Армандо Лукаса Корреа, кубинца, давно живущего в США, сложно назвать молодым автором. «Девушка из Германии» — дебютный роман. И именно он принес писателю международную известность. Но до этого были автобиографическая книга «В поисках Эммы» и не одно десятилетие в журналистике. «Девушка из Германии» выходит на русском очень вовремя. События 2022-го спровоцировали заметный читательский интерес к литературе о судьбе человека при тоталитарном режиме. Роман Корреа будет органично смотреться на одной полке с «Книжным вором», «Разрушенным домом» и «В саду чудовищ». Это тоже книга о Третьем рейхе, но не только. «Девушка из Германии» — своеобразная семейная сага, охватывающая 75 лет: с 1939-го в Берлине до 2014-го в Нью-Йорке и Гаване. Поэтому в ней найдется место и диктатуре революционеров на Кубе, и трагедии 11 сентября. В каком-то смысле все эти катастрофы связаны. Да, и с сегодняшней войной тоже.

Одна из главных героинь книги, Ханна Розенталь, ее родители и друг Лео — пассажиры этого судна. Новую жизнь они планировали начать в Америке. А Куба должна была стать перевалочным пунктом, где беженцы могли дождаться своей очереди в американских листах ожидания (в США действовали жесткие иммиграционные квоты). Однако путешествие к свободе обернулось трагедией. Кубинский чиновник Мануэль Бенитес продавал беженцам туристические визы под видом разрешений на проживание. Узнав о мошенничестве, президент страны Федерико Ларедо Брю аннулировал все выданные дельцом визы почти одновременно с отплытием корабля. В итоге судно не пустили в порт. Брю и кубинское правительство требовали за высадку беженцев астрономическую сумму. Пассажиры даже написали коллективное письмо жене президента, но и оно не возымело действия. В итоге сойти на берег смогли около 30 человек, а корабль с отвергнутыми беженцами вынужден был отправиться в обратный путь. Капитан лайнера пытался договориться с другими странами. Но ни США, ни Канада не откликнулись. Только в последний момент беженцев согласились принять Великобритания, Франция, Голландия и Бельгия. Попавшим на остров повезло. Остальные вскоре оказались под немецкой оккупацией.

На Кубе трагическую историю «Сент-Луиса» до недавнего времени старались обойти молчанием. «Девушка из Германии» — вызов, брошенный писателем этой стыдливой тишине.

Семья Розенталь окажется разлучена: сама Ханна и ее мама сойдут в порту Гаваны, а отец и друг Лео отплывут на лайнере в обратный путь. Об их судьбе читатель узнает ближе к концу книги. История «Плавания обреченных» и еврейских беженцев на Кубе — скорее середина. Начало же действия происходит сразу в двух временных точках: нацистском Берлине Ханны Розенталь и современном Нью-Йорке, где живет 12-летняя Анна Розен с мамой. Отец Анны погиб до ее рождения — 11 сентября. Отец — это фотографии и обрывки из рассказов матери. Туманный образ — говорить о нем ей всё еще сложно, да и человек был «в себе», закрытый. С тех пор мама Анны пребывает в депрессивном состоянии, принимает таблетки, старается не выходить из комнаты и не раздергивать шторы. Но скорлупа жизни этой одинокой семьи на двоих лопается, когда Анна получает посылку со старыми фотографиями от отцовской тети с Кубы — той самой теперь 87-летней Ханны. Вскоре мать и дочь отправятся в Гавану, чтобы приоткрыть историю семьи, а вместе с ней и человеческое измерение истории ХХ столетия.

Семейная сага, но своеобразная. Жизнь Ханны, ее родителей, брата и его сына Луиса (отца Анны) рассказана не последовательно, но как бы с двух концов. Отказавшись от традиционного линейного повествования, писатель предпочел дробное. Книга — чередующиеся монологи главных героинь, тяготеющие то к дневнику, то к воспоминаниям. Спокойное и, на первый взгляд, не слишком глубокое повествование вряд ли впечатлило бы читателя, если бы не взрывалось время от времени острыми кульминационными моментами. Тянется приглушенный рассказ Ханны из берлинской части. И вдруг — арест отца, сцена, пробивающая защитный панцирь свидетеля. А кубинская депрессивная повседневность вспыхивает революцией и новым тоталитарным режимом, сподвижником которого неожиданно окажется брат Ханны. Корреа как бы убаюкивает читателя, чтобы затем жестче столкнуть с реальностью и героев, и его самого.

Первое, что цепляет в «Девушке из Германии», — точные психологические образы. Некоторые вещи в 2023-м не так трудно совместить с личным опытом — ощущение глобальной катастрофы, вынужденную эмиграцию и безвоздушную повседневность тоталитарного государства, например. Люди в воссозданном Корреа Берлине 1939-го пытаются спрятаться от будничного кошмара: отворачивают лица от евреев Ханны и Лео и отводят глаза при виде горящей синагоги. То ли не хотят в очередной раз переживать стыд за свое бессилие, то ли пытаются уберечь личный маленький мирок от всеобщего безумия. По битым стеклам витрин тоже давно шагают, как по асфальту. Тоталитаризм — архитектура воздуха. Он создает правила игры, в которых одни завязаны бессилием, как колючей проволокой, а другие, наоборот, получают карт-бланш на мерзости, оказывающиеся то «новой нормальностью», а то и вовсе «долгом патриота». Часть граждан в «Девушке…» охотно срастаются с масками надзирателей и стукачей. Так, например, один из «огров» доносит на своего начальника герра Шмуэля, лучшего мясника в городе. Тот пропадает в гестапо, а сам «огр» остается без работы. Анна и Лео никак не могут понять, что же он выгадал от доноса: возможно, зависть поумерилась или давняя обида отомстилась. Когда «огры» являются за отцом Ханны, профессором Розенталем, главный первым делом оглядывает имущество: «По его глазам было видно, какие вещи понравились ему больше всего и какие он планировал оставить себе». «Огров», которые действуют из каких-то других соображений, в романе не появляется вовсе.

то и дело прорывающейся в виде грубости (никто не разговаривает, все друг на друга орут). Постоянный уличный спутник, страх, за закрытой дверью сменяется депрессивной инертностью, в которую впадает вся семья Розенталь. Само слово «иммиграция» вызывает отторжение у взошедших на палубу «Сент-Луиса». Будто они хотят спрятаться от него как от свидетельства их уязвимого положения. В какой-то момент возникает усталость от пережитых страданий. Перегорание. Переполненный человек уже не может отзываться на чужую боль. Наконец, желание отречься от прошлого. Именно поэтому из Розенталь Ханна становится Розен. Ее беременная мама радуется, что сын не родится немцем. А вскоре говорит: «С сегодняшнего дня я не немка, не еврейка, я — ничто». Эту фразу тоже можно принять за желание оттолкнуться от континента собственного прошлого. Но, думается, ее смысл в другом — в том, чтобы «осесть на острове»: отстраниться от мира, даже самому стать островом.

В Гаване мама Ханны закроется в доме, превратит его в крепость и уйдет в траур глухой обороны: «С того дня в доме больше никогда не открывали окна, не отдергивали шторы, не включали музыку… Прабабушка решила жить в темноте. Она редко разговаривала и ела только по необходимости. Всё время она проводила, закрывшись в своей спальне, читая французскую литературу на испанском языке». Да, мамы Ханны и Анны в этом смысле похожи, как, впрочем, и сами дочки. В романе Корреа вообще достаточно героев-близнецов. Остров, на долгие годы оставшийся «перевалочным пунктом», — тоже своеобразный уход от мира. Принятие новой жизни идет рука об руку с включением в пространство. Вечный «перевалочный пункт» избавляет человека от привязанностей, а значит, и новых разочарований. Желание навсегда выпасть из реальности, конечно, вызвано чувством беззащитности перед постоянно угрожающим миром. Это чувство, может быть, — одно из самых «долгоиграющих» последствий тоталитаризма. Каждый раз, когда на «Сент-Луисе» кто-то стучит в дверь, Ханна вздрагивает: думает, это «огры» пришли за ней. Она боится даже того, что нацисты со временем доберутся до Кубы. Чувство постоянной угрозы проявляется еще в одной очень значимой детали.

Герои постоянно ощущают себя «нечистыми» в чужих глазах. Описывая собственную и Лео внешность, Ханна отмечает, что их можно было принять за кого угодно. Поэтому «ограм было сложно вычислить, кто я такая», а «Лео мог совершенно не беспокоиться, что его выведут на чистую воду». Здесь важно и название книги. Российский вариант, пожалуй, лучше смотрится на обложке, но всё-таки «Девушка из Германии» менее точна. Правильнее — «Немецкая девушка». В начале романа Ханна и Лео, гуляя, замечают, что их фотографирует неизвестный человек. Первая реакция — страх: он понял, «кто они такие», и сейчас донесет. Убегают. Мужчина кричит им вслед и просит притормозить, но догнать не может. А вскоре фото Ханны появляется на обложке пропагандистского журнала «Немецкая девушка». Теперь так иногда будут называть главную героиню — с иронией в память о трагикомической ошибке фотографа.

Вариант «Девушка из Германии» скрадывает часть смысла. Ведь национальность в других контекстах вообще не имела бы значения, а тут — первостепенное. Неудачливый фотограф-пропагандист просто убрал лишнее. Всю Ханну свел к единственной черте — «немецкая». «Огры», преследующие ее семью, действуют, в сущности, так же. Нет никакой сложной живой Ханны: или «немецкая», или «нечистая». Корреа очень удачно передает внутренний конфликт героини. Ханна постоянно пытается убедить себя, что имеет значение в своей самости, но потом непременно вспоминает, кем ее видят другие. Это несовпадение сквозит в записях и незаметно сковывает ее мироощущение невидимыми решетками. Тоталитарный режим всегда стремится уничтожить самость граждан. И не только неугодных. «Соратникам» тоже настойчиво предлагают отказаться от личности в пользу системы. Ведь самость и жизненная сила могут принадлежать лишь власти, которую должны питать и обслуживать конвейерные подданные.

«Мы плыли вместе куда-то, где никто не будет измерять наши головы или носы, сравнивать текстуру наших волос, классифицировать цвет наших глаз», — пишет Ханна. Потом, мечтая о жизни вдали от «огров», она «переименует» Азорские острова в Нечистые: «Наши дети говорили бы на изобретенном нами нечистом языке… Первая в мире страна Нечистия… Какое счастье быть нечистым! Не нужно было бы ни от кого прятаться, потому что вокруг не было бы ни одного чистого человека». Да, были бы просто люди — какие есть. Вернее, каждый — какой есть. Но плавание лайнера закончится отнюдь не «нечистыми островами». Измерять головы и носы действительно не станут. Зачем тратить время на нацистские глупости: куда проще не глядя отослать всех назад к нацистам. Пусть сами со своими «нечистыми» разбираются. Трагизм истории «Сент-Луиса» отчасти заключается в том, что власти сразу нескольких вполне добропорядочных стран повели себя ничуть не лучше гитлеровского режима.

Описание атмосферы отчаяния на корабле неожиданно прерывается будничным пейзажем: «На проспекте вдоль набережной я видела машины, проносящиеся с такой скоростью, словно ничего не происходило: для них это был очередной корабль с иностранцами, которые по тем или иным причинам настойчиво стремились поселиться на острове, где мало работы, а солнце полностью лишает силы воли». Это описание очень созвучно сухим кубинским новостям о лайнере, которые писатель для контраста вставляет между монологами Ханны. Созвучно циничным требованиям президента Брю и равнодушно отпечатанной в паспорте профессора Розенталя букве «О» — «отправлен назад». Ханна добавляет: «отвергнут», «отклонен». Беженцы на лайнере для правительства Кубы, а затем американского и канадского были всего лишь абстрактными единицами, образовавшими неудобно большое число «937». Ни семьи Розенталь, ни Лео с господином Мартином, ни детей — Инес, Вальтера, Курта — на «Сент-Луисе» попросту не было. Безлюдный корабль с цифрами и надоедливым капитаном, который зачем-то умоляет их спасти.

Больше того, для нее это удобно и даже естественно. Держать в голове миллионы живых личностей — задача и невозможная, и безумная. Граждане неизбежно становятся абстракцией. Другой вопрос, что одна власть предпочитает забыть о человечках за стенами правительственных зданий и управлять «безлюдной» страной в своих интересах. Иная же помнит о магии превращения живых в буквы/цифры и стремится пусть частично, но прорваться из условного мира в реальный. Впрочем, если люди не будут напоминать правительству о своей самости, захочет ли оно усложнять себе задачу? Может, конечно, повезти… Но не беженцам с «Сент-Луиса». Они, в самом деле, были беззащитны, а власти сразу нескольких цивилизованных стран не захотели увидеть в них ничего, кроме неудобных цифр. И отправили на смерть. С цифрами это, в общем-то, не очень сложно.

Еще одна пара героев-близнецов — капитан лайнера Густав Шрёдер и брат Ханны Густаво Розен. Последнего, разумеется, назвали в честь первого. И ошиблись: судьбы оказались ничуть не похожими. В отличие от Ханны и ее матери, так и оставшихся отстраненными жителями «перевалочного пункта», Густаво родился кубинцем — в новой, с чистого листа, реальности. Местный. Полноправный хозяин острова. Даже воспитывала его домработница-кубинка Гортензия, которая фактически заменила ему ушедшую в книжно-комнатный мир мать. Вскоре подросший Густаво захочет справедливости для сограждан. Он станет бойцом революции, затем деятелем нового правительства, которое чуть позже отнимет у Ханны дело жизни, а родственника Гортензии (с ним Густаво часто играл в детстве) заберет в трудовой лагерь как свидетеля Иеговы. Надо сказать, сторонников этой религиозной организации очень не любят авторитарные режимы. В Третьем рейхе их тоже преследовали. На входе в кубинский трудовой лагерь лозунг: «Работа сделает из вас мужчин». Помните: «Труд делает свободным» над воротами Освенцима? На новом витке истории сын беженцев от тоталитарного режима сам оказался среди гонителей.

Выразительный контраст между болезненными крайностями. Ушедшая от реальности не то в келью, не то в камеру персональной тюрьмы мать-иммигрантка и ее сын — хозяин «своего» острова, намеренный переустроить его вместе с неразумными жителями. Корреа показывает круговорот тоталитаризма в природе на политическом примере. Но ведь среди детей беженцев от тирании наверняка попадались домашние тираны, насильники и убийцы. Властные отношения шире политических. И абстрагирование живых, подавление самости или расчеловечивание — постоянный спутник повседневности. Прежде всего, наверное, из-за природной ограниченности восприятия и мышления, мешающей понять другого и разделить с ним его живые чувства. Влияют и условия, и культура. Но думается, что хватает людей, которым просто удобно видеть в живом существе вещь и вести себя соответственно. В «Девушке из Германии» Лукас Армандо Корреа пытается нащупать баланс между порабощающим и омертвляющим реальность тираном и «иммигрантом», скрывшимся от опасной среды и всё равно не умеющим сохраниться.

Героем баланса оказывается капитан Густав Шрёдер. В его команде было много сторонников Гитлера, но он смог выстроить на «Сент-Луисе» совсем иные отношения — в интересах и в защиту пассажиров, в которых, конечно, видел не «нечистых» и не условный «груз 937».

Шредер защищал своих — нет, уже не пассажиров — граждан или просто людей и в конечном итоге сумел не вернуть их в Германию. Уже в 1990-е в израильском Национальном мемориале Холокоста его посмертно удостоили звания Праведника мира. Густаво, если верить мистике имени, должен был унаследовать его черты, но почему-то примкнул к диктатуре на своем «корабле». Корреа оставляет намек, подсказывает читателю, что где-то в цепочке между «парными героями» произошла ошибка.

Думается, это молчание матери, убитой привычкой защищаться от мира и не сумевшей передать сыну другой опыт. Не исторический — опыт человека в истории. Такой, который помог бы перерасти и тирана, и жертву: осмыслить и принять прошлое, выйти из комнаты и сохранить свою самость, не разрушив чужой, там, в непростом наружном пространстве. Вполне вероятно, этот опыт, действительно, может стать способом разорвать порочный круг вечно возвращающегося тоталитаризма. Через фотографии и воспоминания Ханна передает Анне именно его. Получится ли? «Девушка из Германии» — обнадеживающая книга. Впрочем, и разговаривают героини в 2014-м — тогда могло показаться, что исторический опыт извлечен и усвоен раз и навсегда. Не всё так просто, к сожалению.