— Новая волна ковида была ожидаемой, несмотря на вакцинацию?

— То, что будет новая волна, было понятно еще в июне. В Россию новые волны приходят с опозданием относительно Европы и Северной Америки, так было и с дельтой, и с омикроном. В конце мая и в июне была очень крупная волна в Европе, вызванная распространением двух новых вариантов омикрона — ВА.4 и ВА.5. Судя по имеющимся данным, они способны преодолевать иммунную защиту, созданную вакцинацией или предыдущими инфекциями, которые были вызваны ранними вариантами коронавируса. У нас в то время была тишь да гладь, но не надо было быть большим провидцем, чтобы понимать, что это и до нас дойдет.

— Видимо, для властей Европы, как и России, эта волна настолько ожидаемой не была: везде успели снять ограничения, все как-то успокоились, маски носить перестали.

— Смотря что называть снятием ограничений. Например, в университетах в США есть обязательное требование, чтобы к началу учебного года все студенты и профессора были не только вакцинированы, но и ревакцинированы. Это означает, что уровень вакцинации при таких требованиях поддерживается очень высокий.

— Европейские страны сейчас не требуют на въезде прививку и ПЦР-тест. И, видимо, уже не начнут требовать, потому что волна там стихает.

— Эта волна отличается от предыдущих тем, что отношение ежедневного числа умерших к числу заболевших гораздо меньше, чем было раньше. Давайте посмотрим, например, на Германию. За 28 последних дней там 1,7 миллиона заболевших — и три тысячи умерших, это менее 0,2%.

— Означает ли это, что человечество научилось жить с коронавирусом?

— Думаю, что да. Произошло это или за счет изменения вируса, или за счет изменения в людях, а скорее — за счет того и другого одновременно. Понятно, что вирус изменился. При этом он эволюционировал в сторону большей заразности, но это вовсе не означает увеличенную летальность, скорее наоборот. Уровень иммунитета к коронавирусу, пусть частичного, в человеческой популяции вырос за последние два с половиной года от нуля до существенных значений за счет прививок и прошлых инфекций. Этот уровень достаточен для того, чтобы снизить тяжесть течения болезни даже в отсутствие изменений самого вируса. Наконец, возможно, большая часть тех, кто мог умереть от коронавирусной инфекции, уже умерли, и в этом смысле вирусу негде развернуться, летальность снизилась как бы автоматически.

— Мы знаем, что вирус научился преодолевать иммунитет, но всё равно надеемся на снижение смертности за счет иммунитета. Как эти вещи сочетаются?

— А это вещи, совершенно не связанные друг с другом, это результаты разных эволюционных «игр». В мире уже использовано более 12 миллиардов доз вакцины (представим себе, что их использовали по планете равномерно) и около полумиллиарда людей переболело. То есть большая часть населения Земли имеет некоторый приобретенный иммунитет. К этой новой для себя реальности новые варианты вируса, получившие распространение, приспособились. Если бы вирус не научился преодолевать этот барьер иммунности, он бы исчез, вымер. Просто потому, что ему не на ком было бы жить, а вирус не может существовать иначе, кроме как заразив кого-то.

— Мы, вообще-то, как раз на это и рассчитывали, когда только начинался разговор о создании вакцин: все получим иммунитет — и вирус вымрет.

— Да, рассчитывали или, лучше сказать, надеялись. Но вирусы — и вообще жизнь — не обязаны с нашими надеждами считаться. Выяснилось, что этот конкретный вирус может мутировать так, чтобы выходить из-под действия ранее приобретенного иммунитета. Но уход этот не полный. Поэтому на фоне частичного иммунного ответа, разного у разных людей, течение инфекции происходит не так, как было в полностью «иммунно наивной» популяции, заболевание протекает легче, летальность снижается.

— Коронавирус уже почти три года всё мутирует и мутирует. В этом смысле он отличается от других известных вирусов, с которыми до сих пор боролись с помощью вакцин?

— Появление мутаций, которые дают «пищу» для эволюции, — это процесс постоянный и бесконечный. Другой вопрос, что вирусы — носители определенных мутаций — проходят через сито отбора, проверяются на приспособленность к конкретным условиям. Коронавирус очень недавно перешел на человека, и он, и мы притираемся друг к другу, поэтому происходит столь быстрое изменение различных форм. В конце концов возникнет некоторое равновесие. Но появление и распространение новых мутантных форм никуда не исчезнет, просто потому что условия окружающей среды всегда будут меняться. Пример вируса гриппа показывает, что это так. Вирус гриппа никуда не уходит. Каждый год по миру распространяются новые варианты, некоторые оказываются опаснее предыдущих или уходят из-под действия прививок. Только варианты вируса гриппа возникают в природе на естественных хозяевах вируса, на всяких птичках, а потом распространяется по людям, а в случае коронавируса новые варианты скорее отбираются именно на людях в зависимости от способности эффективнее нас с вами заражать.

— Два новых варианта омикрона, ВА.4 и ВА.5, чем они так примечательны?

— Ничем, кроме того, что они оказались более успешными — с точки зрения вируса, конечно. Успешнее не вообще, а именно здесь и сейчас, в текущих условиях. Их успех, по крайней мере частично, обусловлен тем, что они менее активно нейтрализуются антителами, возникающими после существующих прививок, разработанных для борьбы с ранними вариантами вируса.

— Да, но само развитие вируса SARS-CoV-2 пошло таким странным путем: сначала появлялись варианты альфа, бета, гамма, дельта и еще десять, о которых обычная публика вообще не слыхала, а потом возник омикрон — и дальше уже мы только омикроны нумеруем, а не появляется какой-нибудь пи. Почему так?

— Я не думаю, что вопрос «почему» здесь уместен. Начнем с того, что никто не обещал нам, что новых вариантов не появится. Просто все предыдущие возникали на основании чего-то. Был уханьский вариант, он, видимо, оказался не очень хорош с точки зрения способности к заражению как можно большего количества людей в единицу времени, потому что он недавно перекинулся с естественного хозяина, приводил к тяжелому течению болезни плюс недостаточно эффективно размножался и передавался от человека к человеку. Но тогда это было и неважно, потому что на Земле существовало 8 миллиардов человек, никогда с таким коронавирусом не встречавшихся. И даже такой, не очень приспособленный в понимании самого вируса, вариант всё равно распространялся эффективно. Но в его успехе было заложено и то, как ему предстоит исчезнуть, потому что чем больше он заражал — тем больше людей становились устойчивыми к нему, если, конечно, они не умирали от инфекции. Следовательно, вирус был обречен перестать быть эффективным, должен был отобраться новый вариант, или вирус должен был исчезнуть.

В новых условиях, когда многие, хоть и не все люди переболели, когда была еще значительная прослойка «наивных» людей, преимущество получал вирус, который был способен заразить оставшихся «наивных» быстрее, чем это делал исходный вариант. Большая скорость могла быть обеспечена, например, тем, что такой вариант вируса оставлял больше «детей» — больше вирусного потомства.

Вариант дельта как раз был таким: он распространялся быстрее, чем исходный уханьский вариант. Похоже, что варианты с множественными мутациями типа омикрона получили преимущество на фоне уже существенной прослойки вакцинированных или переболевших. А возникли они, скорее всего, в ходе инфекций людей с иммунными проблемами, у которых был долгий ковид. В конечном счете эти варианты оказались такими успешными, что волна омикрона с точки зрения числа зараженных людей была самая большая. И всё, что мы имеем сейчас, это уже «дети омикрона». Никакой другой базы, на которой можно строить новые будущие варианты, у вируса просто нет, так как прошлые варианты вымерли, их нет.

— Ваши коллеги сравнивают это с деревом: есть общий ствол, от него шли ветки — варианты от уханьского до дельты и дальше, потом появился омикрон — и начал сам по себе ветвиться, уже не от общего ствола, а от этого побега.

— На самом деле все варианты такие, они все «ветвятся». Просто некоторые «ветки» более густые, а количество вирусов, соответствующих той или другой ветке, может различаться очень сильно.

— И у дельты, и у других тоже были такие «номерные» варианты, просто мы их не учитывали?

— Были, но они не получили распространения, потому что не оказались успешными. Большинство мутантных вариантов хуже, чем исходный, и поэтому обречены на вымирание. Когда ВОЗ делает заявления о варианте вируса, «вызывающем обеспокоенность», это означает, что такой вариант, во-первых, отличается от предыдущих, а во-вторых, повышается частота, с которой он встречается. Повышаться она может только за счет того, что остальные варианты начинают встречаться реже и реже. Так идет эволюционный процесс: один вытесняет другого. Омикрон оказался крайне удачным и вытеснил всех предыдущих. Но он при этом не венец эволюционного процесса, на основе омикрона возникают варианты с дополнительными мутациями.

— Удачный — значит, накопил больше мутаций?

— Нет, само по себе количество мутаций не имеет значения. «Удачный» с той точки зрения, что он оказался более приспособленным к конкретным условиям в нужное время. Представим, что вы вирус, я вирус, а наш сосед — тоже вирус, и нас всех пустили в какое-то место, где мы можем заражать людей и воспроизводить себе подобных. Удачным будет тот, кто сделает больше «детишек».

— Если продолжить аналогию с деревом, то остались ли на его стволе «точки роста» для «веток» пи, ро, сигма и так далее? Или уже есть только омикрон, который и будет дальше колоситься?

— Люди, которые занимаются геномным секвенированием разных коронавирусов, пока видят, что всё, что существует сейчас, это именно варианты омикрона. Те варианты, которые были раньше, исчезли, пока они не выявляются.

— Но в принципе все эти ребята от пи и до самой омеги, если мы продолжаем называть их буквами греческого алфавита, появиться еще могут?

— Могут и появятся, они появляются всегда. И не только у вирусов, у всего живого. Рассмотрим геном коронавируса, он состоит из 30 тысяч «букв» РНК. Представьте это как книгу с таким текстом-инструкцией, по которой в зараженной клетке создаются дочерние вирусы. Заражение происходит, когда вирус попадает в человека, затем дочерние вирусные частицы заражают другие клетки, и так далее, по экспоненте. В результате возникают миллиарды вирусных частиц, геномы которых — просто переписанные копии генома того первого вируса, заразившего человека. При переписывании любого достаточно длинного текста, в частности генетического, всегда происходят случайные «очепятки». Они могут происходить в любом из 30 тысяч положений генома, они случайны. Часть таких опечаток сделают вирус мертвым, неспособным к заражению клеток. Такой вирус вымрет. Часть опечаток ни на что не влияет, с функциональной точки зрения вирус остался таким же, как был. Некоторые редкие опечатки-мутации или их комбинации делают в данных конкретных условиях вариант более приспособленным. Вирусы с такими геномами становятся более распространенными, потому что успевают заразить людей быстрее.

— Если обнаружится какой-то новый пи или ро, он будет заразнее, чем омикрон?

— Он будет более приспособленным, чем теперешние варианты омикрона, и сможет его вытеснить, потому что будет более быстро размножаться на нас с вами. Это бесконечный процесс.

— Есть еще омикроны со всякими красивыми названиями — вроде «кентавра». Это кто такие?

— Кажется, это какой-то индийский вариант, кто-то его так назвал, это оказалось красиво, СМИ и общественное сознание это подхватили, и вирус уже получил свою долю славы, пока, по-видимому, незаслуженную. Был еще вариант, который назвали «дельтакрон», тоже красиво звучит.

— Да-да, как бы он гибрид дельты и омикрона.

— Это оказалось уткой. В январе его обнаружили на Кипре и объявили, что он содержит набор мутаций, характерный и для дельты, и для омикрона. На самом деле это была просто экспериментальная ошибка, прочитали геномы смеси двух разных вирусов, а решили, что это один вирус. Хотя в России с неделю назад его, кажется, снова «открыли». Но это тоже наверняка ошибка.

— А вообще может быть такой гибрид? Это ведь не то чтобы встречаются два вируса и спариваются?

— Они именно спариваются. Это происходит на уровне РНК в клетке, одновременно зараженной двумя вирусами. Если представить себе, что в те времена, когда было еще довольно много дельты, а омикрона уже тоже было достаточно, какой-то человек подхватил сразу оба вируса одновременно, причем их потомство заразило какую-то одну клетку в один момент, то они могли реально обменяться своими фрагментами своих геномов. И тогда могло возникнуть химерное потомство, которое содержало бы мутации, характерные для обоих «родителей».

— И какие черты это потомство должно перенять у родителей? Я до сих пор представляла себе это на примере желтых и зеленых горошин, которыми иллюстрировали закон Менделя.

— Это и происходит более-менее по законам Менделя, комбинируются генетические признаки родителей. Представьте себе те самые 30 тысяч буковок вирусного генома, расположенных в одну строчку. А под этой строчкой — еще одна. Пусть первая строчка — геном дельты, а вторая — омикрона. Эти две строчки будут совпадать почти во всем, кроме некоторых отдельных букв, потому что в обеих, как мы уже говорили, есть случайные «опечатки»-мутации, характерные для каждого из вариантов. Допустим, наши два генетических текста различаются по 100 позициям. А теперь представьте, что в какую-то одну клетку попал и такой текст, и такой. У вас мог произойти перехлест так, что левая треть верхнего текста присоединилась к правым двум третям нижнего текста. В результате у вас возник новый гибридный вариант текста. Он содержит опечатки, характерные для дельты в левой трети и для омикрона — в правых двух третях. Они реально обменялись кусочками генетической информации. Это называется рекомбинация. И если такой новый рекомбинантный вариант более приспособлен, чем родители, он может со временем распространиться.

— Люди перестали носить маски, соблюдать карантинные меры и вообще расслабились. Они вирусу помогают?

— Они не делают ему хуже, потому что очевидно, что для переноса вируса должен быть контакт между людьми. Если бы каждый из нас жил в своем отдельном домике и ни с кем не встречался в течение месяца-двух, эпидемия бы сама собой прекратилась. И маски, и увеличение социальной дистанции уменьшают вероятность того, что вирус попадет от одного человека к другому. А иммунитет, вызванный прививкой, снижает вероятность того, что попавшая в организм вирусная частица вызовет заражение.

— Нас-то в начале пандемии научили, что маска защищает не того, на ком она надета, а от того, на ком надета.

— Я не уверен, что это так. Маска или респиратор — это просто механический барьер, призванный снизить вероятность попадания аэрозольных частиц от вашего собеседника к вам или наоборот.

— Уже накоплен довольно большой опыт применения разных вакцин в разные волны и при разных вариантах вируса. Обнаружились ли новые свойства каких-то вакцин? Может быть, есть новые наблюдения, какая из вакцин получше?

— «Старые» вакцины заметно хуже работают против омикрона, поэтому сейчас в мире начали их переделывать.

— И вроде бы уже осенью должны появиться новые препараты.

— В США и «Пфайзер», и «Модерна» обещают новые вакцины уже в сентябре. Насколько я знаю, НИИ Гамалеи тоже готовит свою вакцину.

— Новый «Спутник»? И чем он будет отличаться от того, который мы знаем?

— Сам по себе носитель будет тот же — аденовирус, но кодировать он будет уже S-белок не исходного уханьского варианта, а омикрона и дельты. Кроме того, создаются назальные варианты вакцины, они более удобны в применении.

— А против уханьского и других вариантов до омикрона прививка нам уже не понадобится?

— Думаю, что нет. Потому что этих вариантов уже просто нет.