Окорочка, ВДНХ и «МММ»

Зайнап Гашаева родилась в год смерти Сталина. Но из ссылки ее семья вернулась в Чечню только в середине шестидесятых, после смерти отца. В Грозном она окончила школу, получила высшее экономическое образование, вышла замуж за Рамзана, родила троих сыновей и дочку. А в перестройку, когда в СССР началась свободная торговля, Зайнап решила заняться бизнесом, и не в Грозном, а в Москве. Тогда ВДНХ перевели на хозрасчет, и павильоны начали сдавать в аренду. Семья переехала, устроилась — и Зайнап пошла прямо на ВДНХ к директору просить павильон. Ей сказали: да бери три, только корми моих людей. Она и взяла. В одном павильоне открыла кафе, в других — магазины. Нашла партнера Леню, с которым они вместе «крутились» — это одно из самых популярных слов того времени. «Крутились» все. Те, кому повезло, выкручивались — из нищеты, бесперспективности и даже голода.

— Мы придумали отличный бизнес. У магазинов тогда вообще не было денег, чтобы закупать товары. Мы покупали на складе куриные окорочка (их в народе называли «ножки Буша») и развозили по магазинам на реализацию. То есть нам заранее никто ничего не платил, и брали товар охотно. В цену мы закладывали свои 10 процентов, и всё шло отлично. Купили «Ниву». А потом заработанные 9 тысяч долларов отнесли в «МММ». В общем, Мавроди «сделал нам рэкет».

Одни деньги пропали в пирамиде, другие зарабатывались — каждый день, без выходных, в тряской «Ниве» и павильонах ВДНХ. Заработки были хорошие. И осенью 1994 года Зайнап решила перевезти своих родителей из Грозного в Москву.

«Зайнап, ты Ельцину пишешь?»

11 сентября 1994 года она позвонила из Грозного сыну в Москву и сообщила: скоро вернусь с родителями, ждите. Сын, который смотрел новости, сказал: «Мама, как ты собираешься возвращаться? Войска подходят к границе Чечни». И Зайнап осталась. Уехала из Грозного лишь на короткое время в конце января.

— 31 января бомбили Грозный. Мы с подругами ушли из города в село и сидели в подвале. Я писала письма детям. Думала, убьют, но письма потом кто-нибудь найдет и передаст им. Письма под камень складывала. Троим сыновьям написала, потом начала писать дочери: «Римма, прости, что не смогла дать тебе столько любви, сколько должна была, и уже не успею…» А соседка спрашивает: «Зайнап, ты Ельцину пишешь?» В общем, бомбежку мы пережили, а потом я уехала со скверным чувством: мне есть куда бежать, у меня в Москве дети в безопасности, а в Грозном мальчишки младше моих детей строят баррикады, какие-то железки тащат, чтобы танки не прошли. Когда я всё это увидела, то поняла, что должна что-то делать. В Москве сразу начала искать антивоенные акции, чтобы в них участвовать.

Антивоенные акции в столице в то время проводились часто. За плакаты еще не сажали, статей о дискредитации армии не было, зато были живы Сергей Юшенков, Галина Старовойтова, Сергей Ковалев, Егор Гайдар.

Идея была простая: солдатские матери должны были доехать до Ингушетии, оттуда пешком пойти в Чечню. В Грозном им навстречу должны были выйти чеченские матери. А потом все вместе — снять белые платки и бросить на землю. На Кавказе есть такая традиция: если женщина снимает платок и бросает его на землю, все конфликты должны немедленно прекратиться.

— Я везла больше ста солдатских матерей поездом из Москвы в Ингушетию. Там мы все собирались. Кто-то добирался автобусом, кто-то — самолетом, и все мы должны были пешком идти в Грозный во главе с Марией Кирбасовой, которая была председателем Комитета солдатских матерей. И когда мы уже прошли Самашки и шли в Ачхой, нас окружили БТРы и танки и вывезли силой на территорию Ингушетии. После того как нас вывезли из Чечни, я поняла, что не могу вернуться в Москву. Не могу, как раньше, жить, пока мой народ горит в огне. После разгрома Марша я решила остаться и что-то сделать для Чечни.

Надя и Аня

Мысль о том, что нужно как-то документировать всё, что происходит, появилась у Зайнап после знакомства с журналисткой «Общей газеты» Надеждой Чайковой. Они познакомились тогда же, в 1995 году, и стали близкими подругами. 7 апреля Надежда как раз была в командировке, и благодаря «сарафанному радио» они узнали, что началась зачистка в селе Самашки. Обе поехали туда. Встали на границе села: войти туда было невозможно. Стояли и смотрели, как бегут люди, как кричат, как говорят, кого убили, что сожгли, кого похоронили, где взорвали. Надежда достала блокнот и что-то туда записывала.

— А я стою и не знаю, что делать. Достала блокнот, что-то тоже начала записывать. Думаю, что же теперь делать? Знаете, и тогда я подумала про свое поколение — поколение людей, которые родились и выросли в депортации и ничего не знают. У нас не было никаких фото, документов — никаких свидетельств. Только рассказы родственников. И тогда я поняла, что надо делать. Я позвонила Хамату Курбанову — он был представителем президента Дудаева в Москве — и говорю: «Хамат, пришли мне хоть что-нибудь для съемки!»

Хамат Курбанов через год был убит вместе с Джохаром Дудаевым. Но тогда после звонка Зайнап он выполнил просьбу и прислал ей фотоаппарат-«мыльницу». Так что архив начался с зачистки в Самашках 7 апреля 1995 года. Потом Зайнап попросила известную чеченскую журналистку Хазман Умарову найти видеокамеру. Хазман нашла камеру и пошла снимать в Самашки. Это были первые видеодокументы архива Зайнап Гашаевой. А потом они снимали до конца войны каждый день. Никаких «паркетных» съемок — ни командиров, ни чиновников — в архиве нет. Зайнап и ее друзья снимали зачистки. А после зачисток заходили в дома и записывали интервью очевидцев, оставшихся в живых.

Надежду Чайкову убили в селе Гехи в 1996 году. Ей было 33. Зайнап до сих пор считает, что, если бы в этот момент они были вместе, она смогла бы уберечь Надю. Но не успела. После штурма Серноводска (Надежда уже побывала там и передала в Москву репортаж) Зайнап поехала в село, где шла зачистка, и ей сказали: «Надя зашла». Этим простым словом «зашла» фактически обозначалось «пошла на смерть, шагнула под огонь». Из того села Надя не вернулась. Ее нашли спустя несколько дней в Гехи убитой выстрелом в затылок. На Наде Чайковой был платок, и ее собирались похоронить как чеченку. Но коллеги из Москвы и чеченские друзья, которые ее искали, помогли опознать. Надю отправили в Москву в фольге — предоставить цинковый гроб федералы отказались.

— И вот 1999 год, чечено-ингушская граница, блокпост «Кавказ-1» — очень известный, ни один журналист мимо него не прошел. Я выхожу оттуда и вижу группу людей, а в центре — женщина с белыми волосами. Подошла: «Анна, вы приехали?!» Она говорит: «А как же я могла не приехать?» Мы подружились и очень помогали друг другу. Аню, как и Надю, я просила всё время: «Уезжай, не ходи по лезвию». Память о Наде подсказывала, что нельзя тут Ане находиться. Особенно когда ее задержали в селе Хатуни без всяких ордеров и постановлений. Но Аня не боялась. Журналисты вообще всё время верили в то, что благодаря их статусу их не тронут.

Это случилось весной 2001 года. Она поехала в командировку писать об издевательствах федеральных войск в Веденском районе Чечни. Полк ВДВ располагался как раз в селе Хатуни. Политковская побывала в близлежащих селах Махкеты, Тевзана, Элистанжи. Собрала свидетельства расстрелов, грабежей, похищений людей. А потом ее задержали те самые военные из полка в Хатуни — вместе с водителем, который возил ее во время командировки.

Местные жители часто подрабатывали извозом для командированных журналистов и съемочных групп. Так что водителя в тот же день ближе к полуночи отпустили. А Политковскую посадили в земляную яму. Удивительное дело, но она считала свое задержание везением: она увидела, что зинданы, наличие которых отрицали федералы, на самом деле существуют и используются. А ночью ее выводили из ямы к установке «Град» и говорили: мы сейчас тебя расстреляем, и под грохот «Града» никто даже не услышит выстрел.

Но местный водитель не побоялся позвонить Зайнап Гашаевой. Она подняла тревогу и позвонила в Москву, после чего коллеги Анны сели на телефоны. А саму Зайнап всю ночь переводили из дома в дом, чтобы на всякий случай запутать следы: боялись, что теперь за ней тоже придут. Утром ее из села вывозил молодой парень, которого позже расстреляли — без суда. А Политковскую тогда всё-таки удалось вытащить.

Кстати, одну из видеокассет добыла для архива Зайнап именно Анна. На пленке — 21 марта 2000 года. Это, как определила жанр сама Политковская, home video федералов. На бытовую видеокамеру они снимают перегрузку чеченцев из автозаков в товарный вагон. Это были участники боев в селе Комсомольском Урус-Мартановского района. Федералы взяли село в осаду, а затем предложили оставшимся в живых сдаться и пообещали амнистию. 74 человека согласились, сдались. Так вот, «амнистированных» и привозят на той видеозаписи для погрузки в товарняк. Из двух автозаков выходят изможденные избитые мужчины. Многие без одежды. У одного висит «на ниточке» кожи ухо. Слышно, как федералы комментируют: «Видишь, ухо недорезали». Чеченцев держат под прицелом и командуют выносить из автозаков трупы. Те, кто еще держится на ногах, выносят трупы и складывают там же, возле станции.

Запись была сделана в марте 2000 года, а к Анне она попала только четыре года спустя. Кассету ей принес участник той «амнистии» — младший офицер из спецназа внутренних войск. Оказалось, что сдавшихся пытали в Чернокозово, в СИЗО. И обладатель пленки в конце концов всё-таки решил то ли вину искупить, то ли от ответственности уйти и принес запись Политковской. Она начала искать тех, кто сдался и был амнистирован тогда в селе Комсомольское. Оказалось, из 74 выжили трое. Остальные числятся пропавшими без вести. Никуда в том телячьем вагоне они не доехали.

Эту пленку Анна отдала Зайнап для архива. Она тоже верила в будущий трибунал.

В 2005 году швейцарский режиссер Эрик Бергкраут снял о Зайнап документальный фильм «Кхокха: голубка из Чечни». Там Анна Политковская, подруга главной героини, улыбается в камеру: «Вы спрашиваете, почему я еще жива? Я это воспринимаю как чудо».

Потом тот же Бергкраут снимет фильм «Письмо Анне». Уже после ее смерти. Там Зайнап скажет: «Анна всегда со мной. Когда я думаю, как поступить, пытаюсь понять, что бы сделала Анна».

Анна сделала бы всё то же самое, не сомневаюсь.

Чеченский архив

Во время первой чеченской Зайнап записала около 300 видеокассет. Хранила их в Грозном. Во время войны она не думала о будущем судебном процессе — просто хотела собрать доказательства и, как она сама говорит, «сохранить эту войну для будущих поколений». Чтобы дети, которые родятся после войны, не бегали, как она сама, со словами «мои родители сошли с ума», услышав о зверствах российских войск на их родине.

После войны архив, казалось, был в безопасности. Зайнап основала общественную организацию «Эхо войны» и помогала искать пропавших без вести — и с той, и с другой стороны. А потом началась вторая чеченская. И если при Ельцине Зайнап и помогавшие ей подруги легко лавировали между блокпостами, изображая домохозяек, которые каждый день ездят в гости к родственникам, то с началом второй войны люди на блокпостах сменились. Раньше там сидели срочники. Иногда пропускали за деньги, иногда просто побалагурить было достаточно, иногда орали и угрожали, но пропускали. А во вторую чеченскую на блокпостах появились контрактники и эфэсбэшники. С этими не побалагуришь. И не пройдешь.

— У нас был шок, и я сначала вывезла материалы из Грозного, запрятала в трех разных селах — там было 300 видеокассет. Причем интервью не только с мирными жителями, но и с солдатами-дезертирами, с ополченцами. А потом федеральные войска из Грозного уже по селам пошли, и нужно было срочно вывозить архив из Чечни. Мы думали, что делать и куда везти. Это же видеокассеты, представьте, сколько места занимает 300 кассет. И тогда я обратилась в «Общество защиты народов, находящихся под угрозой исчезновения» (Gesellschaft für bedrohte Völker) в Берне. И они сказали: мы поможем организовать вывоз кассет, поможем и восстановить — они же были в землю закопаны. Вывозом занимались многие люди. Каждый брал по 10–20 кассет. Очень помогал правозащитник Андрей Миронов (Миронов погиб в 2014 году при обстреле под Славянском вместе с итальянским журналистом Андреа Рокелли. — И. Х.). Он сыграл огромную роль в вывозе архива. Всегда звонил и говорил: я еду за границу, могу взять кассеты. Журналисты, режиссеры, даже швейцарский священник — все, кто мог, вывозили. Потом, уже в Швейцарии, мы оцифровывали архив, приводили в нормальный вид. Работа заняла семь лет.

Зайнап надеется на диаспору. В Европе 300 тысяч беженцев из Чечни. Дети тех, кто бежал во время войн, уже выросли, многие получили хорошее образование. Теперь в Европе много юристов — выходцев из Чечни. Именно они, думает Зайнап, рано или поздно добьются чеченского Нюрнберга.

Дезертир в женском платье

В начале 2000 года, в разгар войны, ей позвонила Люба, давняя знакомая из Самашек. Сказала, что к ним прибился солдатик-дезертир. Ушел из части, прятался в лесу. Там она его и нашла, когда пошла за дровами. Солдат по имени Слава говорил, что больше не мог выносить издевательств со стороны контрактников. Когда контрактники били «салаг», офицеры молчали да похохатывали. Зато к промыванию мозгов относились серьезно: каждый день по несколько часов внушали солдатам-срочникам, что чеченцев нужно убивать без разбора и что всякий чеченец — враг.

Люба пожалела парня. Привела домой, накормила, спрятала. Но война всё не заканчивалась, и Люба позвонила Зайнап: надо вывозить парня из Чечни. И женщины придумали хитроумный план. Славу нарядили в женское платье, надели парик, чисто выбрили, даже сделали простой макияж. Договорились с соседом Любы, чтобы перевез через блокпост в Ингушетию. И поехали. С молитвами, дрожащими руками и коленями, с пониманием, что, если обман откроется — погибнут все. Зайнап нашла убежище — дом, где одна из невесток была русской. Придумали легенду: Слава — брат, приехал в гости из России. А потом звонили матери, которая вовсе не хотела ехать за сыном, а советовала сдать его в комендатуру.

Потом мать всё-таки приехала. Назначила встречу. И все участницы «спецоперации» — Зайнап и ее подруги — оказались окружены ФСБ. Мамаша, как оказалось, сразу после звонка сдала всех спецслужбам. С ними и приехала. Сутки женщин допрашивали эфэсбэшники, но отпустили. Что было потом со Славой, не знает никто.

На той второй войне Зайнап отсняла еще 100 кассет. Там не только зачистки. В ее архиве — свидетельства Зуры Битиевой, которую со всей семьей расстреляют в собственном доме в станице Калиновской в 2003 году. За три года до расстрела Зуру и ее сына Идриса похитили федералы и отвезли в Чернокозово — там во время второй чеченской был своего рода концлагерь. Потом их освободили, и Зура дошла до Европейского суда по правам человека. Но до решения не дожила. Вместе с ней убили сына, мужа и брата. А заодно двух соседей — Турпала и Исламбека. Но незадолго до смерти обо всем, что происходило с ней и ее сыном Идрисом в Чернокозово, Зура рассказала Зайнап. Ее свидетельства — тоже в чеченском архиве. Даже после смерти.

Хвостик вертит собакой

Зайнап Гашаева оставалась в Чечне до 2010 года. Архивы были вывезены, но она продолжала искать пропавших без вести, записывать свидетельства их родственников, документировать похищения и внесудебные расправы. За ней следили открыто. Ей угрожали. Однажды в ее машину подложили взрывчатку. Причем так демонстративно, что водитель обнаружил ее моментально.

Зайнап ходила к силовикам. Они говорили: ничем помочь не можем. Она пошла к заместителю муфтия. Он сказал:

А потом тот самый Андрей Миронов, который помогал вывозить кассеты, позвонил и сказал: «Всё, Зайнап, хватит. Я купил тебе билет. Ты летишь в Швейцарию, к своему архиву». И она улетела.

Швейцария очень быстро предоставила Зайнап Гашаевой политическое убежище. Ей не пришлось жить в лагере беженцев — приютила швейцарская подруга. Потом приехали муж и дети. Сейчас сыновья занимаются бизнесом, дочь работает в мэрии. А архив — те самые кассеты, которые были закопаны в разных селах Чечни, — лежит в ячейке банка. Ключ только у Зайнап.

— Когда я приехала в Швейцарию, жила у своей подруги Сюзанны. И была потрясена: люди живут в домах, которые построили их предки. Никто никого не депортирует, не выгоняет из собственного дома, память о предках переходит из поколения в поколение, и о прошлом говорят не шепотом, а в полный голос. Однажды Сюзанна, накрывая на стол, достала льняные салфетки и говорит: «Это новые». Я спрашиваю: «Сегодня купила?» Она смеется: «Нет, им сто лет, они новые. А старые вон там лежат, им триста лет».

Когда началась война в Украине, Зайнап неделю плакала. Она вспоминала пережитые войны. Вспоминала, как во время второй — путинской — войны трупы похищенных спустя несколько дней привозили и бросали во двор под ноги родителям. Как запрещали хоронить: «он шайтан». Как увозили и избивали женщин, снявшихся в документальном фильме Никола Беллуччи «Грозный блюз». Как, покончив с сопротивлением, перешли к уничтожению инакомыслия. «Убив Анну Политковскую, они уничтожили свободу слова в Чечне. Убив Наталью Эстемирову, они уничтожили правозащитное сообщество Чечни», — так горько и точно сформулировала Зайнап сущность чеченских «реформ».

Это она мне напомнила, что российская власть давно избегает слова «война». Первую чеченскую называли наведением конституционного порядка. Вторую — контртеррористической операцией. Так стоит ли удивляться, что война в Украине — «специальная военная операция»? Кстати, тогдашние военачальники в начале первой войны говорили, что за два дня возьмут Чечню, а не смогли и за два года. Про Украину военачальники нынешние говорили нечто подобное. Прошло семь месяцев, идет «частичная» мобилизация.

Зайнап Гашаева не любит, когда ее спрашивают о Кадырове. А ее спрашивают часто, как многих чеченцев, живущих в Европе. Особенно сейчас: а что имел в виду Рамзан Кадыров, когда заявил, что заслужил бессрочный отпуск и готов уйти? Это дешевая игра, объясняет Зайнап.

— Когда Кадыров говорит, что устал и уходит в бессрочный отпуск, не стоит на это обращать внимания. Завтра он прикажет — и выведут весь Грозный на площадь, чтобы все рыдали и умоляли: «Не бросай нас, не уходи». Игра на публику, но многие наивно заглатывают эту наживку. Я недавно была на швейцарском телевидении, и восемь из восьми вопросов касались Рамзана Кадырова. Я была шокирована, я говорила: вы что, считаете Чечню независимым государством, а его — политическим лидером?! Как это так, вы что, всерьез думаете, будто он действует сам? Да не спрашивайте вы о нем. В Чечню пришел Путин и устроил войну. Так что Путин — это голова, а Кадыров — всего лишь маленький хвостик.

Небольшие части архива Зайнап Гашаева отдавала для западных документальных фильмов. Кое-что — для просмотра на заседаниях международных организаций. Много раз ей предлагали выложить весь чеченский архив в Сеть. Все сотни часов убийств, похищений, зачисток. Она отказывается. Она говорит: «Вы не понимаете, там же свидетели с именами и открытыми лицами. Я не могу допустить, чтобы завтра за ними приехали и убили, как Эстемирову. Эти материалы — для международного суда, который обязательно состоится».

Учитесь на юристов, чеченские мальчики. Вам предстоит большая работа.