«Он что, шуток не понимает?»

— Александра, в Беларуси всегда были спортсмены-оппозиционеры (как, например, кикбоксер Виталий Гурков) и спортсмены, изо всех сил публично поддерживающие режим, как биатлонистка Дарья Домрачева. Вы же все время сохраняли статус-кво — дифирамбы власти не пели, но были вполне ею обласканы. Тот случай, когда «золотой рыбкой» вас называли все белорусы независимо от политической позиции. Тем не менее в августе 2020 года вы сделали выбор в пользу протеста. Он вам тяжело дался?

— Я бы не сказала, что была такой удобной и бессловесной спортсменкой и только в 2020 году подала голос. Я всегда свое слово говорила. Я открыто говорила, что не голосовала за Александра Лукашенко, — мне влетело. Я говорила о ценности бело-красно-белого флага — мне влетело. Критиковала чиновников — мне влетало. Но у меня был определенный статус, и скандалы из моих высказываний государство не раздувало, так что все как-то само собой утихомиривалось.

— А что значит «влетело»? В чем это выражалось?

— В том, что вызывал министр спорта и начинал учить, как надо себя вести и что говорить. Был, помню, даже случай, когда спортивная газета «Прессбол» 1 апреля опубликовала шуточный материал о том, что я будто бы выхожу замуж за пожарного и уезжаю, потому что мне здесь всё надоело. Газета вышла — и к нам в бассейн приезжает министр и начинает мне говорить: «Ты хоть понимаешь, к кому эта газета пришла и кто это прочитал?!» Я ему: «А он что, шуток не понимает? Вы дату видели?» Я тогда страшно разозлилась — за шутку мне влетело больше, чем за серьезную критику.

Даже после Олимпийских игр (мне тогда сказали, что нужно на мероприятии принять подарок от президента и поблагодарить его) я вышла и стала рассказывать о проблемах плавания, о председателе федерации, который никуда не годится и ничего не делает. И что-то сдвинулось с места. Так что не могу сказать, что передо мной стоял серьезный выбор. Конечно, я всегда понимала, что если буду критиковать так активно, как Виталик Гурков, у меня не будет карьеры. А я хотела тренироваться. И триггера не было.

Спортсмены всегда находятся в таком пузыре. Ты сознательно в этот пузырь влезаешь и находишься внутри, чтобы достичь в спорте максимума. Когда у меня были соревнования, я вообще не заходила в Интернет и не читала новости, не открывала соцсети, чтобы вообще ничто не смогло вывести меня из равновесия.

А когда наступил август 2020 года, он не стал для меня моментом выбора. Из чего выбирать, когда все очевидно? При этом я не с первого дня начала жестко высказываться и участвовать в движении спортсменов, потому что в тот момент я находилась не в Беларуси и опасалась, что меня не впустят обратно. Второй момент — это ребята, которые у меня работали и за которых я несла ответственность. Поэтому прежде чем начать активно действовать, я приехала в Беларусь, поговорила с ними и объяснила свою позицию. Меня поняли. С этого все и началось.

«Страх того, что я могу больше не увидеть свою дочь»

— Все началось с письма спортсменов против насилия и за честные выборы, которое подписали и вы. Сколько там всего было подписей?

— Подписей было больше двух тысяч. Спортсмены, тренеры, судьи, спортивные журналисты, массажисты и так далее. Вся спортивная отрасль была представлена в этих подписях. Потом появилось объединение свободных спортсменов, и у нас началась партизанская жизнь. Определился круг людей, готовых в этом участвовать. Я помню, как мы собирались на первую встречу — поздний вечер, звонки с зашифрованными сообщениями, конспирация. Потом съемки наших видеообращений — надо было собраться тихо, съехаться из разных концов города, успеть до того, как нас засекут. Причем нужно было организовать все так, чтобы одна группа приехала и уехала, за ней вторая, за второй третья и так далее. Нас было много, и видеообращения записывали разными группами.

— А вы тогда понимали, что это может плохо для вас закончиться?

— Я понимала, что очень рискую, что в любой момент могут посадить. Ребенку еще не было двух лет, и каждый раз, выходя из дома и попросив кого-то из родных или друзей посидеть с дочкой, я больше всего боялась, что вот сейчас меня арестуют, и я не вернусь домой. И что тогда с ней будет? Я понимала, что ее не бросят, но страх того, что я могу больше не увидеть свою дочь очень долго, я испытывала каждый раз, открывая дверь и выходя из квартиры.

— Когда для вас прозвенел «последний звонок»?

— Все начиналось постепенно. Я понимала, на что иду, но, конечно, надеялась, что ситуация в стране изменится благодаря общим усилиям белорусов. Но надежда постепенно таяла, а 1 сентября многие школы, где я арендовала дорожки в бассейнах для своего клуба, сообщили мне, что не продлевают договоры аренды. Сентябрь — как раз то самое время, когда начинаются не только занятия, но и работа спортивных секций.

Причем никто не сказал правду. В одной школе сослались на коронавирус — мол, пандемия, поэтому мы бассейн закрываем, приходите после пандемии. Через неделю я зашла в тот бассейн по своим делам, смотрю — все плавают, работа кипит. Все, кроме моего клуба. Коронавирус настолько избирателен? Конечно, я была страшно зла.

Потом я наконец поняла, что с клубом уже все кончено. Потом моего ребенка не взяли в детский сад, хотя обещали. И как раз в тот момент мне позвонили и предложили возглавить Фонд спортивной солидарности. И я поняла: это как раз то, что мне нужно сейчас. Наши партизанские акции были прекрасны, но к октябрю стало понятно, что это уже ни на что не влияет и нужно делать что-то новое. И я буквально за неделю собралась и уехала. С тех пор дома не была. Да и дом уже отобрали.

«Моему адвокату не дали ознакомиться с материалами уголовного дела»

— Государственные медиа после этого заочного суда подробно описывали, что именно у вас забирают: квартиру, машину, место на стоянке, деньги на счетах, холодильник и даже музыкальные колонки. То есть силовики побывали у вас дома в ваше отсутствие?

— Да, они пришли еще до суда. Арестовали квартиру и все, что там находится. Колонки, кстати, я покупала больше шести лет назад, и большой ценности они не представляют. Пусть забирают, если им так легче. После того как у меня «отжали» дом, я была уже ко всему готова. Я поняла, что они способны на все. Им не нужны законы. Как захотели — так и сделали.

— Дом у вас отобрали уже после вашего отъезда?

— Да, после. Но документы уже были поданы на регистрацию — оставалось только поставить подпись. И вот тогда началось: и это неправильно, и то неправильно, и вообще постройка незаконна, и мы ее забираем вместе с участком. И какой смысл переживать, если они все равно найдут, каким параграфом прикрыться? Полгода мы пытались бороться, пока не поняли, что это бесполезно. Да что вы хотите — моему адвокату не дали ознакомиться с материалами уголовного дела! Я понимаю, что собственность мне уже не вернуть, даже если я приеду и раскаюсь. Так что ждем падения режима и работаем для этого.

— Государство всегда внушало спортсмену: ты всем обязан мне, я дало тебе все, теперь ты мой должник. А что в действительности оно дает спортсмену?

— Государство — точнее, власть — искренне считает бюджетные деньги своими собственными. Да, у спортсменов есть базы, чтобы тренироваться, есть зарплаты. Но, простите, это не Лукашенко и не министр спорта достают их из собственного кошелька и великодушно дарят спортсменам. Это деньги налогоплательщиков, которые идут в том числе на наши зарплаты, экипировку, содержание баз. И это не благотворительность для страны — это, считайте, бизнес. Государство хочет, чтобы спортсмены привозили медали. Но тогда, естественно, в спортсменов нужно вкладываться — хотя бы чтобы у них было место для тренировок и деньги на еду. Другой вопрос, как это все распределяется, но мы сейчас не об этом.

В некоторых странах спортсмены вообще не получают зарплату, но у них такие спонсорские контракты, что им это и не нужно. У меня был индивидуальный план — мы с тренером планировали, где будем проводить сборы, где соревноваться. Но этот план дается не под человека, а под медаль. И в конце каждого периода я отчитывалась. Могу с уверенностью утверждать, что все затраты я преобразовывала в результат. Так что государство — не благодетель по отношению к спортсмену, у государства вполне конкретный интерес. Кроме того, спортсмены, которые участвуют в международных турнирах, не просто бегают-прыгают-плавают. Они представляют страну. Это своего рода дипломатия. Спортсмены дают интервью и пресс-конференции, рассказывают про свою страну. Многие знают о Беларуси по ее спортсменам.

— Да, я помню, еще лет двадцать назад, когда мало кто в мире представлял себе, где Беларусь находится и что это такое, лучшим объяснением было: БАТЭ, Александр Глеб. Борисовский футбольный клуб был самым известным белорусским брендом.

— Все верно. Но если ты являешься лицом чего-то — неважно, компании или страны, — то тебе платят за это деньги. Так что тут непростые взаимоотношения, но утверждать, будто государство меня или еще кого-то из известных спортсменов вскормило, категорически нельзя.

«Спорт вне политики — лозунг абсурдный и бредовый»

— А когда вы были этим самым лицом страны, вам не приходилось слышать за границей, что в Беларуси пропадают оппозиционные политики, нет выборов и журналистов убивают?

— Когда я завоевала первую олимпийскую медаль в Лондоне, многие удивлялись и говорили: что это за страна такая? Свысока даже говорили. А когда я взяла вторую медаль, уже подошли и поздравили. Но чтобы кто-то что-то спрашивал — такого не было. Никто из спортсменов не интересуется ситуацией в другой стране.

— Получается, если спортсмен высказывает публично гражданскую позицию, это нетипично, необычно и потому особенно ценно?

— Да, конечно. Пропаганда десятилетиями работала под лозунгом «спорт вне политики». И у многих происходит подмена понятий. Никто не задумывается, что этот лозунг абсурдный и бредовый, — хотя бы потому, что спортсмены, представляющие страну, являются как раз-таки частью этой самой политики. А у власти своя цель: они вдалбливают спортсменам в головы этот лозунг, чтобы у тех и мыслей не возникло ее критиковать.

И многие всерьез думают, что молчать — это и есть «вне политики». А потом привыкают молчать.

Помню, у нас было заседание, на котором выбирали председателя федерации плавания. Ну как выбирали — понятно, что его назначили сверху, а мы должны были изобразить процесс голосования, поднять карточки и с чувством выполненного долга пойти на банкет. Я подумала: ну что за фигня. Вышла и говорю: мир меняется, скоростной режим совсем другой, все динамично, так давайте выберем председателем молодого перспективного человека, который сможет вдохнуть жизнь в нашу федерацию.

Все как замахали руками — ой, только не трогай лихо, пусть все будет, как требуют, не лезь. Я смотрю на этих людей, которые, в свою очередь, смотрят на часы, чтобы скорее отбыть повинность и пойти выпивать, и понимаю, что никакого плавания у нас в стране не будет. Потому что всем все по барабану. Они знают, что есть такое правило игры: прийти в субботу, поднять зеленую карточку по команде и пойти нажраться — и привыкли так жить. Это гарантия их спокойствия. Если есть несколько человек, готовых возразить, они этого не сделают, потому что понимают: это ничего не изменит.

— А какая сейчас ситуация у тех, кто подписал то письмо спортсменов?

— У режима уже выработалась система «ползучих» репрессий. Вроде и не посадили человека, но постепенно тем, кто как-то проявлял себя, начинают портить жизнь: «обрезать» имевшиеся преимущества, бонусы, лишать премий, ограничивают в сборах. И в конце концов человек уходит сам, когда его лишают возможностей реализации. Или, допустим, тренер: детей, которых он тренирует, перестают пускать на соревнования, их просто вычеркивают из всех списков. И человек начинает чувствовать собственную вину: «Из-за меня страдают ни в чем не повинные дети, которые хотят тренироваться и добиваться результатов». И отзывает собственную подпись, чтобы не подставлять юных спортсменов. Да еще и постоянное психологическое давление.

Но если разобраться в ситуации, то не может человек винить себя в том, что кто-то из-за него страдает! Не из-за спортсмена, поставившего подпись, а из-за того, что система такая говнючая, из-за того, что во власти придурки и уроды сидят, которые издеваются над людьми и будут продолжать издеваться.

«В ловушке оказались именно те спортсмены, которые поддержали власть»

— Вы с Александром Опейкиным получили заочно по 12 лет тюрьмы, лишились имущества. Но при этом не так давно вы покинули Фонд спортивной солидарности. Почему вы разошлись, ведь идея была отличная, да и работали вы успешно?

— Во-первых, у меня возникли вопросы насчет прозрачности финансирования, и я начала их задавать, но вместо ответов на свои вопросы я поучила довольно серьезную негативную реакцию. А во-вторых, началась война, и фонду нужно было очень серьезно перепрофилировать деятельность. В ситуации войны мы не можем бегать и просить помощи для опальных белорусских спортсменов: какая помощь, если с территории нашей страны летят ракеты? Или просить санкций против белорусского спорта — зачем, если все санкции после начала войны вводятся без всяких просьб? И тратить на бесполезные вещи энергию, на мой взгляд, было бессмысленно. А вот потратить ее на то, чтобы у спортсменов, оказавшихся в изгнании, была возможность тренироваться и выступать. И это нужно было делать сразу, а не через полгода после начала войны.

Мы когда приехали в Польшу, сразу столкнулись с проблемой двойной дискриминации — получили много обращений от семей, которые были вынуждены бежать из Беларуси. Люди бежали от уголовного преследования, иногда хватали только детей и документы, потому что не было времени даже вещи собрать, счет шел на минуты. И вот эти дети, которых вырвали из их окружения, из школ, из спортивных секций, в Польше пошли заниматься спортом в здешние секции. А когда началась война, у поляков тоже снесло крышу, и они сказали: с белорусскими паспортами — вон из секций!

И я сразу же включилась в эту ситуацию. Мы общались с журналистами, с чиновниками, я объясняла проблему. Потом после встреч с сотрудниками польского министерства спорта была наконец создана рабочая группа, которая занималась решением этих проблем. И такие рабочие группы нужно было создавать в каждой стране. Но тут мы не сошлись во мнениях с Опейкиным. Плюс недоверие из-за финансовой непрозрачности — в общем, я просто ушла.

— Вы не думали открыть в Польше аналог своего белорусского клуба?

— Я все лето ходила по разным бассейнам, писала письма — чтобы открыть клуб, нужно как минимум иметь возможность арендовать дорожки в разных бассейнах. Но мне отвечали, что у них работают только свои тренеры, или что все дорожки уже заняты арендой на весь сезон, или предлагали совершенно нерентабельное время. И я решила пока заниматься индивидуальными тренировками.

— За два года вы сменили три страны. Было отчаяние, что всякий раз, едва приживешься, приходится уезжать?

— Из Вильнюса в Киев я переехала с удовольствием. Вильнюс не стал мне родным, а в Киеве я почувствовала себя как дома. Мне было там очень комфортно. И когда началась война и мы поехали в Польшу, я не спала трое суток и даже не хотела спать.

— Что изменилось в белорусском спорте после 2020 года?

— Спортсмены перестали выезжать на соревнования — это главное изменение. Они больше не представляют свою страну. Ее нет в мировом спорте. А для спортсменов высокого класса это катастрофа. Государство своими действиями просто убило спорт. И в ловушке оказались именно те спортсмены, которые поддержали власть. Нет, они получают зарплату, но ничего не делают. В итоге у них «встанут» результаты, они не смогут продолжать карьеру и останутся ни с чем. Они побежали за этим сыром, но в результате оказались в мышеловке.