Ночной звонок в мессенджере — обухом по голове. Умер Вадим Абдрашитов. Выдающийся режиссер, великий гражданин. Это моя личная потеря, личное горе. И вроде бы мое дело — горевать. А я выполняю профессиональный долг, пытаюсь дрожащей рукой написать, каким он парнем был, каким мастером и — худо-бедно — дать представление о масштабе его художественной личности.

В тандеме с кинодраматургом Александром Миндадзе они создали 11 фильмов, по которым можно и должно изучать историю советского общества — они опередили знаменитое культурологическое исследование Дмитрия Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось». Именно описанный Юрчаком «перформативный сдвиг» позволил соавторам протиснуться сквозь цензурные заслоны и поставить диагноз дышащей на ладан идеологической доктрине, мол, пора тушить свечи: «Остановился поезд» (1982). Многие не поняли или не хотели вникать: фильм виртуозно вскрыл механизмы, по которым клепалась героика, необходимая для профилактики жёсткого диска коллективной подкорки. То была последняя работа в рамках реалистической поэтики, а далее, начиная с «Парада планет»(1984), усложненные нарративы потребуют иной, метафизической стилистики.

Абдрашитов и Миндадзе, дебютировавшие в 1975 году, оказались миссионерами, которым удалось перекодировать «рабочую тему», перевести ее из разряда показухи про трудовой подвиг народа в совершенно иной континуум — бытийственный. Время выбрало их, чтобы снять с «гегемона» гламур героической риторики, взять его как «человека в целом», как «продукт» и жертву идеологического зомбирования. Новаторская художественная стратегия явно была не ко двору. «Охота на лис» (1980) вышла на экраны с купюрами, «Остановился поезд» (1982), где авторы развернули дискуссию о «героической жертве во имя», не попал на полку лишь благодаря тому, что госкиновское начальство загодя почуяло грядущие политические перемены — близился уход кремлевских старцев и невредно было на всякий случай припасти в рукаве туза, чтобы в нужный момент сделать беспроигрышный ход.

Наследники сюжетного реалистического кино («Слово для защиты», «Поворот», «Охота на лис», «Остановился поезд»), они вырастали из него по мере того, как углублялись в экзистенциальную драму. Традиционная поэтика с линейным сюжетом, с типическими характерами в типических обстоятельствах постепенно трансформировалась. Кстати, модернистскую установку — чтобы непременно был положительный герой — они нарушили в первых же своих совместных работах. Но и постмодернистами их не назовешь — они делают кино открыто идеологическое, рефлексивное, тоскующее по духовным ценностям, то ли утраченным, то ли так и не обретенным, то ли не осознанным.

Им, драматургу и режиссеру, решительно не были интересны «мажоры», хозяева жизни — они, как зачарованные, наблюдали нижние этажи социума, заглядывали в бездны, скрытые под завесой убогого быта той части общества, которой ничего не оставалось, кроме как справляться с жизнью хотя бы на бытовом уровне. Но под издранными шатрами живут мучительные сны, вот ведь как. Словом, кино Миндадзе и Абдрашитова — это кино феноменологическое.

Комплиментарный ярлычок «социальных диагностов», прочно прилепившийся к дуэту после фильма «Остановился поезд», не грешит против истины. Майя Туровская позже назовёт их оракулами. Но не тема, не резкий социальный жест, а эстетика маркировала их кинематограф как уникальное явление и в нашем, и в европейском контексте. И если после их очередного фильма возникает полемическое «про что кино?», то не из-за того только, что этот дуэт видит то, что никто еще не разглядел — они забегают вперед, сильно некоторых раздражая. Причина таких вопросов — все-таки в языке, на котором говорит это кино. Тут сложная система зеркал и отражений, кодовый спектр — от публицистики до многослойных метафор.

Сегодня очевидно и другое: фильмы режиссера Абдрашитова маркируют вопиющий изъян массового сознания, включая и так называемых интеллектуалов. Мы жили, не давая себе труда опознать себя как имперскую нацию со всеми выходящими, покуда это не стало зияющей очевидностью. Можем ли мы, пассажиры абдрашитовского «Армавира», простить себе невменяемость олигофренов, ни разу не понявших, про что антиколониальная драма «Время танцора»? Вопрос риторический, но он самым прямым образом задевает актуальную повестку дня. Мы дотанцевались…

Мне не пришлось поговорить с Вадимом о СВО, по-русски говоря, о войне России против Украины. Я уехала сразу после начала, не звонила ему, опасаясь неожиданных для моего абонента последствий. Но ведь он много загодя сказал, что по этому поводу думает. В своем фильме «Время танцора».