Дьяволу служить или пророку —
Каждый выбирает для себя.

Юрий Левитанский

Тезис, что хороший русский — это, мол, мертвый русский, особенно распространен в Украине, хотя и не только там. Странно было бы, если бы было иначе. Заслужили!

Спорить с жертвами российской армии и обижаться на тех, чью жизнь разрушили люди, говорящие по-русски, нам точно не время. Но для самих себя понимание чудовищности преступлений, совершенных Россией против украинцев и Украины, против всего мира, понимание необходимости полной победы Украины, выплаты репараций, выдачи военных преступников и так далее не означает необходимости автоматически соглашаться со всеми оценками, которые даются нам и нашим согражданам.

Ведь если всё с нами так ужасно, как нам говорят: рабы, не способные к свободе, прирожденные патологические преступники, которым не ведомы ни мораль, ни человеческие чувства, — то единственное, чего мы заслуживаем, это диктатуры разной степени жестокости. Нас надо держать в загоне, заботясь лишь о том, чтобы мы, вырвавшись случайно на свободу, не причинили вреда другим, нормальным людям. Если оно и так, то это нельзя просто брать на веру, с этими надо разбираться всерьез.

О мародерах и насильниках Бучи, о тех, кто бомбит украинские города, о тех, кто отдает чудовищные приказы и обеспечивает пропагандистское прикрытие массовым убийствам, говорить не будем: они преступники, их место в тюрьме, если Бог и простит их, то люди — никогда. Искать в них что-то человеческое, вспоминать, например, что когда-то они были детьми, что их любили матери, не стоит — это человеческое давно похоронено жесткостью и цинизмом, залито кровью.

Поговорим о тех, кто прямых преступлений не совершили. Что им атрибутируется сегодня общественным мнением многих стран?

Говорят, что это «генетические рабы» — потому и не бунтуют против своих тиранов. Давайте оставим генетику — знания этой дисциплины в пределах вводного университетского курса достаточно, чтобы понимать, что никакие жестокие тираны и даже такие преступления, как уничтожение лучших, не влияют на генофонд.

Часто бывает, за случайно или злонамеренно надерганными якобы научными фактами стоят просто дикие предрассудки. Российское генетическое рабство — из этого ряда.

Но не бунтуют же! Во-первых, бунтовали, да еще как. Пугачев и Стенька Разин, революции семнадцатого года, антибольшевистские восстания. А еще побеги на Дон и в Сибирь, сопротивление староверов. Эти примеры, как и тысячи других, — не про рабское поведение.

Во-вторых, распад СССР задержался бы еще на неизвестно сколько лет (вместе со свободой захваченных когда-то империей стран), если бы не грандиозные митинги в российских мегаполисах в конце восьмидесятых, если бы не сто тысяч москвичей — тоже, по всей вероятности, генетически рабов, — закрывших в августе 1991-го своими телами не Ельцина, но свободу украинцев, молдаван, грузин, литовцев — и, конечно, свою.

А вот меньшинство боролось у нас за свободу, проявляя подлинно античный героизм, — и при Иване Грозном такие были, и при СССР.

А русские эмигранты, даже самая репрезентативная их выборка — солдаты белой армии — в массе своей быстро адаптировались, научились не хуже других жить в условиях свободы и неопределенности. Дети этих солдат закончили университеты, и нигде в мире вы не найдете бедных русских гетто, оставшихся после первой волны эмиграции. Русские не хуже других умеют жить при свободе.

Но, что правда, они не бунтуют против Путина сейчас! А против Гитлера много бунтовали — речь не о покушениях и заговорах, а именно о массовых выступлениях? А против Сталина и его преемников массово не бунтовали не только русские, но и украинцы, — после того как в течение нескольких лет после окончания Второй мировой войны советская власть задавила сопротивление на западе страны, на территории УССР была, как и во всей империи, могильная тишина.

Люди бунтуют тогда, когда, во-первых, не слишком высока вероятность того, что за участие в бунте тебя убьют. Один из немногих бунтов в послевоенном СССР был как раз в России, в Новочеркасске, — и рука у властей не дрогнула.

Но второе условие — ощущение возможности успеха. В демократических странах это всегда так, вопрос лишь в массовости. Массовые протесты против войны во Вьетнаме (в большинстве случаев не опасные физически для протестующих) заставили руководство страны изменить политику — собственно, так и должно быть, люди к этому привыкли и выходят на митинги. И у нас, когда режим стал шататься, когда стало ясно, что на него можно воздействовать, запылало сразу во многих концах. В столицах будущих свободных государств и в Москве у протестующих было ощущение, что еще немного — и всё рухнет. То же было и в 2011–2012 — «стены этой тюрьмы падут»! Потому и выходили. Кстати, еще в 2014-м были массовые протесты против войны с Украиной.

Про то, как нынешние власти отреагируют на восстание, сомнений нет ни у кого — расстреляют. Да и нет в сегодняшней России ни независимого бизнеса, который мог бы поддержать протест, ни оппозиционных депутатов, способных обеспечить политическое прикрытие протестующим,— ничего нет, лишь плац, простреливаемый со всех сторон! И никто не бунтовал в таких безнадежных условиях, ни в одной стране. Сидели тихо — это, увы, адекватная реакция для человека, который не готов и не хочет идти на смерть. Слава Богу, в любой стране, и у нас тоже, есть люди, пусть их и немного, для кого тюрьма и эшафот — не слишком дорогая цена за право оставаться самим собой. Вот без них, действительно, всё было бы безнадежно.

Русские нечеловечески жестоки? Да, немало таких. И еще раз — нет им места среди людей. Но разве только у нас в определенных условиях на поверхность выходят вурдалаки? История Второй мировой войны — и если бы только Германии — полна примерами не только героической борьбы за свободу, но и ужасных поступков, совершавшихся людьми, от которых никто этого не ждал. Не уверен, что мы здесь хуже других. Ни один народ не рождал только приличных людей — всяких рождал!

Верить, парадоксальным образом, выгодно. С нас снимается ответственность: что же поделать, если народ такой, если он сам хочет войны и насилия, а Путин лишь выражает его волю? Но ведь на самом деле мы отвечаем — пусть и не за саму войну, но за то, что столь многие с ней согласились. А еще вера в генетическое рабство снимает с нас ответственность за будущее страны: с таким народом она, мол, всё равно обречена. Значит, можно плюнуть на нее. Кому-то так легче.

Справедливы или несправедливы выдвигаемые в наш адрес обвинения, но мир еще долго будет относиться к нам, исходя из того образа, который наша страна себе создала. И мы — все вместе и каждый в отдельности — вынуждены будем к этому приспосабливаться. Но как мы сами будем относиться к себе и к той общности, которую называем своим народом? Мы — это Путин, фашизм, разрушение Мариуполя? Но как быть с Сахаровым и декабристами? Убийцы, лжецы и демагоги заслонили их сегодня собой, но ведь это не значит, что их не было, это не значит, что они не продолжают жить среди нас и в тех из нас, кто поддерживает в себе Сахарова и отвергает убийцу.

Вообще, народ — не обязательно наш, любой — это не только географическое понятие, это не только те, кто живет на одной территории. Это то, с чем ты идентифицируешься, что считаешь естественным и своим. Это как город — формально живя в одном и том же, мы на самом деле живем в разных: для кого-то он строится вокруг музеев, а для кого-то — вокруг магазинов, а в музеях — сроду не бывал. Свой субъективный город каждый из нас выбирает для себя сам. И народа, общего для всех жителей страны, тоже нет. Из огромной массы очень разных людей — наших формальных сограждан — мы выбираем для себя тех, кого считаем своим народом, к кому принадлежим и хотим принадлежать.

Для меня это, в частности, те, кто сегодня борются за свободу, кто, несмотря на мрак, в который погрузилась страна, стремится, как огонь в очаге, сохранить чувство собственного достоинства. Это «Мемориал» и Хельсинская группа, это Ахеджакова и Муратов. Они — мои соотечественники. Кто-то скажет, что это, мол, не настоящее, а настоящее — Рогозин и Пригожин, сумасшедшие из телевизора и головорезы в захваченных украинских городах.

«Каждый выбирает для себя!»