Глеб Павловский сыграл с российским государством в свою игру, и в конечном счете проиграл. Как проиграли сегодня все, кто верил, что Россия может вылечиться и попрощаться со своим XX веком.

Для наблюдателей из интернета Павловский был циничным политтехнологом, придумывающим сказочные сущности для укрепления московской автократии. Это действительно было так. Павловскому, например, принадлежит популярнейший и совершенно пустой термин «вертикаль власти», который надолго переживет и своего создателя и, возможно, ту политическую систему, которую он должен был усиливать. Он вообще во многом придумал путинизм как политическую модель, наделил ее смыслом и вплоть до 2011 года защищал эту химеру, утверждая, что исторических альтернатив для такой конструкции не существовало.

Но фигура Павловского-циника на службе тирана — это лишь часть истории. Дальнейшая контекстуализация его биографии «после всего, что Павловский сделал», для многих является бессмысленной, и я отдаю себе в этом отчет. Тем не менее мне важно объяснить, почему Павловский заслужил и добрую память.

Глеб Павловский был одним из тысяч советских юношей второй половины XX века, которые решили бросить миру вызов при помощи единственного доступного им инструмента, размышления, умной мышцы или силы ума.

Мир тогда почти целиком исчерпывался советской империей — с ее политической тотальностью и культурным фатализмом. Противостояние ума и мира неизбежно вело к антисоветизму. И в отличие от большинства других Павловский пошел в этом желании побеждать мир до конца.

В то время когда более рациональные сверстники Павловского зарабатывали себе первоначальный капитал при помощи товарных и валютных спекуляций, он сосредоточился на первоначальном социальном капитале в диссидентском движении и философских спекуляциях с опорой на тогдашних неортодоксальных марксистов-бунтарей Батищева и Гефтера. Последнему Павловский был верен в течение всей жизни и уже в последние годы, после ухода из «большой политики», создал проект, посвященный наследию своего учителя.

Павловский родился в Одессе в ту эпоху, когда в центре мира его воображаемой географии еще находилась Москва, и он поехал в советскую столицу для того, чтобы набираться там мудрости. Первый визит в московский Институт философии в 1970-е Павловский описывал так: приближаясь к этому храму знаний, он заметил группу философов-небожителей, которые вышли из Института, увешанные рулонами туалетной бумаги словно туземные вожди в бусах: в тот день этот дефицитный товар «выбросили», и нужно было запасаться.

После 1987 года российская интеллигенция осознала себя как политический класс и источник перемен, миллионными тиражами выходили перестроечные журналы, «Мемориал», требующий правды о сталинском терроре, стал главной политической платформой позднего СССР, а на трибуну вышел академик Сахаров. К середине следующего десятилетия от этого демократического движения интеллигентов почти ничего не осталось. Был убит один из символов перестроечной интеллигентской журналистики Листьев. «Сила ума» проигрывала людям с капиталами и обычными бандитами. Интеллигенты потерялись в новой постсоветской реальности, Глеб Павловский был одним из немногих, кто продолжил их дело. Если умные не могли взять власть, значит нужно научить власть быть умной.

Противостояние империи и собственный имперский опыт молодого человека, врывающегося в столицу вселенной, чтобы преобразить ее, делает империю сверхценностью. Павловский был патриотом «исторической России», разве что хотел привести ее в человеческий вид, и на этом пути устраивался в менторы диктатору, выращивал диктатора, когда тот был маленьким.

В 2007 году в легендарном «Русском журнале», где Павловский пытался интеллектуализировать российскую реальность, сопротивляющуюся такой интеллектуализации и озабоченной первыми кредитами, комфортными офисами и торговыми центрами, сотрудником Фонда эффективной политики был опубликован текст о нацболе Юрии Червочкине, убитым в Подмосковье. В тексте была фраза «Это политика, деточка, тут могут и убить». Павловский пришел в редакции и потребовал удалить этот текст: есть вещи, которые были под запретом для циника Павловского.

Я не знаю подробностей диссидентского дела Павловского из 80-х, когда он был арестован за антисоветскую деятельность и как утверждают некоторые, сдал КГБ своих товарищей. Знаю, что опыт тюрьмы и ссылки напугал интеллигента Павловского, который мог «расколоться» на допросе. В 2008 году российские власти открыли против меня уголовное дело за «разглашение данных предварительного расследования», и накануне президентских выборов Медведева следователи явились с обыском на мое место работы — в Фонд эффективной политики. Павловский решил, что это какая-то игра против него со стороны силовиков и заявил, что «Мартынов потек и сотрудничает со следствием», потому что я назвал его в качестве работодателя.

В эпоху президента Медведева Павловский создал забытый проект liberty.ru, посвященный столь же забытой теперь «модернизации». Там вместе с моим соавтором мы предлагали, например, расчленение «Единой России» на консервативную и либеральные фракции с последующим переходом к реальной двухпартийности.

Момент «преемничества», когда Медведев раздавал интервью только что созданному «Дождю» и «Новой газете» выглядел слабой, но реальной политической возможностью увести Россию от диктатуры.

Несколько лет спустя мы встретились с Павловским на митинге на Болотной площади в 2011 году и тепло поздоровались. К тому моменту он был отлучен от Кремля — на мой взгляд, из-за несогласия с «рокировкой», когда первый срок «либерального президента Медведева» оборвался возвращением Путина — теперь уже навсегда.

Я думаю, что попытка быть философом у трона после 2000 года, попытка влиять через это на реальность, стремление овладеть ею, как хотели диссиденты, в условиях, когда власть была захвачена полубандитами и получекистами, — это главная личная трагедия Павловского.

В 2016 году мы поговорили с Павловским для «Горького» о книгах, который он читал в течение жизни. Он был большим книжником и другом всех московских книжников, издателем Ханны Арендт, Джорджо Агамбена (но и пропагандистских брошюр про «план Путина»).

В 2020 году, за два года до катастрофы, Павловскому была присуждена премия Пятигорского — это, кажется, единственное его признание в качестве интеллектуала и философа. Премия была присуждена за «Ироническую империю» — зловещее и критическое самоописание генезиса российского режима, «границы которого нигде не кончаются».

Заседание премии прошло с большим скандалом: после голосования часть жюри покинуло премию, не желая иметь ничего общего с Павловским. Я поздравил его с премией и упомянул, что голосование было непростым, и он ответил: «Ну да, я же »паршивый«, неприкасаемый. Странно, что у вас вообще получилось дать мне какую-то премию». Для фонда Пятигорского, организатора премии, к тому моменту лауреат Павловский был проблемой по другой причине — он публично критиковал демонтаж российской конституции и президента Путина как вечного императора во главе рушащейся и дисфункциональной бюрократии.

Когда меня и моих коллег уволили из Высшей школы экономики, Павловский пришел в Свободный университет, чтобы читать свой курс о генезисе российской политической системы — так сказать из первых рук.

На моей кухне в Москве долго стояло издание «Иронической империи», подписанной автором: «Идите и не совершайте моих ошибок, совершайте свои». Для меня Глеб Павловский останется другом и, пожалуй, учителем, человеком, который не боялся действовать в темные времена и принимал свою вину за это.