь не отменяла никогда. Даже мораторий в девяностые не вводила. Украина, к примеру, ввела мораторий на смертную казнь в 1995 году, готовясь к вступлению в Совет Европы, а в 2001-м приняла новый Уголовный кодекс, в котором высшая мера была заменена пожизненным заключением. Россия ввела мораторий в 1996 году — тоже в связи с вступлением в Совет Европы. Молдова не применяла смертную казнь с момента обретения независимости, хотя полная отмена произошла лишь в 2005 году (до этого времени в Конституции предусматривалась возможность высшей меры за военные преступления).

— Смертная казнь сохранялась и в новой Беларуси. В 1991–94 годах каждую неделю или две проходили заседания президиума Верховного Совета, — рассказывает депутат Верховного Совета XII созыва Сергей Наумчик. — В состав президиума входили председатель, его заместители, руководители постоянных комиссий, всего человек 25, — словом, такой «коллективный президент». Вел заседания Станислав Шушкевич. Собирался президиум на пятом этаже здания ЦК КПБ — там, где раньше заседало бюро ЦК, а потом Лукашенко проводил свои шабаши. Мы, простые депутаты, тоже иногда там бывали: обсуждали повестку сессии, разные политические дела. Но время от времени была закрытая часть заседания, в конце, — тогда Шушкевич говорил: «А теперь мы приступим к рассмотрению прошений о помиловании; тех, кто не является членом президиума, прошу покинуть зал».

И начиналось обсуждение прошений приговоренных к смертной казни. Решения выносились голосованием. Судя по составу президиума, не думаю, что замена расстрела была частым явлением. Потом, спустя годы, Шушкевич на вопрос, что было самым трудным, ответил: подписывать смертные приговоры. Имелось в виду, что решение принимал президиум, а Шушкевич его формально подписывал, самостоятельно принять решение он не мог. Я тогда с каким-то сочувствием смотрел на членов президиума, потому что не хотел бы для себя такой доли — принимать подобные решения. Я противник смертной казни (хотя в одном — всем известном — случае отступил бы от принципов). Словом, смертная казнь была всегда. Потом право помилования перешло к Лукашенко, но он, по-моему, ни разу им не воспользовался.

На самом деле воспользовался — трижды. Вернее, дважды. В 2003 году он помиловал приговоренного к смертной казни за убийство двух человек Дмитрия Хархаля — расстрел заменили 15 годами лишения свободы. В 2021 году Лукашенко помиловал братьев Костевых, Илью и Станислава, приговоренных к расстрелу за убийство учительницы и поджог ее дома. Больше помилований не было. А всего за годы независимости в Беларуси вынесено около 350 смертных приговоров.

Смерть как предмет торга

В 1996 году Александр Лукашенко решил вынести на ноябрьский референдум вопрос об отмене смертной казни. Собственно, этот референдум стал финалом парламентаризма и избирательного процесса в Беларуси, хотя должен был стать концом лукашенковского правления: главный вопрос, который Лукашенко выносил на всенародное обсуждение, — это изменения и дополнения в Конституцию, которые де-факто уничтожали законодательную власть. Тогда парламентарии собрали необходимое для импичмента количество подписей и намеревались начать процедуру. Конституционный суд поддержал депутатов.

Лукашенко спас Борис Ельцин, отправивший в Минск «тяжелую артиллерию» в виде премьера Виктора Черномырдина и спикеров обеих палат Федерального собрания Геннадия Селезнёва и Егора Строева. Те провели ночь в тайных переговорах с руководством белорусского парламента, а утром было объявлено, что все обо всём договорились, итоги референдума будут носить рекомендательный характер, а импичмента не нужно, поскольку страна должна выйти из политического кризиса и прийти к согласию. «Миротворцы» уехали, а Лукашенко снял с должности главу ЦИК Виктора Гончара и назначил на эту должность юрисконсульта из Бобруйска Лидию Ермошину.

Кстати, заявку на вступление в Совет Европы Беларусь подала еще в 1993 году. С 1992 года белорусский парламент находился в статусе специально приглашенного. После референдума 1996 года, когда, по официальным данным, за сохранение смертной казни проголосовали 80 процентов избирателей, статус отняли, а заявку на вступление отправили куда-то в пыльный шкаф: европейская страна, сохраняющая смертную казнь, шансов на вступление не имеет.

Потом смертная казнь много лет была предметом торга. Почему-то каждый новый генсек Совета Европы приходит со своим immortal project, который у всех одинаков: во время собственной каденции добиться того, чтобы все европейские страны вступили в СЕ. И требования к Беларуси постоянно снижались. Если в конце девяностых–начале двухтысячных звучали требования свободных выборов, освобождения политзаключенных, прекращения преследования независимой прессы и, конечно, отмены смертной казни, то к концу первого десятилетия нашего века на отсутствие свободных выборов и на сидящих в тюрьмах диссидентов Совет Европы готов был закрыть глаза. Нет, формально резолюции с требованиями продолжали принимать. Но в кулуарах всевозможных пленарных заседаний и комитетов ПАСЕ чиновники и парламентарии говорили: «Да пусть смертную казнь отменит — и ладно, с остальным потом разберемся: когда Беларусь вступит в Совет Европы, у нас появятся новые рычаги воздействия».

С рычагами, правда, что-то не заладилось, как и с вступлением. В 2019 году в Вене Александр Лукашенко высказался вполне определенно: «Референдум решил эту проблему, референдум ввел смертную казнь в Беларуси, только референдум может ее отменить. Мы в этом направлении двигаемся. Что касается Совета Европы и нашего членства: примете — спасибо, нет — потерпим».

Метро 2011: последнее свидание матери и сына

Самые громкие расстрелы — это, несомненно, казнь Дмитрия Коновалова и Владислава Ковалёва, которых обвинили в организации теракта в минском метро в апреле 2011 года. Об этом деле писали все мировые медиа, и весь мир сопереживал обвиняемым, видя, что дело шито не просто белыми, а флюоресцентными, светящимися даже в темноте нитками. Любовь Ковалёва, мама Владислава, во время суда в Минске жила у Инессы Крутой — девушки, пострадавшей во время взрыва в метро и ставшей инвалидом.

Приговор Дмитрию Коновалову и Владиславу Ковалёву был вынесен Верховным судом и не подлежал обжалованию. Единственной возможностью сохранить жизнь оставалось помилование. Коновалов прошение не писал. Владислав Ковалёв написал его 9 декабря 2011 года. 1 декабря Любовь Ковалёва передала в администрацию Лукашенко собственное прошение о помиловании сына. 15 декабря Комитет ООН по правам человека зарегистрировал ее жалобу и направил в Минск ноту с требованием не приводить приговор в исполнение до рассмотрения обращения.

11 марта 2012 года Любовь Ковалёва получила разрешение на свидание с сыном. Согласно Уголовно-исполнительному кодексу Беларуси, приговоренный к смерти имеет право на одно краткосрочное свидание в месяц. Приговор был вынесен 30 ноября 2011 года. В декабре и в январе свидания длились от 15 до 30 минут, Владислав сидел на стуле в наручниках, со скованными за спиной руками. В феврале в свидании отказали вообще. 11 марта свидание разрешили неожиданно долгое — целых три часа. И без наручников. Любовь думала, что, может быть, это прошения о помиловании и жалоба в Комитет по правам человека ООН сыграли свою роль, что-то меняется, появляется надежда. А 14 марта из теленовостей Ковалёва узнала, что сыну отказано в помиловании.

«Всё свидание Влад смотрел на начальника СИЗО КГБ, который сидел за моей спиной, — рассказывала тогда Любовь Ковалёва «Новой газете» . — У него был такой взгляд, что мне казалось: он хочет, но не может что-то мне сказать. Влад очень ждал адвоката, но не стал говорить мне, зачем.

Извещение о приведении приговора в исполнение за подписью зампреда Верховного суда Калинковича Любовь Ковалёва получила 17 марта. Это означает, что Влад действительно, скорее всего, во время свидания уже знал об отказе в помиловании, и доброта контролеров СИЗО — трехчасовое свидание, руки без наручников, — объяснялась тем, что они тоже уже всё знали и позволили матери перед расстрелом сына поговорить с ним подольше. На могилу она ходить не может: некуда.

— Обратите внимание, с момента вынесения приговора до его исполнения прошло три с половиной месяца, — говорит правозащитник Павел Левинов (кстати, Павел сам едва не оказался под расстрельной статьей: после теракта в метро его задержали на 10 суток и пытались «вылепить» из него заказчика, потому что родом он из Витебска, как и Коновалов с Ковалёвым, да еще и был когда-то в длительной командировке в Йемене, а где Йемен — там бен Ладен). — В ноябре я был на Всемирном конгрессе против смертной казни в Берлине и там познакомился с приговоренными когда-то к высшей мере американцами. Дебра Милке провела в камере смертников 22 года, Ндуме Олатушани — 19 лет. В конце концов оба были оправданы и освобождены. Они ждали электрического стула, но у них оставалась надежда. И всё сбылось.

И если человек становится жертвой ошибки следствия, если он невиновен, то у него и у его адвокатов просто не будет времени добиться пересмотра дела и в конечном счете справедливости. Дебра и Ндуме жили надеждой и дождались справедливости. Государство отняло у них лучшие годы, но не жизнь. Работали адвокаты, работала общественность, совершенствовались методы экспертизы — например, экспертиза ДНК, которая лет 30 назад еще не применялась. То есть появлялись новые возможности для доказательств или опровержений, и они были использованы.

У нас же мало того что смертная казнь в принципе применяется, у нас еще и не дают человеку шанса доказать, что следствие могло ошибиться. Даже посмертно нет шансов: после казни Коновалова и Ковалёва все вещественные доказательства были уничтожены. Причем решение об уничтожении вещдоков было принято Верховным судом еще в конце января, за полтора месяца до расстрела. Кстати, и люди, работающие «в системе», после этого решения говорили: «Вот тут у меня начали появляться сомнения: а зачем так быстро уничтожать улики?»

Казус исполнителя

Исполнению смертной казни посвящен раздел VIII Уголовно-исполнительного кодекса Беларуси. Всего три статьи: 174, 175, 176: «Правовое положение осужденных к смертной казни», «Порядок исполнения смертной казни» и «Приостановление исполнения смертной казни». С правовым положением всё понятно: до исполнения приговора осужденный имеет право на медицинскую помощь, на встречи с адвокатом и священником, одно краткосрочное свидание в месяц с близкими родственниками, одну передачу или посылку раз в три месяца. Еще он может жениться или развестись.

Порядок исполнения смертной казни: расстрел, на котором присутствуют прокурор, представитель учреждения (СИЗО) и врач. Врач должен засвидетельствовать смерть, после чего администрация СИЗО направляет в суд, вынесший приговор, уведомление об исполнении. Суд, в свою очередь, уведомляет одного из близких родственников. Время расстрела и место захоронения родственникам не сообщается. Приостановление смертной казни возможно, если у приговоренного обнаруживается психическое расстройство, при котором он не может отдавать себе отчет в своих действиях. Тогда протокол медицинского осмотра направляется в суд, который должен вынести решение о применении принудительного лечения. В случае выздоровления суд заново решает вопрос о смертной казни.

Олег Алкаев, с цитаты из воспоминаний которого начинается этот текст, работал начальником минского СИЗО №1 и руководителем расстрельной команды (официальное название — «специальная группа по приведению в исполнение смертных приговоров») с 1996 по 2001 год. За пять лет участвовал в 134 казнях. Тот, описанный им расстрел — первый, в котором он принимал участие. Алкаев умер в прошлом году. Именно благодаря его книге «Расстрельная команда» мы знаем, как именно это происходит в Беларуси. Алкаев писал, что после той казни в лесу над ямой, когда смертников выводили из машины по одному и расстреливали, набросив на шею веревку, он стал добиваться того, чтобы смертные приговоры приводились в исполнение в помещении, а не в лесу. И добился. Теперь это происходит так:

В феврале стало известно о приведении в исполнение очередного смертного приговора. Жизнь продолжается. Смерть тоже.