КолонкаПолитика

Дрын отечества

Путинская власть «выписала из россиян» всех несогласных. В чем кремлевский «патриотизм» превзошел сталинский?

Дрын отечества
Фото: EPA-EFE/SERGEI ILNITSKY

Патриотическая идеология насаждалась пропагандистами на протяжении всей второй половины путинского правления. Несогласные граждане реагировали по-разному. Кто-то пытался разделить: путинский патриотизм — одно, а «любовь к родине» — совсем другое. Их оппоненты заявляли, что делить тут нечего, потому что любой «патриотизм — последнее прибежище негодяя», а «любовь к родине не знает чужих границ». В 2016-м из-за этого мы сильно поссорились с художником Николаем Эстисом. Мне хотелось очистить «любовь к Родине» от Путина с насаждаемой им национальной гордыней. Эстис заявлял: где патриотизм, там обязательно и национализм, а следом — война и репрессии. Спорили часа два — разошлись злые, каждый при своем. Но чем чаще звучал лозунг «можем повторить», тем меньше хотелось вообще произносить это «конфликтное» и захватанное пропагандистами слово. Кажется, так произошло у многих: «патриотизм» стал исчезать из негосударственной речи. Война с Украиной как будто полностью подтвердила правоту Эстиса. Но одновременно 2022-й показал и прямо противоположное: оставлять «любовь к Родине» на откуп государству было очень большой ошибкой.

Одна из несправедливо ускользнувших от общественного внимания книжных новинок осени — брошюра с поэтичным названием «10 граней патриотизма», выпущенная «Роспатриотцентром». Это методическая концепция по воспитанию патриотизма (судя по всему, граненого), которую уже распространяют по регионам. Первые страницы разъясняют, что такое воспитание «пронизывает без исключения все сферы жизнедеятельности человека и сопровождает его на протяжении всей жизни». Впрочем, после такого заявления кажется, что жизнь, к счастью, не затянется. Чтение «10 граней…» доставит мало с чем сравнимое удовольствие всем ценителям бюрократического канцелярита. Они узнают, что планируется глубинная интеграция «патриотического компонента во все значимые сферы жизни». А следующая формулировка, несомненно, впечатлит любителей жанра хоррор:

«Граждан, выступающих объектами патриотического воспитания, можно условно подразделить на возрастные социальные группы, что облегчит планирование в отношении них патриотической работы».

Единственный вопрос после прочтения: как они смогли научить нейросеть русофобии? На самом деле, авторство принадлежит аж 24 экспертам в области патриотики. Если до сих пор вы не слышали названия этой педагогической дисциплины, ничего страшного — еще обязательно услышите.

Сборник статей «О советском патриотизме». Истоник:  Google Книги

Сборник статей «О советском патриотизме». Истоник: Google Книги

В 1950 году, на излете «культа личности», но в разгар кампании против «безродных космополитов» институт философии АН СССР выпустил сборник статей «О советском патриотизме». Безусловно, между новой и старой концепциями есть заметные отличия. Но сущностно «сталинский патриотизм» не так уж далек от «путинского». В обеих книгах явственно ощутим дух осажденной крепости и, разумеется, стремление поднатаскать соотечественников в деле «противостояния чуждым идеологиям и насаждению искаженной картины мира» (2022). Для государства это очень удобно, даже без учета старой/новой холодной войны. Зашьешь рты «внутренним врагам», дискредитируешь внешних — и получишь монополию на смыслы, которая поможет контролировать мышление граждан. Это ведь тоже часть желанного суверенитета. Проделать подобное в эпоху интернета будет, конечно, сложновато. Однако само желание следовать советским заветам в этом вопросе довольно красноречиво. Забавно, что в «10 гранях…» тот самый еще Сталиным не любимый космополитизм упоминается среди «ложных форм патриотизма».

И там, и там, конечно, перечисляются поводы для национальной гордости. Советская книга выдает себя почти сразу. Перечень достижений прошлого постепенно подводят читателя к главному — Октябрьской революции, а ленинизм, в свою очередь, оказывается вершиной русской мысли. По сути, цепочка исторических побед становится постаментом для прижизненного памятника действующей системе. Несколько иначе, но с тем же цинизмом связь национальных достижений и власти показана в «10 гранях…»: «По праву можно гордиться вкладом наших ученых в мировую науку, а это, в свою очередь, результат того, что государство заботится об образовании своих граждан, финансирует научные разработки, помогает молодым ученым…» И вот теперь даже непонятно, чьей заслуги в открытии больше — исследователя или президента. Да и деньги на образование и науку власть, конечно, тратит из собственного кармана. Впрочем, главное даже не в этом.

Навязываемая гордость — не только способ потешить самолюбие граждан без лишних усилий. Она создает острый контраст между частной жизнью и великими делами Родины.

И, конечно, напитываясь гордыней, человек вместе с ней получает чувство собственной малости и никчемности в сравнении с национальной мощью. Решится ли он отстаивать перед властью собственную ценность, в которую не верит, или отступит, предпочтет примкнуть к толпе и откликнуться, когда «Родина» позовет и прикажет? Искусная манипуляция: удобно управлять гражданами, которые гордятся страной и не уважают себя.

В обеих патриотических книгах много правильных — да, бесконечно лицемерных, но правильных — слов про ответственность, сознательный труд и межнациональное согласие. Но ключевая особенность этого вида патриотизма в другом. В советской книге она прямо бросается в глаза. Любовь к Родине не может существовать у гражданина сама по себе. Ее непременно «воспитывает партия» и, конечно, «великий вождь и учитель товарищ Сталин». «10 граней…» пропитаны этой же логикой. И дело не только в том, что «патриотическая работа не должна быть осложнена противоречивыми интерпретациями ее ключевых положений». Четко объясняется, что «субъектом патриотического воспитания» является многоликое государство (в лице разных учреждений), а граждане (чаще их называют «населением», иногда даже — «обывателями»), как несложно догадаться, — его «объектом». Путинский режим тоже берет на себя педагогические функции по отношению к россиянам всех возрастов. И диалог в рамках этого национального «разговора о важном», конечно, не предусмотрен. «Объекты» не говорят. Могут разве что позволить «гражданину самому сформировать оценку происходящему и сделать позитивные выводы из представленных фактов». Никакого автономного, неподконтрольного государству патриотизма не должно быть в принципе. Патриотизм — это то, что власть назвала «патриотизм»! Понятно?

В статьях из книги 1950-го очень хорошо видно, как режим планомерно срастается со страной в неразделимое целое. Каждое достижение непременно совершено «под руководством партии». И даже победу в Великой Отечественной идеологи объясняют тем, что «священное чувство любви к Родине, взлелеянное партией большевиков, вдохновило наш народ на величайший героизм». Остается только финальный штрих: объяснить, что власть и страна — это одно и то же. И вот уже говорится, что советское государство «представляет собой собственную живую силу народа», а в Сталине «народы СССР видят воплощение своего героизма, своей любви к родине». В том-то и дело: Сталин — это и есть Родина.

Путинский режим на протяжении 2010-х пытался провернуть очень похожую «спецоперацию» по похищению России. Стороны общественного раскола с легкого и бескостного языка пропагандистов стали «патриотами» и «пятой колонной», мыслями живущей где-то там, в устрашающем, но комфортном забугорье. Термин «иноагент» часто сравнивают с «врагом народа». Но важно, что «врагов» власть объявила «ментальными иностранцами». То есть, по сути, стала «выселять из россиян» тех граждан, которые взяли моду говорить правительству что-то неприятное. Патриотами же оказались люди, целиком лояльные режиму.

Власть сменила нейминг и чем дальше, тем чаще словом «Россия» именовала саму себя.

На узурпированной государством акции «Бессмертный полк» среди портретов и российских флагов появлялись знамена партии вороватого медведя.

Вячеслав Володин еще в 2014-м вбросил один из главных лозунгов десятилетия: «Есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России». Вот такое уравнение. В эту же парадигму ложатся и рассуждения Владислава Суркова из статьи «Долгое государство Путина» об особых доверительных отношениях между «верховным правителем» и «глубинным народом». Получается причудливая, но на самом деле очень страшная матрешка. На уровне идеологии внутри страны возникла «параллельная Россия» власти. Именно в нее режим вербует лояльных сограждан, выдавая им свежие «патриотические» паспорта.

Но можно ли вообще назвать патриотизмом любовь не к стране и людям, а к власти? То есть, как блестяще сформулировал Шевчук, не к «Родине — бабушке на вокзале», а к «жопе президента». Увы, но да. Наиболее точное название такого патриотизма — государственнический. Конечно, сейчас он выглядит вопиюще архаичным, но когда-то в «монархические времена» был распространен и связан с сакрализацией власти. «Государю надобно служить так же, как и отечеству… в личности государя воплощено всё государство. В нем сила и воля всего народа… добропорядочный человек готов отдать жизнь за государя» — это слова из трактата французского богослова Жак-Бениня Боссюэ, творившего на рубеже XVII–XVIII веков. А его младший современник, проповедник Жан Соанен, объяснял, что нация — это тело, а король, наместник Бога на земле, — голова, и настоящий патриот должен без сомнения жертвовать собой ради государственного дела. Такой же патриотизм существовал и в Российской империи XVIII–XIX веков. А в ХХ веке был взят на вооружение идеологами тоталитарных режимов, в том числе и сталинского, которому в этом смысле наследует нынешний.

Не так давно политический аналитик Сергей Шелин назвал российскую политическую модель «государством начальника». Так, пожалуй, можно было бы сказать и о навязываемом властью госпатриотизме. И всё же более точным кажется слово «руководитель». Жутковатое, если вдуматься. Самая выдающаяся и самая компетентная во всех вопросах голова, воплощающая свои замыслы при помощи массы подвластных ей человечьих рук. «Руководимый» — обезличенная машина без инициативы, своего взгляда и права голоса. Глаза и рот — это про лицо, про голову. Про руки — покорность и исполнительность. Именно такие взаимоотношения предлагает обществу российская власть.

Руководитель — коллективная Родина-мать с лицом Путина, зовущая умирать, когда и куда ей вздумается, — единственный субъект в стране. А отдаленное и невидимое «население» — в общем-то, и не люди вовсе.

Винтики механизма, который должен включить и запрограммировать руководитель. Мертвая глина, из которой Родина-скульптор налепит себе солдат. Так называемый «гражданин» — обезличенный и лишенный воли объект, который, пока он предоставлен сам себе, может бессмысленно и, что важно, бесшумно существовать в «выключенном режиме». Он оживет только тогда, когда Родина-власть наполнит его содержанием и призовет к службе.

Конечно, говорить это прямым текстом было бы неловко. Но, в сущности, во время разговора с матерями военнослужащих в конце ноября Владимир Путин сказал именно это: «Некоторые ведь живут или не живут — непонятно. И как уходят — от водки или там еще от чего-то. А потом ушли — и жили или не жили? И незаметно. Пролистнулось как-то. И то ли жил человек, то ли нет. А ваш сын жил. И его цель достигнута». Эти слова показывают не только цинизм и бесчеловечность российского режима, одинаково безжалостного и к чужим, и к своим. Своих-то, на самом деле, нет. Только «руководимые». Эти слова — ясное свидетельство того, что «руководитель» давно управляет совершенно абстрактной и безлюдной страной. Российская власть стремится лишить граждан субъектности. Чем дальше — тем настойчивее. Конечно, госпатриотизм сумели навязать только определенной части общества — скорее всего, даже меньшинству. И тем не менее в определенном смысле он подействовал почти на всех. Пусть не прямо — косвенно.

Жан Лерон Д’Аламбер и Дени Дидро. Фото:  Wikimedia Commons

Жан Лерон Д’Аламбер и Дени Дидро. Фото: Wikimedia Commons

Французские богословы XVIII века, защищавшие государственнический патриотизм, упоминались выше не случайно. Ближе к середине того же столетия во Франции стал формироваться совсем другой патриотизм. Его «пробудителями» выступили философы-просветители. Авторы знаменитой «Энциклопедии» Жан Лерон Д’Аламбер и Дени Дидро разорвали мистическую связь между монархом и страной, объясняя, что Родина и государство — понятия, которые важно уметь отделять друг от друга. Тогда же они заявили, что подлинный патриотизм может существовать только при демократии. Их современник и коллега Шарль Луи де Монтескьё развивал ту же мысль, утверждая, что при монархии любовь к стране существует отдельно от государства. Этот гражданский патриотизм стал одним из двигателей Великой французской революции, а затем — и постепенного преобразования страны в республику. Он же лег в основу американской национальной идеи. Россия тоже не прошла мимо. Рядом с патриотом Державиным жили патриоты Радищев и Фонвизин, критиковавшие императорскую власть именно из соображений заботы о Родине. А казенно-патриотической трактовке триады «Православие — самодержавие — народность», против которой воевал Лев Толстой, предшествовало восстание декабристов. Ими тоже двигал патриотизм, но другой — гражданский.

Одну из его ключевых сторон очень удачно выразил философ и публицист Томас Пейн: «Долг патриота — защищать свою страну от ее правительства». Эта формула — не только прививка от архаичного госпатриотизма. Но и призыв к ответственности за общее дело управления родиной, которую точно не стоит отдавать на откуп государству. Вряд ли разумно надеяться на порядочность его «хранителей». Соблазн у них велик: очень легко забыть о том, что там, далеко-далеко, за крепостными стенами правительственных зданий, есть люди, которые превращаются в абстрактную массу «народа», если редко бывать на улице. Не так сложно стать гражданином матрицы, выдумать безумную историческую миссию и начать еще более безумную, но, увы, реальную войну — там, далеко, людьми. Обществу, если оно не хочет проснуться в руинах, полезно почаще вытаскивать своих управленцев на улицу — так, поговорить, подышать воздухом и заодно напомнить им, что страна — это общее дело и вопросы о ее будущем не могут решаться без диалога. Всё-таки лекция по истории — объективно не самый здоровый формат общения.

Томас Пейн. Фото:  Wikimedia Commons

Томас Пейн. Фото: Wikimedia Commons 

Гражданский патриотизм — это что-то вроде курса консолидации, участия и ответственности. Обязательная программа для посттоталитарной страны. Думается, что в России он помог бы изжить многие советские травмы. Прежде всего, разобщенность и недоверие, парализующие любые совместные действия. А еще вернул бы страну ее жителям. Нет, конечно, у нас гражданский патриотизм был (да и есть, просто в крепко задавленном виде). Но он так и не получил систематического и массового развития. Не стал естественным органичным химическим элементом воздуха. Причин много. Но одна из них — конечно, дискредитация патриотизма, которой с начала 2010-х плотно занимается российская власть. Из сложного и многослойного понятия пропагандистам удалось вырезать всё содержание, кроме государственнического. А протестное движение, которое по праву могло именоваться патриотическим, на телеэкранах превращалось в прямую противоположность — «пятую колонну». Есть всё-таки что-то трагическое и безумное в том, что российский «верховный патриот» ненавидит и боится тех, кто любит свою страну не по его указке.

Госпатриотическая пропаганда не только ежедневно вербовала лоялистов для «путинской России». Самый разрушительный ее результат в том, что она закрепила удобную двойную отчужденность — людей друг от друга и общества от власти.

Сложно ведь представить себе россиянина, который воспринимает государство как партнера в совместной работе над страной.

Это непременно руководство, поднятое на такую недосягаемую высоту, откуда, собственно, граждан плохо видно и слышно. Другой вопрос, хороший ли это царь или самодур с бандитскими замашками. В любом случае от него лучше держаться подальше — то ли чтобы под ногами не путаться, то ли просто прятаться в самом дальнем темном углу. Власть в России инородна, она недосягаема и имеет очень мало общего с людьми. Политика — только ее дело. Картина сложилась трагическая. Непонятно даже, страна это невыученных уроков или, наоборот, вызубренных слишком хорошо. Долго же учили: не влезай — убьет. А разобщенные сограждане вряд ли за тебя вступятся. Тоже ведь проблем не хотят. В том, что люди сейчас молчат, тихо саботируют, уклоняются и массово уезжают вместо того, чтобы массово протестовать, ничего странного нет. Лоялисты и уклонисты — самый естественный результат работы «разлагающегося государства Путина» и его идеологии.

И последнее. То, что «коллективная вина» — зло, все, вроде как более-менее согласились, но о «коллективной ответственности» продолжают спорить. Призывают отвечать, сами к этому готовятся или, наоборот, говорят о том, что все это чушь, как Петр Павленский в недавнем интервью. Но, кажется, не всё в порядке с самим вопросом. По крайней мере он преждевременен. Ведь безумная война и почти созревший тоталитаризм в России — закономерный итог того, что общество массово и последовательно не научилось отвечать за свою власть, а государство не намерено отвечать перед обществом. Путинский режим — система тотальной безответственности. Ответственность, в том числе коллективную, нужно заработать. Навесить ее или подарить извне невозможно. И начинать этот разговор нужно даже не с войны. А просто с ответственности за общее дело управления страной, которая больше не может быть отдана на откуп «руководителям». Если кратко — с того, что «долг патриота — защищать свою страну от ее правительства». Пока звучит утопично даже для надежды. Но разбираться с этим придется в любом случае, и, вероятно, война в Украине стала чудовищным толчком для многих в России. А по ходу дела непременно вновь возникнет вопрос о коллективной ответственности и за войну, и за путинский режим в целом. Чем дальше, тем более он будет понятен и тем больше смысла будет иметь. И да, как-то ответить на него в любом случае придется.

shareprint
Главный редактор «Новой газеты Европа» — Кирилл Мартынов. Пользовательское соглашение. Политика конфиденциальности.