Когда закончится война, которую в Украине всё чаще называют войной за независимость, о ней будет написано огромное количество книг и статей, снято фильмов и сериалов. Не приходится сомневаться, что большая часть из них будет относиться к жанру поп-хистори, с его крикливой сенсационностью, грубоватым юмором и склонностью к простым ответам.

Среди главных тем этих творений будет вопрос: «Как вы могли быть так беспечны?», — адресованный жертвам агрессии. Кто-то задаст его с подчеркнутой участливостью, кто-то — со снисходительной насмешливостью, но почти все будут отмечать удивительную слепоту большинства украинцев перед лицом страшной угрозы. Причем угрозы очевидной. Во всяком случае, так будет казаться тем, кто спустя десятилетия спокойно и без спешки будет препарировать связанные с этой войной события.

Меня этот факт не задевает. Прежде всего, потому, что много лет я и сам задавался похожими вопросами по поводу преддверия Второй мировой войны. Я не мог понять, почему в 1937–39 годах многие народы игнорировали агрессивные приготовления нацистов и их союзников. Почему их политики не воспользовались инструментами коллективной безопасности? Почему их избиратели не требовали этого? Не мог понять поведения тех жителей Германии, которых уже объявили национал-предателями (да, это не новый термин), иностранными агентами (это тоже не новый) и недочеловеками. Чего они ждали? Почему не бросали всё и не бежали? Ведь впереди их ждали только тюрьмы, гетто, концлагеря или «в лучшем случае» — мобилизация и участие в преступной войне.

«Как они могли?» — спрашивал я себя.

Лягушка на медленном огне

В первый раз словосочетание «после войны» в его новейшем смысле я услышал около 8 утра 24 февраля. На 10:00 этого дня у меня была назначена встреча. Один из тех, с кем я должен был беседовать, позвонил и сообщил, что нашу встречу придется отложить на «после войны». Он очень старался сохранять спокойствие, но его голос казался при этом почти незнакомым. К тому моменту я уже час как проснулся и просматривал новости, одновременно включив телевизор. Лучше всего мое состояние можно было описать как «заяц в свете фар». Только после этого звонка я вышел из ступора и начал осознавать, насколько серьезно всё происходящее. Наверное, всё дело было в том, что мой собеседник в прошлом был военным, и его изменившийся голос сказал мне больше, чем путаная новостная лента, в которой причудливо смешались бравурные и панические сообщения.

Еще до полудня мне довелось услышать и обновленное «до войны». Уже не помню, кто из постоянных заказчиков первым сказал мне, что работать, как «до войны», мы больше не сможем.

С этого дня оба выражения в значениях «до 24 февраля 2022 года» и «до окончания того, что началось 24 февраля 2022 года», прочно вошли в обиходную речь. Не только среди украинцев. Я точно знаю, что они активно используются в тех же смыслах за пределами Украины. В том числе и в РФ. И это прекрасный пример того, что большая часть людей, в том числе и моих соотечественников, по-прежнему находится в состоянии того опьянения, которое мешает нам воспринимать реальность такой, какая она есть.

Мне повезло. Меня протрезвили приблизительно в середине марта. Мне довелось пообщаться с женщиной, которая очень тихо, спокойно, с бесконечно глубокой убежденностью в голосе заметила, что теперь эта война, наконец-то, скоро закончится. «Мой сын погиб на ней еще в пятнадцатом, а она всё тянулась и тянулась. Я уже думала, что не доживу до победы. А теперь, когда они сорвались с цепи, все проснутся, объединятся и быстро их разобьют», — сказала она. Боюсь, что я не совсем точно передал ее слова. Всё дело в том, что после слов о смерти сына я немного поплыл. Знаете ощущение, когда выныриваешь из-под воды?

Оказывается, война идет с 2014 года. Через нее прошли сотни тысяч военных, полицейских, гвардейцев, спасателей и медиков, ставшие ядром новой украинской армии. Все восемь лет, прошедшие до 24 февраля, рядом со мной ходили ветераны войны, работали тыловики войны, помогали армии волонтеры войны и жили беженцы войны. На наших кладбищах хоронили героев войны. А я и мне подобные жили так, как будто это какая-то очень далекая война, старательно ее не замечая.

Одна из причин такого странного и, если уж начистоту, глупого поведения в том, что это была «маленькая» и «медленная» война. После первой горячей фазы и старта переговорного процесса казалось, что ее удалось локализовать в пределах Донбасса. Всё дальнейшее представлялось как бесконечная череда официальных дипломатических баталий и неофициальных шпионских интриг. Образно говоря, многие считали, что кризис болезни миновал и она перешла в хроническую фазу, вполне поддающуюся терапевтическому лечению.

Такая точка зрения поддерживалась изрядным процентом СМИ, говорящих телеголов и авторитетных журналистов. Обострения на фоне подавались как «нарушения режима прекращения огня», сопровождавшиеся шквалом взаимных обвинений. Алармисты, которые упорно продолжали именовать происходящее войной и говорили о приближении вторжения еще большего, чем в 2014-м, воспринимались или как экстремисты, или как чутка поехавшие на теме городские сумасшедшие. «Серьезные» люди как дважды два доказывали, что Путин не будет поднимать ставки до очередного более масштабного вторжения, потому что ему это не выгодно. И приводили в пользу своих слов бесспорные, подтвержденные цифрами и выкладками аргументы.

Мы охотно проглатывали такого рода размышления, поскольку просто не желали верить в войну. Многие будто старались отогнать ее, высмеивая грозные предупреждения.

Даже слова знакомых ветеранов о том, что происходящее никакая не АТО и не ООС, а самая настоящая война, не пробивали мою броню самоуспокоения. В этих ситуациях защита башни слоновой кости тут же укреплялась банальностями вроде «из окопа много не увидишь». Сознанию удалось отгородиться даже от ежедневных (!) сообщений о потерях. «Туда идут добровольцы, это их работа, им хорошо платят», — скороговоркой проносились в голове мысли, помогавшие отбиться от печальных новостей.

Насколько я могу судить, на деле происходящее довольно точно описано классическим примером «лягушка на медленном огне». Нас потихоньку варили, а такие, как я, этого не замечали. Еще лучший пример — комодские вараны. Эти ящеры часто охотятся, сильно кусая быков, которые умирают не сразу, а постепенно слабея от потери крови и токсинов, попавших в их организм. Путин поступил именно по этому принципу. Оторвав от Украины кусок, он ждал, пока она упадет сама по себе от потери экономической «крови» и отравления «токсинами» пропаганды. Но он слишком поспешил к обеду. В этом огромное везение Украины. Ведь нынешний кремлевождь вполне мог проявить большее терпение.

Заграница нам поможет

Еще одним фактором, помогавшим всем желающим не замечать войну, стало участие в разных форматах переговоров лидеров сильнейших демократий мира. Чуть не ежедневно новости подбрасывали очередное высокое заявление из-за рубежа о поддержке Украины и ее территориальной целостности. С той же периодичностью были слышны слова о недопустимости действий РФ. А сколько было сказано о страшных санкциях! Не удивительно, что диванно-кухонное экспертное сообщество уверенно говорило о том, что постепенно Путина заставят, а если он только попробует, то тогда…

Свою роль, наверное, сыграли и многочисленные образцы кинопродукции, показывающие, как лихо большой и могучий Запад побеждает диктаторов, террористов и пришельцев. Скажем, я, иногда щекоча себе нервы размышлениями о возможной большой войне, неизбежно приходил к образам седых скуластых натовских генералов, браво что-то докладывающих президентам, премьер-министрам и канцлерам в ситуационных комнатах подземных бункеров. Эти отдающие карикатурностью мысли неизменно успокаивали. Уверен, не одного меня.

Само собой, уверенности в силе коллективной дружественной заграницы добавляли рассуждения о военной мощи стран НАТО, количестве и качестве их самолетов, ракет, кораблей и танков. Мол, Путин никогда не пойдет на конфликт, если он может привести к войне с Североатлантическим альянсом. А в том, что НАТО, если всё пойдет вразнос, серьезно вмешается, многие были убеждены. Не просто же так Порошенко перед американскими (и не только) парламентариями выступал?

Этот самообман дорого обошелся. Достаточно было оглянуться назад и спокойно проанализировать последние тридцать пять лет международной политики, чтобы понять: за Украину никто воевать не будет. Визит президента Буша в Киев с просьбами не выходить из состава СССР. Разоружение Украины в обмен на пустые и неопределенные обещания. Отсутствие внятных предложений по вступлению в ЕС и НАТО — даже после Майдана 2004 года.

И при всём при этом бесконечные реверансы в адрес Москвы. Сотрудничество в стратегических сферах — одна космонавтика чего стоит. Кредиты. Возможность свободного участия в международной экономике. Большая восьмерка. Совбез ООН. Допуск олигархических капиталов на Запад. Полное игнорирование, мягко говоря, своеобразного понимания демократии и прав человека что при Ельцине, что при Путине. Вупорневиденье многолетнего участия РФ в Приднестровском и Карабахском безобразиях. Спущенное на тормозах вторжение в Грузию. На этом фоне допуск к новейшим технологиям, в том числе военного и двойного назначения.

Они в этой войне могли бы натворить дел куда больших, чем допотопный советский монстр под названием крейсер «Москва».

К счастью, Запад опомнился, и заграница, таки да, помогла. Не сразу, со скрипом и с многочисленными попытками вернуться к хороводу под названием «кручу-верчу заморозить конфликт хочу». Но помогла. На днях даже начался (наконец-то!) предметный разговор о поставках Украине боевых самолетов. Но воевать за Украину всё равно никто не будет. Понадобилось девять лет войны, чтобы мы окончательно уяснили, что пресловутый Будапештский меморандум — не более чем объект из серии «жесткая бумажка — к травматизму путь».

Та самая хата

Знаменитая поговорка «моя хата с краю» имеет множество толкований и продолжений. От уничижительного «нічого не знаю» до героического «першим ворога зустрічаю». Но на самом деле, это просто очень точное описание украинского национального характера как крайней формы индивидуализма. Не положительное или отрицательное, а нейтральное. Просто факт.

Украинец обладает удивительной способностью полностью сосредотачиваться на стоящей перед ним личной задаче. Не важно, о чем идет речь — копчение колбасы, подготовка к экзамену, запуск IT-стартапа, выращивание пшеницы или построение коррупционной схемы, — он отдается этому целиком. Долго и всерьез размышлять о большой политике украинец не склонен. Нет времени. В его повседневной жизни она занимает место… развлекательного контента. Политические ток-шоу, скандалы и анекдоты, застольный треп — вот как большая политика оказывается в поле зрения украинца в обычное время.

Это полное погружение в проблему позволяет добиваться замечательных индивидуальных результатов. Но нередко играет злую шутку, заставляя выносить за скобки не просто приближение, но и само наступление Большой Беды. Пока она прилетом ракеты не постучит в твой дом.

Я в этом смысле типичный пример. За годы начавшейся в 2014 году войны я успел освоить от «ничего не знаю» до «профессиональный автор» три темы. Не считая решения разного рода медицинских и бытовых проблем, с работой никак не связанных. Места войне в моем личном не нашлось.

Правда, уже после 24 февраля, анализируя свое поведение, я с удивлением обнаружил, что мое подсознание на войну отреагировало. Например, оказалось, что начиная с 2014 года я начал избегать контента, произведенного в РФ. В том числе созданного любимыми некогда авторами.

К счастью, перед лицом очевидной всеобщей угрозы большинство украинцев начинают воспринимать ее как личную проблему и разбираться с ней с соответствующей основательностью. Миллионы добровольцев и волонтеров появляются моментально, опережая решения правительства и военного командования. И пока украинец не вышибет врага из своей хаты и не отремонтирует всё так, чтобы было лучше, чем до войны, он не успокоится. Национальный характер — ничего не поделаешь. Но научимся ли мы при этом чаще отрываться от повседневности и посматривать по сторонам на предмет приближения угрозы? Ответа на этот вопрос у меня, увы, нет. Время покажет.