Армяне выходят на улицы протестовать часто и с удовольствием. Протесты прокатились стране в начале 2015 года, когда солдат с российской военной базы в Гюмри Валерий Пермяков вырезал семью из шести человек и бежал. Вопросы о российской базе начали задавать не только в Гюмри, где у жителей давно были к ней претензии, но и вообще в Армении. Пермякова поймали в России, собирались там и судить. Выдать российского гражданина для суда армянам формально было невозможно, но негодование в дружественной стране было настолько сильным, что Россия уступила, найдя зацепку в законе.

Спустя полгода, летом 2015-го, отношения Армении с Россией снова подверглись серьезным испытаниям. В стране резко подорожало электричество, и каждый мало-мальски читающий армянин знал, что цены подняла российская компания «Интер РАО», которой принадлежали тогда армянские электросети (она продаст их через полтора месяца после протестов). Но антироссийские выкрики, якобы звучавшие в Ереване, и новости об «армянском майдане» армяне тогда слышали только в новостях на российском телевидении. Приехавших из Москвы журналистов обещали побить за вранье, но на самом деле просто подняли на смех. В Ереване самым популярным был плакат: «Это не майдан, это маршал Баграмян» (на проспекте имени Баграмяна собирались протестовавшие).

В 2018-м Армения протестовала против «пророссийского» президента Сержа Саргсяна, кончилось это «бархатной революцией», которая и вынесла наверх нынешнего премьер-министра Никола Пашиняна. И снова публичных претензий в адрес России не звучало.

Не было их даже после войны 2020 года, когда Азербайджан вернул себе почти весь Карабах. Формально Россия вроде бы и не должна была помогать Армении, потому что условия ОДКБ не распространялись на территорию Карабаха, а Азербайджан напал только на нее. Правда, уже звучали упреки: дескать, русские могли бы прийти на помощь братской стране, как Турция без всяких ОДКБ помогла своему союзнику. На протяжении года после этого между Арменией и Азербайджаном возникали стычки, и каждый раз звучала эта аббревиатура — ОДКБ.

В ночь с 12 на 13 сентября 2022-го обстрелам со стороны Азербайджана подверглись города Горис, Джермук, Варденис, Сотк. И это уже точно был не Карабах, это была территория Армении.

миссия отправится в Армению «для поиска путей решения конфликта».

А 19 сентября в Ереван приехала спикер Палаты представителей США Нэнси Пелоси. И армяне услышали, что у них могут быть союзники не только в России, и эти союзники намекают на помощь вполне действенную. Об ОДКБ заговорили уже только в одном контексте: из этой бесполезной структуры надо выходить. Фактически для армян это означает разрыв не только с организацией, но и с Россией.

«Это не мы против России, а Россия против нас»

— Ты знаешь, что здесь начинался развал СССР? — говорит оператор Саркис, устанавливая штатив на площади Свободы в Ереване. — Это было в 1988 году, а в 1991–1992 годах началась война. Армения еще после землетрясения не оправилась, у нас была разруха, не было электричества, газа, воду давали по часам. Но общество было очень сплоченное, у нас было видение будущего. Мы радовались…

Места на площади Свободы немного, половина занята кафе и ресторанами. На свободном островке дети катаются на электрических машинках. После 13 сентября детский аттракцион приходится часто сворачивать: на площади стали собираться митинги протеста. Именно здесь я впервые увидела и услышала, что армяне больше не хотят сохранять с Россией прежние отношения. Очередной такой митинг собрался здесь в День независимости Армении, 21 сентября.

Содержания речей, которые произносят со сцены активисты один за другим, я не понимаю. Но смысл могу уловить по отдельным словам: Путин, агрессия, ОДКБ, пропагандисты. И по экспрессии, с которой на сцене произносят эти слова, а в толпе подхватывают. Задать вопрос кому-то из людей на площади почти невозможно, все так внимательно слушают выступающих, будто те говорят что-то новое.

— Нет, мы не против России! — энергично крутит головой пенсионер Левон. — Это Россия против нас. Российское правительство. И сейчас у нас много людей, которые так говорят. Я так думаю, 92 процента.

— Разве Россия — не вековой и единственный союзник Армении? — спрашиваю я.

— Это обман, — Левон крутит головой еще сильнее. — Россия во все времена обманывала Армению. Россия всё у нас забрала в начале 2000-х. Но если бы она взамен дала нам мир, свободу, Карабах, это было бы понятно.

Мужчина в тонких очках и с флагом Union Jack на футболке в ответ на мой вопрос сначала машет рукой: он не хочет разговаривать по-русски. Потом всё-таки соглашается и говорит почти без акцента. Его зовут Артос.

— Россия — союзник наших врагов, она 20 лет активно вооружала Азербайджан, в результате нас довели до такого состояния, — объясняет он. — Россия всегда имела целью поработить своих соседей. И так получилось, что с нами они вплотную приблизились к этому шагу. Вот я сейчас говорю с вами по-русски. Я армянин, но в детстве я вынужден был идти в русскую школу, потому что таким было мышление нашего общества. Теперь у нас люди начали прозревать.

У многих в Армении, продолжает Артос, были надежды на Никола Пашиняна, который «пришел к власти в 2018 году под лозунгами свободы, демократии и независимости».

— Пашинян встал по главе движения за свободу, а потом развернул страну в противоположном направлении, — говорит Артос. — Когда он стал премьер-министром, в одном из первых выступлений он сказал, что Армения не будет менять геополитический вектор.

Артос признает, что у премьер-министра может не быть другого выхода, в Армении «все видят, что происходит с Украиной», и понимают, что «Россия всегда отомстит тем, кто хочет независимости от нее». Но все события с осени 2020 года, считает Артос, показали армянам, что бояться Армении уже поздно.

— Россия и так нам мстит, — уверен он. — Поэтому мы потеряли Карабах.

Немолодая женщина и крепкий мужчина стоят, держась за руки. У обоих на груди приколоты ленточки в цветах армянского флага. Это мама и сын — Мелания и Рер, представляются они. Мелания держит в руках табличку, на ней что-то написано по-армянски.

— «Не будет мира с Пермяковыми и Сафаровыми», — переводит Рер. —Пермяков — это было не первое убийство в Гюмри, но дело не в нем. Зачем нам российская база? Здание, которое она занимает, не российское, его Америка строила для армянских сирот. Зачем Армения платит за базу, если эти военные не приходят нам на помощь, когда они нужны? И что такое пять тысяч российских военных, чтобы сдержать турецкую армию? Против турецкой армии этот пятитысячный контингент секунды не устоит. Мы же теперь увидели, что за армия у России.

Рер говорит, что он стал сомневаться в России еще в 2016 году.

— В 2016 году Россия вооружила Азербайджан на четыре миллиарда долларов, хотя Армения — член ОДКБ, союзница России, — объясняет он. — Мы терпели, потому что дорожили Карабахом и всё равно верили, что Россия — наша защита. Но если ты продаешь оружие врагу твоего друга, это что значит? Сейчас мы увидели, что Россия на стороне нашего врага. Мы видим Украину и видим, что Россия заходит в чужой дом так же, как Азербайджан.

— Мы не за ссору, мы за нормальные отношения между государствами, — перебивает сына Мелания. — Если мы дружим — то дружим, а если нет — то нет. А вот это «младший брат, старший брат» — зачем это?

В стороне от толпы стоит молодая женщина с коляской, ее зовут Цовинар. Они с мужем приехали на митинг вместе, но муж пошел к самой сцене, а она побоялась за ребенка.

— Мы думаем, что выйти из ОДКБ — это единственное, что может сделать сейчас Армения, — рассуждает Цовинар. — И мы пришли сюда, потому что хотим помочь своей стране, чем можем. Мы не против дружбы с Россией, но мы против дружбы с Путиным.

Со сцены тем временем звучит русский язык.

— Лучше порядочный человек, ругающийся матом, чем тихая интеллигентная тварь, — кто-то в микрофон почти дословно цитирует Фаину Раневскую, потом снова переходит на армянский.

Через пару минут снова цитата по-русски: «Прощай, немытая Россия». Я прислушиваюсь, угадываю в армянской фразе слово «скабеева», потом опять по-русски: «Армяне хотят выйти из ОДКБ, интересно, куда они пойдут, неужели в НАТО?»

— Армения хочет в НАТО? — спрашиваю у немолодого мужчины, который только что был на митинге, а теперь присел за столик в кафе неподалеку.

— Они говорят так: если Россия не помогает, ОДКБ не помогает, тогда нам ничего не остается, кроме как просить помощи у других стран, — переводит он. — Надо обращаться к мировому сообществу, чтобы у нас были миротворцы.

Кольцо

В Горис, пострадавший от обстрелов ночью 13 сентября, мы едем по дороге, которая ведет к Нахичевани, азербайджанскому эксклаву в Армении. Азербайджан требует передать ему не только Карабах, но и эту дорогу вместе с окрестностями, Зангезурский коридор. Это связало бы Баку не только с Нахичеванской автономией, но и с дружественной Турцией.

Мы едем у самой границы с Нахичеванской автономией. Рядом с селом Ерасх установлен флаг Армении. Вдоль дороги тянутся брустверы, на них сверху лежат автомобильные покрышки.

— Эх, кто ж так делает, по ним же и будут целиться! — досадливо морщится Саркис, а потом показывает рукой: — Вон там уже Азербайджан.

Дальше, возле села Паруйр Севак (названо в честь советского армянского поэта), развевается российский флаг.

— Миротворцы, — коротко комментирует Саркис.

Если смотреть на карты в Гугле, то Нахичевань южнее, а на нашем пути — небольшой круг возле горы Тежкар, уже территория внутри него обозначена «Азербайджан». Внутри этого круга находится село Тигранашен, Керки. Раньше оно называлось Керки и жили здесь азербайджанцы, но бежали в 1991 году, когда началась война за Карабах.

Мы сворачиваем с шоссе на грунтовку. Вдоль стены, отделяющей от дороги чей-то дом, идут два индюка. Лошадь щиплет пожелтевшую траву. Из ворот выходит старая женщина с белым ведерком в руках. Это Майя. Она что-то говорит по-армянски и протягивает мне ведерко, там черно-синие грозди винограда.

— Она говорит, что только собрала, — переводит Саркис. — Они из Карабаха, из села Геташен. Бежали сюда в 91-м году, когда была операция «Кольцо». Знаешь? Ее проводили советские войска с азербайджанским ОМОНом. Из четырех деревень — Геташен, Мартунашен и еще двух — всех армян депортировали. Депортация из Карабаха оттуда началась.

Майе 86 лет, ее мужу 88. Они живут вдвоем, муж сейчас собирает виноград. У них есть двое сыновей в Ереване и дочка во Франции. И одиннадцать внуков — все, добавляет Майя, отличники.

В 1991 году, когда азербайджанцы пришли в Геташен, старший сын Майи попал в плен, потом его отпустили. Армян, живших в Геташене и соседних селах, вывозили на вертолетах, давая на сборы несколько часов, потом везли на автобусах. По дороге автобусы останавливали и грабили. Полуразрушенные дома в Тигранашене, оставшиеся от бежавших азербайджанцев, правительство выделило армянским беженцам. С тех пор они здесь и живут.

Майя машет рукой, зовет нас во двор своего дома. Мои вопросы она понимает, но отвечает на своем языке. Саркис переводит. В их селе примерно 30 домов. Во всех живут беженцы, большинство из Карабаха, но есть и из Баку. Майя вдруг застывает на секунду, глядя куда-то вдаль, а потом удивительно быстро для своих лет бежит по выжженной траве. Там соседские коровы едят листья с ее и без того хилых яблонь. Яблоки Майя выращивает, чтобы кормить кроликов. Прогнав со своего двора чужих коров, Майя возвращается к нам, даже не запыхавшись.

— Воды опять нет, — вздыхает она, показывая рукой на старую чугунную ванну посреди двора.

Электричество в их селе есть, а воду для полива дают «из бассейна, который стоит на горе», на несколько часов в день. Напор слабый, и до двора Майи вода не доходит. Поэтому они используют для полива питьевую воду, а это дорого. Транспорт сюда тоже не ходит. Если жителям Тигранашена надо в город, они выходят на шоссе и голосуют, кто-то обязательно подберет.

— Страшно вам тут? — спрашиваю.

— Да, — отвечает Майя по-русски. — Сосед пропал, потом его нашли убитым.

Джермук, обстрелянный в ночь на 13 мая, километрах в пятидесяти отсюда. Майя говорит, что стрельбы они не слышали. Но в Джермуке служит один из ее внуков. Утром 12 сентября у него поднялась температура, и фельдшер отправил его в санчасть.

— Когда он спускался, то видел, как российские войска, стоявшие там, тоже спускались, — рассказывает Майя, а Саркис переводит. — Они должны были стоять там и не пускать азербайджанцев, но 12 сентября они ушли. А через несколько часов началась азербайджанская атака.

Майя замолкает, потом пристально смотрит на меня, что-то говорит Саркису, я понимаю слово «Русастан» — Россия по-армянски.

— Она спрашивает, не обидишься ли ты, если она правду скажет, — переводит Саркис, а Майя смотрит на меня, крепко сжав тонкие губы.

Майя говорит, что

Внуки требуют, чтобы Майя и ее муж уезжали из Тигранашена, а дом продавали. Но кто ж его купит, особенно сейчас.

— Возьми еще виноград, — она снова протягивает мне свое ведро. — Сейчас азербайджанцы придут и нас всё равно отсюда выкинут. Если они дорогу взяли, то и нас возьмут.

Я беру черно-синюю гроздь и машинально кладу в рот ягоду. Она терпкая, с горчинкой и с очень толстой кожей. Мы уезжаем, я оглядываюсь и через заднее стекло вижу, как Майя стоит в воротах своего дома и смотрит нам вслед.

Горис

Села Акнер и Веришен севернее Гориса, который попал под обстрелы в ночь на 13 сентября, и ближе к границе с Карабахом, а с ноября прошлого года — с Азербайджаном. В горах находятся позиции армянской армии. И когда по ним ударила азербайджанская артиллерия, снаряды долетали до жилых домов в Акнере и Веришене.

В доме с дырой в стене живут Сона с мужем, их сын и дочка и очень пожилые родители мужа. Дыру пробил снаряд. В ту ночь Соны дома не было, она увезла дочку к врачу в Ереван и ночевала у родных.

— Я позвонила домой, чтобы узнать, как там мой сын, — рассказывает Сона. — У него аллергия, он задыхается, если укусит пчела, я волновалась, поэтому звонила поздно. Мы с ним говорим — и тут я слышу в телефоне каскады, взрывы. У меня началась паника. Не могу описать, что я чувствовала. Дочка спала рядом в Ереване, а сыну я только шептала: пожалуйста, не клади трубку, я хочу тебя слышать. Я даже закричать не могла, потому что все в квартире спали. У меня до сих пор эти звуки в ушах стоят.

Муж Соны работает фельдшером в больнице, в ту ночь он дежурил, ребенок был дома с дедушкой и бабушкой.

— Сын сидел у окна, когда это началось, и он прямо видел эти взрывы, — продолжает Сона. — Он даже не успел надеть тапочки. Они с бабушкой и дедушкой побежали в подвал и всю ночь там просидели. А потом сын и днем боялся выйти. Он так и сидел в подвале, пока муж не вернулся с дежурства и не повез его ко мне.

Машина, на которой муж Соны привез в Ереван их сына, была вся избита и исцарапана, словно тоже попала под обстрел. Оставив ребенка, муж Соны поехал обратно, фельдшер нужен был в деревне. Стрельба продолжалась два дня. Через неделю Сона с детьми вернулись домой, потому что оставаться у родных в Ереване уже было тяжело. Они начали оборудовать подвал так, чтобы от будущих обстрелов там можно было прятаться долго.

— Чтобы моя душа была спокойна, — объясняет Сона. — Сейчас я вытащила оттуда всё, чтобы высушить, а дальше мы поставим мешки с песком. Вода у нас там есть. Это же деревенский дом, в подвале всегда есть что пить и есть, надо только сделать там так, чтобы было безопасно.

Школу в их селе сразу после обстрела перевели на онлайн. Но фактически учеба остановилась, потому что не хватает интернета. Через неделю детей вернули на занятия. И многие соседи, уехавшие из села сразу после обстрелов, вернулись. Жить этим людям больше негде.

А в Веришене живет Гурген, учитель математики, с родителями и бабушкой. На работу он ездит в село Татев, за 30 километров от дома, — по горному серпантину это почти час пути. В их школе всего 48 учеников. Есть классы по шесть человек, а есть класс, где только двое детей. Гурген работает еще и в Горисе, там школа на 300 учеников. Еще шесть учителей оттуда тоже ездят к детям в Татев, потому что учителей не хватает, и Гурген возит всех на своей машине.

Сам Гурген специально не учился на школьного математика. Он артиллерист, отслужил в армии Арцаха, получил там пять медалей. Его мама сразу приносит коробку и любовно рассказывает о каждой. После армии он отправился учить детей. Просто потому, что больше было некому. Одновременно он учится в Горисском госуниверситете. Кроме того, у него есть в соседних селах подшефные дети с особенностями развития. Их он учит математике и армянскому, рисует с ними, мастерит для них поделки, устраивает праздники.

В свободное время, которого совсем мало, Гурген делает игрушки на продажу и сдает их в магазины, это для заработка. Как раз сейчас, перед Новым годом, у него много работы. Еще у него есть старое пианино «Ростов-на-Дону». Я прошу его сыграть что-нибудь — и он идет к инструменту с радостью.

— Мамина гордость, — шепчет мне на ухо его мама и смотрит на сына непередаваемым взглядом.

— Вечером 12 сентября мои мама и папа уже спали, а я только пришел домой, — рассказывает Гурген. — Сел проверять тетради и где-то в первом часу ночи услышал грохот. Родители проснулись, мы побежали прятаться в пещеры. Я сейчас даже не помню, как это было, мы просто бежали. С нами бежали соседи с маленькой дочкой.

Дочку соседей, семимесячную Вику, нес на руках Гурген. Пещеры — то ли природные, то ли много лет назад кем-то выдолбленные в горе на другой стороне дороги, напротив домов, — стали бомбоубежищем для всей деревни. Люди пряталась в них, пока не стихла стрельба, и потом еще не сразу смогли вернуться домой.

— Мы долго не могли выйти, потому что в воздухе стеной стояла пыль, пахло порохом и гарью, — продолжает Гурген. — А когда вернулись, то увидели, что снарядом нам пробило крышу над моей комнатой. Компьютер, телевизор, мой письменный стол — ничего этого больше нет, только книги остались целы.

Он показывает осколки снаряда, которые нашел там, где раньше была его комната.

— Это от гаубицы, — со знанием дела говорит он.

В пещерах их деревня уже спасалась во время войны 2020 года. Потом стало казаться, что жизнь снова безопасна.

После 13 сентября Гурген поставил в пещере кровати и стол, принес туда мощный фонарь и запас питьевой воды, пристроил навес из шифера. Потому что неизвестно, когда снова придется туда бежать. Уехать им некуда. Да и не хочет Гурген уезжать.

— Если мы уйдем отсюда, наше село сразу займут азербайджанские солдаты, — уверен он. — Так же люди уезжали из Арцаха. И что сейчас с Арцахом? Российские военные находятся рядом, но видите: это всё равно случилось. Опыт показывает, что, когда мы ставили свою безопасность в зависимость от других, мы всегда что-то теряли. Мы можем надеяться только на самих себя.

Если понадобится, добавляет Гурген, он в любой момент готов снова стать не учителем, а артиллеристом.

— Если я не возьму оружие, то некому будет детей учить, — пожимает он плечами. — Мой брат сейчас служит в армии, я тоже могу пойти, если надо будет, я же армянин.

У Нади, соседки Гургена, дом не пострадал, но после той ночи ей постоянно слышится тот грохот.

— В страхе живем, — вздыхает она. — Очень страшно. Путин мог бы нам помочь, а он вон что делает.

«Россия уходит из нашего сознания»

За неделю до обстрелов армянской территории премьер-министр Никол Пашинян выступал на Восточном экономическом форуме в российском Владивостоке, встречался там с президентом Путиным и в числе прочего поблагодарил его: «Мы очень высоко ценим деятельность российских миротворцев». Тогда же он сказал, что очень рассчитывает на «тесное сотрудничество с Россией» в том, чтобы Армения наладила «разговор с Турцией» и «интенсивный разговор с Азербайджаном по поводу нагорнокарабахской проблемы». Эти и другие слова, в частности о неизменном курсе на сотрудничество с ОДКБ и о будущем договоре с Азербайджаном, армяне начали припоминать своему лидеру 13 сентября.

— За два года, прошедшие с 44-дневной войны, и ОДКБ, и Россия стали вызывать раздражение у наших граждан, об этом заговорили уже не только в Ереване, но даже простые люди в деревнях, — говорит председатель общественной организации «Журналисты за права человека» Жанна Алексанян. — Все уже видят, что Россия кинула Армению. В приграничных областях идут боевые действия, наши военнослужащие гибнут, попадают в плен, пропадают без вести, а Россия объявляет, что ОДКБ военной помощи не окажет. Россия открыто показывает, что она с Азербайджаном и с Турцией. В 2020 году нам объясняли, что Карабах — не территория Армении. Но теперь атаковали уже наши города. И что? Никакой помощи. У людей уходит надежда на Россию. Россия просто уходит из нашего сознания.

По словам Жанны Алексанян, всё это в Армении понимали и после войны 2020 года, но открыто не говорили. И не потому, что боялись, как раз со свободой высказываний у армян проблем нет, после 13 сентября они доказывают это чуть ли не каждый вечер. Но осознание того, что на прежнего союзника нельзя рассчитывать, пришло к обществу не сразу.

— Никол Пашинян встречается с экспертами, с представителями гражданского общества, и ему конкретно говорят: надо уходить из ОДКБ, — продолжает Жанна Алексанян. — Даже в парламенте представители партии Пашиняна говорят, что надо уходить из ОДКБ. Мне кажется, они ждут сигнала от общества. И этот сигнал есть.

Очередной такой «сигнал» Никол Пашинян получил 21 сентября. День независимости Армении, который традиционно заканчивался митингом против ОДКБ на площади Свободы, начался с тяжелого инцидента на мемориальном военном кладбище Ераблур в Ереване. Премьер-министр приехал возложить цветы к могилам солдат, убитых во время войн за Карабах, а там его с ночи ждали ветераны Карабаха и родители военных, погибших осенью 2020-го. Они кричали, обвиняя премьер-министра в предательстве, и пытались не пропустить его к пантеону. Охрана оттеснила людей, несколько человек были задержаны, две женщины потом жаловались, что одной сломали руку, другой — палец. И это, говорит Жанна Алексанян, было не разовой акцией, а тяжелым симптомом того, как изменилось отношение армян к премьер-министру, которого еще недавно поддерживали три четверти населения.

Политолог Арам Оганесян считает, что требование порвать с ОДКБ, а если потребуется — снизить градус сотрудничества с Россией, стало уже «очень широким консенсусом» в армянском обществе.

— Есть, конечно, какие-то группы населения, у которых сохранились иллюзии, — замечает Арам Оганесян. — Или они инспирированы российской пропагандой, или имеют прямые связи с Россией. Но в целом в политической элите обсуждаются только сроки и степень разрыва с Россией.

В парламенте страны кроме партии Никола Пашиняна есть оппозиция, представляющая бывших президентов страны Роберта Кочаряна и Сержа Саргсяна, их в Армении считают «прокремлевскими». Большинство в парламенте принадлежит партии Пашиняна, но и она до недавнего времени выражала вполне пророссийские взгляды.

— Чтобы вы понимали нравы в нашем парламенте: фактически это базар, по любым вопросам дело доходит до личных оскорблений, но в отношении того, что Россия для нас безальтернативна, до последнего времени существовало единое мнение, — продолжает Арам Оганесян. — А сегодня ситуация такая, что партия Пашиняна взяла курс на отдаление от России, хотя и очень осторожное. Пока, например, в виде выхода из ОДКБ. Это еще не разрыв, но тенденции к нему уже есть.

С какой скоростью единомышленники премьер-министра будут дрейфовать от России — это, по словам Оганесяна, раньше могло зависеть «от личности самого Пашиняна» как лидера. Потом появился еще один фактор: 19 сентября в Ереван приехала спикер Палаты представителей США Нэнси Пелоси. Помощь Армении предложила и Франция.

— И сегодня уже даже правительство Пашиняна признает, хоть и очень осторожно, с большими оговорками, что есть конкретное предложение с Запада, — продолжает Армен Оганесян. — Такие предложения поступали и раньше, но непублично. И всегда Западу отвечали, что у нас есть Россия. Более того, еще недавно на Восточном экономическом форуме так говорил и сам Пашинян Путину. И во время 44-дневной войны идею о европейских миротворцах торпедировала в первую очередь сама Армения. А теперь такое предложение было сделано публично.

— Нас уже пугают украинским вариантом, — подтверждает Армен Оганесян. — Считается, что на столе у премьер-министра есть два варианта: или Беларусь, или Украина. Только «Беларусь» — уже без Карабаха и без Зангезурского коридора. На вариант «Беларусь» армяне не согласятся никогда, мы по-другому видим будущее. Я критически отношусь к правительству Никола Пашиняна, но, если зайдет речь о независимости страны, я просто пойду и встану туда, куда надо будет встать. А «украинский вариант» с нами уже начался: это потеря Карабаха и пяти тысяч наших ребят, опустошение Шуши и Гадрутского района Карабаха.

С Арменией Россия может потерять последнего союзника в мире, сохранявшего ей верность несмотря ни на что на протяжении 30 лет. Виновата в этом, уверен Армен Оганесян, будет только сама Россия.

— Если бы не эта евразийская бацилла, эта славяно-тюркско-китайская идеология, этот бред вечного противопоставления себя Западу, мы бы могли сохранять с Россией союзнические отношения, а на таких, как я, показывали бы пальцем как на экзотическое меньшинство, — рассуждает политолог. — Но тоталитарные тенденции внутри страны отражаются и на внешней политике, на отношении к странам, которых Россия считает вассалами, как Беларусь или Армению. И теперь наши идеи в Армении разделяют сотни и сотни тысяч людей. Это результат деятельности одного выдающегося политического деятеля — Владимира Владимировича Путина. Он фактически сделал больше для распространения наших идей, чем мы могли себе представить.