Никакие правительственные меры за тридцать лет независимости не изменили языковую ситуацию в Украине так, как полномасштабная военная агрессия России в течение одного года. Если принятый в 2019-м закон № 5670-Д «Об обеспечении функционирования украинского языка как государственного» принудительно вытеснял русский язык из украинского публичного пространства, то теперь даже в частном общении те, кто раньше говорил по-русски, его всё чаще избегают совершенно добровольно.

Политика коренизации, поддержки национальных языков и культур, проводившаяся советской властью в 1920-х годах в Украине и других республиках СССР, была решительно свернута в начале 1930-х. На смену ей пришла политика русификации, которая до конца существования Союза обеспечивала «великому и могучему» преимущества в образовании, делопроизводстве и общественной жизни. Согласно статистике, в 1989 году этнические русские составляли только 22% населения Украины, однако родным языком русский считали уже 32%. В повседневном общении доля русского языка была еще более весомой: на нем говорила практически половина страны.

Количество русскоязычных заметно возрастало от запада к востоку и от малых населенных пунктов к большим. Из крупных городов украинский доминировал только во Львове. В Киеве, Харькове, Одессе, Донецке, Днепре, Запорожье явно преобладал русской.

В патриотических кругах такую ситуацию считали несправедливой, ненормальной, неприемлемой. Характерно, что важность языка для национального строительства украинские власти осознали еще до распада СССР: в том же 1989 году Верховная Рада приняла закон, провозгласивший украинский единственным государственным языком тогда еще советской республики.

Годы независимости стали эпохой неуклонной украинизации. В 1990-е начал сокращаться процент русского языка в системе образования. В 2000-е на украинский перевели кинопрокат. В 2010-е были введены языковые квоты в теле- и радиовещании. Наконец, в 2019 году Верховная Рада приняла упомянутый выше закон № 5670-Д, сделавший фактически невозможным свободное использование русского языка в каких бы то ни было публичных сферах — от детских праздников до правительственных заседаний.

А потом началась война.

В 2014-м писательница Ирена Карпа на своей странице в фейсбуке впервые употребила выражение «язык врага». Тогда это вызвало неоднозначную реакцию: Карпе напоминали, что русский — родной для миллионов украинцев, что на фронте уроженцы Тернополя и Херсона, Черкасс и Кривого Рога, Луцка и Мариуполя сражаются плечом к плечу, что русский язык не является собственностью России и так далее. Тем не менее емкий и экспрессивный термин быстро прижился.

Александра, 31 год, специалист SMM, родом из Николаевской области

Я была русскоязычным ребенком. В 16 лет, поехав на учебу в Киев, решила перейти на украинский, но потом попала в литературную тусовку, где все смотрели в рот русским и русскоязычным авторам, вернулась к русскому языку и долго варилась в этом котле. В 2022-м, буквально за несколько дней до начала вторжения, я внезапно поняла, что была не права, что все эти годы являлась носителем чужого языка и чужой культуры. Отписалась от всех россиян в фейсбуке и твиттере и полностью перешла на украинский, причем не только в соцсетях, но и в быту. Некоторые мои друзья до сих пор говорят по-русски. Мне это не столько неприятно, сколько непонятно. Зачем русифицированному украинцу упорствовать в том, что русский — его родной язык?

После аннексии Крыма и оккупации Донбасса отношение к русскому языку в Украине начало быстро ухудшаться. Уже тогда количество украинцев, частично или полностью отказавшихся от «языка врага», стало стремительно расти. Распространившаяся в пассионарной части украинского социума атмосфера неприязни к русскому языку и русской культуре подстегнула этот рост. Принятие в 2019-м закона № 5670-Д, вынудившего использовать в публичном пространстве только государственный язык, еще больше его ускорило.

С 24 февраля 2022 года процесс приобрел характер лавины.

От использования русского языка отказываются представители самых разных возрастов, профессий, общественных слоев. Беседа между незнакомыми людьми по умолчанию всё чаще начинается по-украински. На государственный язык русскоязычные переходят не только в ситуациях, где этого требует закон, но и в повседневном общении, не только с носителями украинского, но и между собой, не только с дальними знакомыми, но и в кругу семьи.

Виктория, 57 лет, инженер-строитель, Ровно

По роду службы я много лет использовала письменный технический украинский. Устный из-за низкой беглости до войны практиковала не часто. В начале марта мы все испытали шок, но к его середине я приняла ситуацию. Россия совершает деяния, забыть о которых я не смогу даже после победы и репараций, так что мой прежний интерес к русской литературной жизни теперь неуместен. Высвободившуюся энергию направила в украинскую среду. Последнюю русскую книжку, сборник стихов Григория Дашевского, купила в январе 2022-го, с тех пор читаю только на украинском. Бытовой русский прикрутила перед прошлогодней Пасхой. Попросила коллег одергивать меня, если вдруг забудусь, — таким был мой Великий пост, и разговляться потом не захотелось. Продолжаю говорить по-русски только с близкими, которые не понимают украинский.

Причины перехода могут быть разными. Одни это делают из идейных соображений. У других русский стал вызывать резко негативные эмоции, почти физическое отвращение. Третьи предпочитают плыть по течению и не выделяться из общей массы. У четвертых причины комбинируются. Как бы то ни было, перемены бросаются в глаза в соцсетях — и в уши на улицах городов. То, о чем десятилетиями мечтали радикально настроенные патриоты, как это ни парадоксально, происходит благодаря кремлевскому диктатору, злейшему врагу Украины.

Безусловно, от материнского языка отказываются не все. Есть люди, далекие от общественно-политических баталий, от свар в фейсбуке, от необходимости изменить себя.

У таких людей ситуация незавидная: несмотря на безоговорочно негативное отношение к российской агрессии, для радикал-патриотов они выглядят как одиозные фигуры.

Сергей, 43 года, историк, переводчик, Харьков

Я был и буду человеком русской культуры. Это не вызывает никакого желания жить в России, не препятствует безоговорочному осуждению кремлевского нацизма, не мешает писать тексты, давать интервью, проводить презентации по-украински. К тому же я неплохо разбираюсь в истории Украины и языковом конфликте как одной из сторон борьбы имперских и антиимперских национальных проектов. Это помогает понять, насколько идеология сторонников одноязычной Украины сцементирована ложью и умолчаниями. Наконец, меня крайне огорчает мысль о том, во что может превратиться родной город, где большинство при моей жизни и дальше будет говорить в быту по-русски, но при этом лицемерить так же, как лицемерили в 80-е годы люди, якобы верующие в коммунизм.

Однако такая позиция сейчас определенно на периферии. Большинство воспринимает украинский язык как насущную необходимость, фактор единения нации и инструмент борьбы с врагом. Даже когда война закончится, причем независимо от того, как именно она закончится, тренд уже не поменяется. На десятилетия вперед русский язык, равно как и русская культура, обретает в Украине статус lingua non grata — как в прямом, так и в переносном смысле.

Показательно и то, что русский оказался в опале не только у резидентов Украины, но и у тех украинцев, которые временно или постоянно находятся за рубежом. Среди моих еще недавно русскоязычных знакомых, перешедших на украинский, есть нынешние жители Польши, Германии, Франции, Италии, Испании, Израиля, США, Канады, Аргентины. Многим это дается с трудом, но решение принято и пересмотру не подлежит.

Яна, дизайнер, 38 лет, родом из Херсона

У меня было две попытки перейти на украинский. Первая — через неделю после 24 февраля, на общей патриотической волне. Начала писать на украинском в соцсетях, говорить по-украински с русскоязычной мамой и детьми. Это было очень тяжело, и через неделю я вернулась к русскому языку, украинский остался только для общения с клиентами. Второй раз — в нынешнем январе. Я живу за границей, сюда приехало много русских, по языку меня быстро идентифицировали как свою. За десять минут разговора я узнала, что мы братские народы и прекрасно общаемся, после школы дети рассказали, что Россия не убивает украинцев, что это война с ЕС, — так им объяснили одноклассники-россияне. Это вызвало прилив ненависти, и я приняла решение защищаться украинским языком. В быту перешла на него полностью. На всё, сказанное детьми на русском, не реагирую, и они переходят на украинский. По-русски общаюсь с двумя-тремя друзьями из постсоветских стран, которые не понимают украинский. Мне не хватает украиноязычной среды, чувствую, что из-за недостатка словарного запаса говорю, как школьница. Но моя ненависть меня стимулирует.