Два, безусловно, общественно значимых вопроса заключаются в том, как осужденные попадают в Украину и какова будет дальнейшая судьба тех, кто останется в живых. Точных ответов пока никто дать не может, но мы можем построить юридические модели тех правоотношений, участниками которых становятся такие арестанты.

Условно-досрочное освобождение (ст. 79 УК РФ) для этих целей применяться не может: оно допускается лишь после отбытия определенной части наказания, и хотя в случае совершения новых правонарушений осужденный может быть возвращен в места лишения свободы, освободившись по УДО, он может и не отправиться туда, где его так ждут. Это тем более важно при освобождении от наказания в связи с изменением обстановки (ст. 80.1). Вряд ли подходит по смыслу и институт замены неотбытой части наказания более мягким (ст. 80 УК), не говоря уже о том, что все перечисленные меры применяются только судом, а сообщений о таких решениях в базах судебной информации нет.

Это значит, что все осужденные, отправляющиеся в районы боевых действий (по имеющимся свидетельствам, через тренировочный лагерь в Ростовской области) остаются под стражей и числятся продолжающими отбывать наказание в виде лишения свободы — то есть, если они реально оказываются в составе каких-то частей ЧВК, то их бойцам приходится попутно осуществлять и функции охраны ФСИН в отношении новых коллег.

В соответствии со ст. 103 Уголовно-исполнительного кодекса РФ администрация исправительных учреждений обязана привлекать арестантов к труду «с учетом их пола, возраста, трудоспособности, состояния здоровья и, по возможности, специальности, а также исходя из наличия рабочих мест». Контракт с ЧВК с известной натяжкой может быть приравнен к трудовому договору: «ратный труд», как иногда называют службу в вооруженных силах, в этом смысле не хуже любого другого (при этом «производственная деятельность осужденных не должна препятствовать выполнению основной задачи исправительных учреждений — исправлению осужденных»).

Ни в каком специальном законе — будь то воинские уставы или Уголовно-исполнительный кодекс — никаких подходящих для решения этого вопроса норм мы, конечно, не найдем. В то же время в силу действующего в гражданском праве общего принципа диспозитивности субъект любого права может распоряжаться им по своему усмотрению, если этим он не нарушает права и интересы других лиц. Если исходить из того, что в рамках интересующих нас правоотношений осужденный распоряжается своим правом на жизнь, то, в принципе, закон не запрещает ему поставить на кон и ее. Тогда такой договор следует рассматривать как гражданско-правовую сделку, совершенную под отлагательным условием — статья 157 ГК РФ определяет ее как договор, при котором «стороны поставили возникновение прав и обязанностей в зависимость от обстоятельства, относительно которого неизвестно, наступит оно или не наступит».

Самым сложным оказывается вопрос о контрагенте сделки в этой ее части: если одной из сторон является осужденный, то гарантировать ему выполнение условия о последующем освобождении никакая ЧВК, разумеется, не может — и если это не сам дьявол, то кто?

Информаторы «Руси сидящей» привычно говорят об «амнистии», но таковую вправе объявить только Государственная дума в форме специального закона, в котором должны быть указаны основания и круг подпадающих под нее лиц. Теоретически, если Дума примет такой закон где-то в феврале-марте будущего года, можно себе представить и основание для амнистии в виде уже состоявшегося «участия в специальной операции». Но тогда те арестанты, чей контракт закончится ранее, или демобилизованные по ранению должны будут вернуться в колонии и ждать акта амнистии там, а в комитетах Госдумы тем временем могут возникнуть какие-то вопросы или чисто юридические сложности.

Наиболее удобным инструментом для решения этого вопроса могло бы стать помилование, но решение о нем «в отношении индивидуально определенного лица» может быть принято только президентом России (ст. 89 Конституции РФ). Вербовщики от ЧВК, о которых рассказывают зэки, могут в этом случае юридически считаться лишь представителями президента, действующими на основании доверенности, к тому же оформленной скорее «по понятиям», чем нотариально. К тому же Владимиру Путину, который до сих пор не был щедр на помилования (не более десяти случаев в год), пришлось бы в таком случае подписать в перспективе целые стопки актов о помиловании (по числу оставшихся в живых), а заменить его в этом качестве все равно никто бы не смог.

Если условие об оплате «ратного труда» скорее всего может быть прописано в контракте с осужденным, то отлагательное условие об освобождении скорее всего нет. А даже если оно и прописано, то в этой части контракт подписан ненадлежащим субъектом. С этой точки зрения у тех, кто примет участие в боевых действиях и останется в живых в статусе осужденного (сотрудники правоохранительных органов и ФСИН имеют обыкновение делать в этом слове ударение на «у»), в перспективе могут возникнуть определенные сложности с доказыванием наличия в контракте условия о помиловании.

Единственным органом, где по закону можно будет разрешить такой спор, при любом исходе специальной операции останется суд. Рассматривая споры, судьи будут руководствоваться скорее всего статьей 166 ГК РФ об оспоримых и ничтожных сделках. В ней говорится, в частности, что если сделка противоречит закону или праву в целом, она должна быть признана ничтожной, то есть изначально не создающей для сторон никаких прав и обязанностей. В соответствии со ст. 166 ГК РФ «требование о применении последствий недействительности ничтожной сделки вправе предъявить сторона сделки», то есть в нашем случае В.В. Путин, однако признать сделку ничтожной по своей инициативе может и суд, «если это необходимо для защиты публичных интересов»