Из новостей

10 января: неизвестная учительница обматерила на уроке ученика за то, что он сидел в наушниках и не отдал их ей по первому требованию. Телеграм-канал «Подъем», опубликовавший видео, утверждает, что оно снято в одной из школ Ленинска-Кузнецкого, а у школьника есть ментальные проблемы. На видео учительница произносит монолог следующего содержания: «Ты кто вапще такой на меня орать-то? А? Ты кто такой? Ты кто такой, говорю? Ты кто такой, спрашиваю, ***, кто ты такой? Я тя спрашиваю, ты кто такой?» Власти Кузбасса провели собственное расследование и объявили, что видео снято не в Ленинске-Кузнецком.

18 января: в кадетской школе имени Ермолова в Ставрополе Евгений Шмаков, офицер-воспитатель и учитель ОБЖ, ударил шестиклассника по спине нагайкой. Фотографию детской спины с огромным красным рубцом опубликовал в соцсетях отец пострадавшего мальчика Денис Серба. Он сообщил, что в уставе школы прописаны телесные наказания (закон об образовании этого категорически не допускает, то есть устав школы был противозаконным сам по себе) и что родители согласились на это, но полагали, что телесные наказания будут применяться в крайних случаях, а не в пустяковых.

Учитель был уволен, заместитель директора по воспитательной работе тоже, директор школы получил выговор. Однако родители немедленно стали собирать подписи за восстановление учителя на работе: в их письме сказано, что Шмаков был для детей «лучшим другом и воспитателем», что он научил их «стрелять, разбирать АК-47, вязать узлы, собирать палатки и быть честным и выносливым». Сам Шмаков объяснил, что взял нагайку на разговор с безобразничавшими школьниками в качестве средства устрашения, но пускать ее в ход не собирался:

После инцидента я сразу поинтересовался самочувствием ученика, а потом при всех ребятах в классе извинился перед ним. Да, был не прав, что не позвонил и не объяснил случившееся родителям. Мне нет тут оправданий».

23 января: завуч по воспитательной работе Владислав Дорофеев в школе № 4 в кубанском Усть-Лабинске выпорол двух школьников ремнем. Сам он объяснил происходящее так: «Там мальчуковый класс (всего три девочки) и достаточно буйный возраст: летали портфели, махали друг в друга стульями. Могли поубивать друг друга — ну, неразумные создания… Я зашел и говорю: «Что будем делать: родителей вызывать или ремня?» Так вот, по-отечески. Они: «Ну, ремня». Естественно, не было цели избиения. То есть шуточно это всё было. Хлопок делаю ремнем, вдвое сложенным, — и по заднице так прогладил. Всем было весело, никто никаких претензий не предъявлял. Я потом еще просмотрел их на следующий день — ну, мальчишки ж — синяки там». Дорофеев говорит, что это «маленькое шоу-наказание». Из школы его уволили, но родители и дети опять-таки вступились за уволенного учителя и потребовали его возвращения.

5 февраля: Надежда Земляникина, в прошлом директор школы № 1 Переяславки Хабаровского края, ныне учительница математики, назвала своих девятиклассников, бегавших по школе, «дебилами» и «жертвами аборта».

27 февраля: Сергей Окопский, учитель в московской кадетской школе № 2031, на уроке финансовой грамотности потребовал, чтобы восьмиклассник с длинными волосами вышел из класса. Когда тот отказался, он вытащил подростка из-за парты в коридор, повалил на пол и несколько раз ударил. Скорая помощь обнаружила у мальчика травмы головы и носа.

2 марта: Светлана Федурина, в прошлом директор, а сейчас учительница Сылвенской школы имени Василия Каменского под Пермью, назвала восьмиклассника ублюдком и предателем за то, что тот опоздал на концерт, посвященный 23 февраля. Кто-то (возможно, одноклассник мальчика) записал ее монолог на видео: «А зачем нам нужен предатель? Почему ты опоздал? Давай с этого начнем. Ты не выполняешь единых требований. Давай с этого начнем. Говори мне, в какую букву ты завтра… Ты в этом классе больше учиться не будешь, ты мне не подчиняешься. И поэтому для меня ты ноль с палочкой — никто. Вот уйдешь с завтрашнего — я даже здороваться не буду. Никто. Ноль. Можешь перейти в другую школу. Езжай в Ляды, вон там хорошую школу открыли — чисто, новый коллектив, может, там предателем не будешь.

Можешь объяснить — объясни. Не можешь объяснить — вали на все четыре стороны. Ты для меня ноль. Ноль! Даже не скажу как! Ублюдок! Ублюдок, и всё! Предатель! Таких знаешь сколько сейчас в Украине? Вот сюда вот в висок — и… Вы вообще должны были себя проявить — встать в шеренгу, все мальчики, всем, всегда так! Ты не понимаешь, какому дню этот конкурс посвящен? А значит — ублюдки. Если в вас с детства вот этого нет патриотизма. Ноль! Потом если предателем будешь и личное дело будут собирать и классному руководителю скажут: напишите характеристику — я так и напишу: ублюдок. Начиная с восьмого класса, с 21 февраля 2023 года, стал ублюдком в моих глазах…»

Весь мир насилья

Зачем я так подробно цитирую эти педагогические излияния? Затем, что они очень показательны. В них сразу заметно множество проблем современной российской школы. Одни сразу бросаются в глаза:

• полное неуважение к ученику;
• незнание закона об образовании и несоблюдение его;
• непонимание возрастной психологии;
• неумение поддерживать дисциплину в классе нерепрессивными методами;
• отсутствие элементарных коммуникативных способностей у учителя;
• отсутствие коммуникации между взрослыми и детьми как таковой;
• физическое и психическое насилие как единственный доступный учителю метод разрешения конфликтов;
• полная поддержка этого метода со стороны родителей и даже учеников.

Другие особенности становятся заметны, если внимательно пересмотреть ролик за роликом: некоторые учителя практически не умеют говорить, их речь бессвязна и бессмысленна. Они буксуют на одной-двух фразах, не могут сформулировать свою мысль, их мышление разорванно. Не могу же я допустить, что учительницы на видеороликах находятся на рабочем месте под действием психоактивных веществ, до такой степени нарушающих связность их речи? Они не могут убедить ученика ни в чем: они не только не в состоянии с ним спорить и приводить осмысленные доводы — они в целом не могут оформить мало-мальски законченную мысль в связное высказывание. Поэтому им остается крик, возгонка истерики (ты кто такой? Ты кто такой? Кто ты такой, я тебя спрашиваю?), запугивание и напоминание об иерархии: ты — никто, ты ноль, а я тебе не девочка пятнадцатилетняя (финал монолога пермской учительницы).

Родители не могут не спросить: а нормальны ли эти люди интеллектуально и психически? Иные, безусловно, нормальны.

Доброжелательно, по-отечески. Это и для родителей нормально: учитель воспитывает наших детей по-мужски, они по-другому не понимают — значит, заслужили. Они отдают детей в школу, где в уставе прописаны противозаконные телесные наказания, и не видят в этом ничего особенного. Это страна битых детей, которые сами будут бить своих детей, чтобы те били своих. Насилие порождает насилие.

Конечно, на эти особенности национального воспитания особенно хорошо ложатся особенности нынешнего российского образования с его возрождением казачьих традиций (если почитать хотя бы «Тихий Дон» внимательно — волосы на голове дыбом от таких традиций), с его нагайками и ремнями, кадетскими классами и военной подготовкой, «мужским воспитанием» и постоянными манипуляциями с АК-47. Почему число кадетских классов превышает число инженерных, медицинских, биологических, педагогических? Почему кадетских школ и корпусов в России за последнее десятилетие стало в десятки раз больше? Не только потому, что такова государственная политика. На эти школы есть и спрос: родители, которые не умеют разговаривать со своими детьми, не могут передать им свои ценности, не знают, как воспитывать детей, и панически боятся, что дети пойдут по плохой дорожке, предпочитают дать им строгое казенное воспитание: чтобы приучали к дисциплине, чтобы не баловали, чтобы выросли патриотами.

А скоро в школы придут участники «спецоперации» — будут преподавать ОБЖ. Об этом во всеуслышание заявил министр образования Сергей Кравцов.

А это значит, что к тем учителям, которые и в мирное время не уважают учеников, не умеют справляться с дисциплинарными проблемами без насилия, не умеют спокойно и дружелюбно общаться с детьми без напоминания «я начальник — ты дурак», не способны ясно мыслить и формулировать высказывания, добавятся еще и новые учителя с реальным опытом войны. Этот опыт глубоко травматичен как для тех, кто подвергался насилию, так и для тех, кто сам проявлял насилие. Это опыт физической и душевной боли, страха смерти, экзистенциального ужаса, собственный опыт применения насилия. По разным данным, от 15 до 80% участников военных действий страдают от посттравматического стрессового расстройства; среди самых распространенных его проявлений — не только тревожность, чувство вины, стыда, ночные кошмары, флешбэки, но и раздражительность, агрессивность, неконтролируемые вспышки гнева — ровно то, чего так не хватает сегодняшним школьникам в их повседневной реальности.

Настроение как?

Но ведь учителя должны проходить психиатрическое освидетельствование? Ведь им врач должен подписать разрешение работать в школе? Должен, конечно. Педагог при поступлении на работу должен принести справку из психдиспансера, каждый год посещать психиатра при прохождении обязательного медосмотра и время от времени снова приносить справки из психдиспансера.

Вот как это выглядит на практике — на моем случае. О чем меня спрашивали в психдиспансере при устройстве на работу в школу, я просто не помню, уж очень давно это было. Зато помню, как проходила осмотр у психиатра в прошлом году:

— Жалобы есть?

— Нет.

— Закатайте рукава, покажите руки.

Закатала, показала. Ни шрамов от селфхарма, ни следов инъекций.

Врач подписывает бумагу.

В этом году:

— Жалобы есть? Спите нормально? Настроение как?

— Настроение плохое с февраля прошлого года. Но справляюсь нормально, не плачу. Сплю мало, но потому, что работы много.

— Неврологические жалобы есть?

— Есть, остеохондроз, лечу у невролога в районной поликлинике.

Врач подписывает бумагу.

Осенью нас отправили от школы в психдиспансер. Приходишь, говоришь в регистратуре, от какой ты организации, идешь сидеть в очередь. Очередь большая, сплошь из учителей. Но проходит быстро. Десять человек — за семь минут. В кабинете принимают три врача сразу.

Они просто заполняют пункты анкеты:

— Замужем?

— Разведена.

— Черепно-мозговые травмы были?

— Нет.

— Жалобы есть?

— Нет.

Подпись, печать.

Разумеется, в моем окружении есть коллеги, у которых есть жалобы. И на плохой сон, и на тревожность, и на частые слезы, и на плохое настроение. Есть коллеги с диагностированной депрессией, генерализованным тревожным расстройством или биполярным расстройством. Они ходят к частным врачам, дисциплинированно пьют свои препараты, получают психотерапию и не представляют ровно никакой угрозы физической и психической безопасности детей. Более того, по моим наблюдениям, именно такие коллеги отличаются особой бережливостью по отношению и к коллегам, и к детям, особым уважением к их чувствам. Но когда их спрашивают на медкомиссии, есть ли у них жалобы, они ясным, спокойным, очень вменяемым голосом говорят «нет» или жалуются на вполне объяснимое переутомление. Просто потому, что с государственной системой здравоохранения, особенно в области психического здоровья, никто связываться не хочет.

Учителя нередко воспринимают все эти освидетельствования своего психического здоровья как очередное унижение. И трудно сказать, усиливает это чувство унижения та профанация процесса, в которой мы все участвуем, или, наоборот, облегчает его, позволяя сохранять если не остатки психического здоровья, то хотя бы здоровый юмор и самоиронию: всякий коллективный учительский поход к психиатру порождает фейерверк шуток над собой и коллегами.

А вот как можно при такой постановке дела не допустить в школу человека с реальными психическими проблемами, я не знаю.

Возможно, это вопрос к психиатрам и организаторам здравоохранения. Или к директорам школ. Но если учесть, что героинями двух роликов из пяти оказались бывшие директора школ — то и тут прогноз неблагоприятный.