Сначала заболела власть.

Главный признак психического здоровья — адекватность в восприятии мира. Власть уже давно демонстрирует нечто противоположное. Не хочу ограничиваться впечатляющими примерами последних месяцев — болезнь развивается не первый год. Например, импульсивным введением продуктовых «контрсанкций» хотели нанести ущерб обидевшему нас Западу (интересы собственного населения игнорировались вполне сознательно), но не учли того факта, что весь объем продаж сельскохозяйственной продукции в Россию составляет менее одного процента торгового оборота Евросоюза. Т. е. «контрсанкции» тогда не достигли и не могли достичь цели просто потому, что Европа устроена не так, как казалось нашему начальству. В результате пострадали отдельные фирмы и производители, но никак не Запад в целом. О таком же оторванном от реальности образе Запада свидетельствуют постоянные надежды на то, что недовольная поддержкой Украины часть бизнеса сможет заставить правительства своих стран изменить политику.

Наши руководители не понимают, что даже очень богатые бизнесмены в Европе или в США не открывают дверь ногой в кабинеты политических руководителей, а сами эти руководители не состоят с ними в доле. Но ведь чтобы понимать это, не надо быть семи пядей во лбу, — надо захотеть понять. Они не хотят.

И парадную форму велели загрузить в передовые танки — парад же надо провести! Парады для них вообще самое важное. И кстати, наверное, теперь они верят, что Европа замерзает.

По-видимому, образ собственной страны у властей и, прежде всего, у самого Путина так же далек от реальности, как и представления о внешнем мире. Многочисленные фактические ошибки в выступлениях первых лиц, которые их, похоже, совершенно не смущают, говорят о том, что сложившийся у них в головах образ для них важнее того, что происходит на самом деле. Это не проблемы памяти — это симптом куда более серьезной патологии: игнорирования реальности как таковой, замены ее своими о ней представлениями.

Они не только не понимают, точнее, не желают понимать окружающий мир, но и не хотят (не способны?) вступать в диалог с ним. В ответ на многочисленные обвинения в адрес нашей страны — будь то трагедия малайзийского «боинга», проблема допинга или Буча, — наша власть никогда не стремится никого убедить. «Врете вы всё», — и ладно. Даже отказывается от возможности убеждать. Так, Путин не стал выступать на G-20 — даже удаленно, в психологически безопасной ситуации, когда никто не может тебя обидеть, отказавшись сесть с тобой рядом. А то была прекрасная возможность объяснить человечеству, которое всё поголовно неправо, правоту возглавляемой им России.

Дело, полагаю, не только в том, что все они за границей — негодяи и русофобы, которых убедить ни в чем невозможно. Более важно, что официальная Россия чувствует себя в полном (цивилизационном?) одиночестве. Им не нужны обратные связи — а от кого, собственно? Они сами оценивают свои достижения, не прибегая к внешней оценке. Так, в свое время о российской победе в Сирии заявило ОДКБ, то есть фактически сама Российская Федерация; мнение США, например, не имеет значения. А глупости типа сообщения о гигантском «Путин-бургере» в Нью-Йорке на день рождения президента вообще возможны, только если раз и навсегда забыть, что кроме первого лица, которого нужно порадовать, есть и другие зрители, что информацию эту ничего не стоит проверить, и эффект в результате будет прямо противоположный задуманному. Сейчас же, судя по докладам Министерства обороны, российские войска уничтожили весь личный состав ВСУ уже раз пятнадцать, а Симоньян недавно порадовала граждан заявлением, что Киев мы взяли в первую неделю войны. Точно так же — лишь жизнью в совершенно иллюзорном мире — можно объяснить периодическое информирование собственного народа о том, как растут его доходы и вообще как хорошо он живет. И анекдотическое решение об «олимпийском чемпионе на территории Российской Федерации». Они уже не отличают реальность от компьютерной игры: Путин, демонстрируя мультфильмы о чудо-оружии, наверное, верил в его существование. Это всё больше похоже на то, как Северная Корея объявила о своей победе в чемпионате мира по футболу, в котором ее команда не участвовала.

В их фантастическом мире основанием для выдачи российских паспортов жителям ДНР-ЛНР служило то, что они «думают по-русски» (Сурков) и что у них «русская душа» (Шергунов). А война ведется за освобождение русских людей от укро-нацистского гнета — то, что эти самые русские люди об освобождении не просили и в составе ВСУ с оружием в руках защищают Украину, значения не имеет. Образ, сложившийся в головах начальства, не требует верификации и является достаточным для принятия любых, самых страшных решений.

В попытке понять причины этой неадекватности сразу возникает соблазн говорить об интеллектуальной дефицитарности. Во всём, мол, виноваты низкий интеллект и плохое или специфическое образование и профессиональная подготовка.

Однако объяснение по принципу «они там все идиоты» слишком универсально и высокомерно. Тем более, очевидно, что «там» остались пока и весьма умные люди, что не мешает им вести себя так, как они себя ведут.

Их поведение и стоящий за ним образ мира напоминают сразу несколько психических заболеваний, но вряд ли это может быть сведено к одной конкретной нозологии. Очевидно, однако, что речь идет об очень глубоких и неслучайных нарушениях во взаимоотношениях с миром, невозможности чувствовать себя в нем комфортно и, как следствие, о выстраивании непробиваемых психологических защит. Жизнь внутри иллюзий, куда не проникает травмирующее воздействие реальности, характерна, например, для людей с психозами, тяжелыми неврозами, с зависимостью от психоактивных веществ (в последнем случае речь идет о наркоманах, алкоголиках — никого лично не имел в виду! — и т. д.).

Но уход целой генерации политиков в мир иллюзий говорит о патогенном развитии, в основе которого не физиология, а скорее неспособность преодолеть жизненные проблемы. Судя по воспоминания Путина о его детстве — а именно его неадекватность оказывает самое большое деструктивное воздействие на страну и мир, — он жил в маргинальной среде (город был вполне благополучным — я сам вырос там в то же время и в том же районе, что и Путин, — воспетая им питерская улица, якобы научившая его бить первым, была не более чем полукриминальным и низкостатусным анклавом, который он ошибочно принимал за весь мир). Вырваться удалось, но лишь войдя в другую, тоже закрытую среду — в мир КГБ. Там карьера тоже не сложилась. Потом, конечно, фантастический взлет и царский трон. Но ощущение неудачи человек несет в себе — у него не получилось то, чего он хотел. Запад за своего не принял. Те самые люди, которые свысока смотрели на него в детстве, так же свысока смотрят и сейчас: он президент деревни, но не города, образованные благополучные люди — его враги. Он не может идентифицироваться с протестующими, свои для него — набранные в провинции омоновцы. А после крымского пика, вершины (для него самого) его президентства, — и вовсе сплошные неудачи, дополнившиеся сейчас позорными поражениями на поле боя, представившими его не лидером сверхдержавы, а патологическим лгуном и неудачником. А еще добавилась многолетняя изоляция, «Вы великий король, Ваше Величество!», какую бы глупость он ни сделал, ну и сидение в огромном стерилизованном гробу во время пандемии и страх за собственную жизнь, который он демонстрирует каждый день. Ему плохо в реальном мире, вот он и ушел туда, где хорошо.

А после заболел и народ. Не сам — его буквально отравили, как Навального и Кара-Мурзу.

Отравили, естественно, пропагандой, подсадили на наркотик.

в середине нулевых. В момент распада Империи о ней сожалели только те, кого судьба занесла в ставшие независимыми страны и у кого из-за политики новых властей стала резко меняться жизнь. Причем эти люди в массе своей не были оккупантами: кто-то попал в Азию, например, по распределению после ВУЗа, кто-то по другим причинам, но они не считали, что едут в покоренные страны, как англичане, когда отправлялись служить в Индию. Но резкое изменение идентичности, негативная информация о Советском Союзе, неизбежные трудности переходного периода сделали свое дело. Многие люди начали ощущать Россию не как передовое государство, флагман всего человечества, а как страну довольно отсталую, перед которой стоит задача догнать Европу, которая должна отказаться от мессианского самоощущения, и так далее. Был даже лозунг: «Догнать Португалию!» — правильный, но не духоподъемный!

Всё бы наладилось — не мы первые, не мы последние, — но, пользуясь монопольным господством в СМИ, власть стала предлагать другую, одновременно более благополучную и крайне опасную концепцию. Мы — лучшие (духовные, добрые, хранители истинного христианства и семейных ценностей). Поэтому все нам завидуют. Поэтому — ненавидят. Но мы сильные и всех победим.

Такая картина мира была предельно выгодна властям: она списывала все провалы на происки врагов, а доблестью делала терпение и покорность. Побочным результатом был рост национальной самооценки — лучшие же мы, еще не раса господ, но хромосома уже особая. Разумеется, эта концепция означала не меньший отход от реальности, чем у властей, — ведь никаких завидующих нам врагов в природе не существует. Но уход в иллюзии не может быть частичным: если на реальность наплевать, то и возникают боевые комары, ненавидящие нас американцы, наркомания Зеленского и так далее. Впереди — плоская Земля, стоящая на трех китах.

В рамках такого мироощущения уже не вызывает удивления вера многих наших сограждан в то, что украинцы сами на нас напали, сами бомбили Мариуполь и устроили резню в Буче. Не могли же это всё сделать наши — духовные, справедливые и так далее!

Это мироощущение психологически комфортно. Это ситуация наркомана, которому не нравится окружающий его мир и свое место в нем, но всё улучшает доза. Правда, потом нужна еще одна, уже большая, а потом еще, и впереди лишь неизбежная и мучительная смерть. Но кто из наркоманов это понимает, тем более когда наркотик — телевизор — доступен в любую секунду?

Это лечится. Есть только одна сложность: чтобы вылечиться, больной должен этого захотеть! Он должен понять, что с ним что-то не в порядке, должен осознать гибельность — для себя и для других — продолжения жизни в рамках искусственной реальности. Только тогда есть шанс.

Болезнь нашей власти и нашего общества страшна не глубиной и неизлечимостью, а тем, что и властям, и людям вполне комфортно внутри болезни. А вот такие случаи, увы, некурабельны.