«Начались с самого утра бои просто пиздец. К нам даже снайпер поднялся и убил двоих человек. Снаряды и мины по нам лупили так, что когда у меня оставался 1% на телефоне, я последний раз написал Ане и прижался к стене. Трясло просто ужас. Мне казалось что дом сейчас свалится на бок», — такую запись 2 апреля в дневнике сделал музыкант Матвей. Он, как и все собеседники из республик Донбасса, согласился разговаривать только анонимно — его имя изменено.

Матвей говорит, что считает себя гражданином Украины — для него не получать российский паспорт было политическим решением. В 2014 году уехать из Донецка не получилось, потом он остался в городе со своими близкими: «Где-нибудь стрельнет, свет не работает два дня. Ну ладно, потерпели, потом все работает. Вода не идет, ладно, починили. Ночью ходить нельзя. В принципе привыкнуть можно».

Матвей не собирался на фронт — да и никто из попавших под мобилизацию коллег по Донецкой академической филармонии, как он говорит, на войну не хотел.

Их призвали 23 февраля — срочно, без предупреждения. В 12 раздался звонок от администратора с работы: у Матвея оставалось немного времени на сборы и дорогу до филармонии. C собой он взял телефон, одежду и сухпаек на три дня — столько по словам администратора должны были продлиться военные сборы.

К трем часам дня у филармонии собралась толпа: в основном музыканты, но еще и технический персонал, все с сумками. Мужчин провожали их близкие. Пока они ждали автобусы, донецкий военкор и бывший оператор российского канала LifeNews Павел Чуприна стоял на противоположной стороне улицы и записывал интервью провластному Telegram-каналу «Донбасс решает».

По совместительству Чуприна работает в филармонии начальником отдела визуализации — снимает музыкальные клипы и концерты. В том коротком видео он говорит, что у стен филармонии собралось 50 сотрудников, его коллег. Часть из них, говорит Чуприна, пришла по повестке, а другая — добровольно.

«Обиднее всего звучало, что они добровольцы», — позже сказала мне про это видео Анна, супруга Матвея. Она тоже работает в филармонии музыкантом. По ее словам, ни ее мужу, ни его коллегам повестки не приходили. Про то, что Чуприна ведет съемку, они не знали.

В республиках мобилизовали людей в возрасте от 18 до 55 лет. Сотрудница филармонии говорит, что самому старшему из тех, кого забрали 23 февраля, больше 50 лет. Некоторым музыкантам в телефонных разговорах за неявку угрожали уголовкой, говорят родственники мобилизованных, но в военкоматах работники культуры все равно числятся добровольцами — так что Чуприна в интервью озвучивает официальную версию.

Мобилизации не помешало то, что многие из музыкантов не служили в армии.

Не спасли даже проблемы со здоровьем или маленькие дети — некоторые музыканты звонили в филармонию и говорили об этом, но из списков на мобилизацию их не вычеркнули. Когда в Донецке на заводы и госпредприятия прислали разнарядку отдать половину мужчин-сотрудников, это руководство решало, кому дать брони от мобилизации.

Рассказ Анны и Матвея об обстоятельствах мобилизации подтвердили еще две родственницы отправленных на фронт сотрудников филармонии, а также их коллега.

«Подразделение "Культура"»

В тот же день, 23 февраля, сотрудников филармонии привезли в распределительную часть в Макеевку, рассказывает Матвей. Ночью температура опустилась почти до нуля градусов, но, несмотря на это, следующие два дня работники культуры ночевали на улице.

«Женщина, которая выдавала берцы в коробках, сказала: "Вам [картонки] еще пригодятся". Оказывается да, чтобы хоть что-то подстелить себе», — говорит Матвей.

Потом мобилизованных перевели в помещения. Матвей рассказывает, что с того момента почти не видел многих своих коллег: их разделили на небольшие группы. Его и еще семерых поселили в крохотной комнате с одним спальным местом. Ночевали они на полу, а днем перетаскивали грузы и заряжали ракеты-«карандаши» в «Грады». Скоро Матвей начал болеть — его товарищи тоже.

В части сотрудники филармонии встретились с другими мобилизованными — людьми из оперы и ансамбля песни и танца «Донбасс», а также несколько человек из местного цирка. Снова в основном музыканты, еще десяток техников и несколько танцоров, певцы. Матвей говорит, что они приехали в один день — артисты узнали друг друга, потому что знакомы. Всего порядка 80 человек. (Позже один из собеседников «Новой газеты. Европа» рассказал мне, что сотрудникам ансамбля «Донбасс» тоже обещали, что сборы продлятся всего несколько дней. Такие же обещания давали другим бюджетникам и студентам в ДНР).

Матвей говорит, что не знает откуда пошло это название, но оно стало почти официальным, его использовали и сами музыканты, и их жены, и даже командиры на базе в Макеевке.

Первый месяц войны у жен и родственников работников культуры была возможность регулярно видеть своих близких. «Он выходил за ворота [части] на 5-10 минут. Мы передавали вещи, немного общались и все. Я приезжала к нему 2-3 раза в неделю», — рассказывает про поездки в Макеевку супруга другого музыканта из филармонии Елена. Она, как и другие родственники, стирала для своего мужа одежду, привозила еду и лекарства.

На Донбассе мобилизация напоминает катаклизм. По оценке «Восточной правозащитной группы», мобилизовали 140 тысяч жителей, из которых в бой могли отправить почти 100 тысяч. Сейчас в республиках часто отключают электричество и воду — из-за боевых действий или потому что мобилизовали персонал. Стало некому работать на предприятиях. И шахтах, что грозит региону техногенной катастрофой.

Макеевка находится всего в получасе езды от Донецка, но не все семьи работников культуры имеют личные автомобили, а автобусы и такси перестали ходить, говорит Анна. Потому что все мужчины прятались по домам — из-за обстрелов и чтобы не попасть под мобилизацию. Анна рассказывает, как в феврале видела в Донецке автобусы, которые военкомат наполнял прохожими — тогда на улицах города начали похищать на войну. Ей было тяжело добираться до части в Макеевке, но она все равно регулярно приезжала к Матвею.

«Все жёны и родители ребят на износ ездили к ним, чтобы хоть как-то поддержать», — рассказывает Анна.

В Макеевке Матвей с коллегами работали грузчиками до вечера 27 марта, когда им раздали обмундирование: советские каски и автоматы Калашникова с черными пластиковыми прикладами. Бронежилеты не выдали. Матвей и родственники его коллег говорят что в Макеевке у работников культуры не было вообще никакой боевой подготовки.

Музыканты пытались узнать, куда их везут, но командиры на их вопросы не отвечали. «Когда мы уже приехали в Докучаевск, нам просто сказали: «Вы не догадываетесь, куда вы едете?». Все тогда понятно стало. Мы едем в Мариуполь, — рассказывает Матвей. — Никто туда не хотел, но и сильно удрученных не было. Все думали, что мы чисто на блокпостах постоять. Никто из нас не знал, что мы придем туда, где нас за первые минут 40 сделают двухсотыми».

Высадка в Мариуполе

Дневник Матвея начинается с записи 28 марта — «Культуру» в полном составе выгрузили в пробитом ракетой Доме связи. Город уже почти месяц как в блокаде — на улицах идут бои, нет связи, электричества и воды. «Где-то очень рядом работала артиллерия, поэтому было очень громко и были прилёты. Мы стояли в узком коридоре и ждали дальнейших указаний. Заглянув в кабинет, я увидел кровь по всей стене возле стола» — пишет Матвей.

Здесь были и другие мобилизованные — всех разбили на группы по 10-12 человек, в каждую попало несколько работников культуры. «Нам сказали выбросить свои лишние вещи, так как жить мы будем в домах, которые оставили люди. Никто, конечно же, этого не сделал», — пишет Матвей: «Приехала газель и мы как сардины в неё позапихивались. Ехали очень быстро. Мариуполь был одни руины. Во дворах мрак и машины, скрученные в трубочку».

Группу Матвея высадили почти в самом центре города. Неподалеку от разрушенного российской ракетой Драмтеатра, зданий СБУ и Горсовета. Завели в здание, расставили по окнам. Командир из Народной милиции (по сути армии) ДНР приказал целиться из автоматов в окна кирпичной девятиэтажки.

Украинцы, которых командир назвал «снайперами» из полка «Азов», стреляли одиночными и короткими очередями, и делали это «они явно лучше, чем наши», говорит Матвей. До этого музыкант стрелял только в тире. В Макеевке у «Культуры» не было уроков по обращению с оружием — командир назвал огонь по окнам учениями. Матвей говорит, что не мог стрелять в живых людей: он начал целиться выше окон, да и потом всегда целился так, чтобы точно не попасть.

Закрепиться в доме со снайперами с первой попытки не вышло. На входе во внутренний двор по группе Матвея открыли огонь украинцы, пришлось убегать под пулями. «Дверь открылась и по нам сразу начали стрелять. Стало понятно, что это не шутка, и нас сейчас тупо убьют <…> Я прям слышал эти пули и чувствовал этот запах пороха, как они пролетали. Один асфальт сверкал», — пишет в дневнике музыкант.

Матвей и сослуживцы отступили и скрылись в жилом доме: «Нас расставили по окнам наблюдать и стрелять похер куда; лишь бы снайпера пригибались и мы меняли позиции». Пули украинцев, по его словам, пробивали стены.

Он рассказывает мне, что мобилизованные боялись высовываться из укрытий. Поэтому из автоматов Матвея и его коллеги начал стрелять их командир, пока музыканты прятались в стороне от окна и перезаряжали для него оружие. В дневнике описан конец того дня:

«Мы отстреливались, и к нам пришла подмога в другой дом. Когда Азовцы это засекли, стали бить с подствольных гранатометов. Одна мина [скорее всего — граната — прим.ред] взорвалась возле меня в двух метрах выше. У меня дикий звон в ушах, потеря ориентации и я чуть не вывалился на улицу. Бои шли пока не стемнело. Ночь караулили по двое. В полной темноте, чисто на слух. Ближе к утру вскрыли дверь и там был диванчик, мы с [коллегой] Тимохой пошли туда поспать. Проснулись от того, что лопаются стёкла и лопаются стены, мы упали и лежали. Начались бои».

Горящий дом на проспекте Металлургов

В дневнике подробно расписаны передвижения Матвея. Первую неделю можно восстановить практически пошагово — ее события связаны с девятиэтажкой из кирпича, выше окон которой музыкант целился в первый день в Мариуполе. Это дом 27 на проспекте Металлургов.

Матвей описывает, как в тот день выглядела северная сторона этого дома: на первом этаже горело кафе «Батуми», повреждены балконы, окон почти не было. По копоти вокруг них видно, какие квартиры выгорели.

А что было с домом до высадки филармонистов, можно узнать из домового чата — при помощи таких чатов мариупольцы искали людей, с которыми из-за войны прервалась связь. В марте в подвале девятиэтажки прятались люди.

Ксения (она тоже попросила изменить имя) одна из участниц такого чата. Она жила по соседству, но спряталась в подвале дома 27. Она была там, когда в доме начался пожар: говорит, что это произошло 27 марта, то есть за день до приезда музыкантов в Мариуполь. Скорее всего, дом загорелся из-за попадания снаряда — до пожара, рассказывает Ксения, украинские морпехи предупредили людей о надвигающихся обстрелах. После этого она слышала взрывы каждый день: «Да так, что стены подвала содрогались и подымалась пыль».

Подвал был близко к одному из очагов пожара: все затянуло дымом. Солдаты говорили, что нужно бежать при первых признаках огня. «На улице из-за густого черного дыма ничего не было видно, вокруг выстрелы. Перебегали улицу под обстрелами,» — Ксения вспоминает, как в тот день покинула убежище. Она говорит, что все люди благополучно выбрались из подвала. Вскоре после этого ей удалось уйти пешком из Мариуполя.

Горевшее здание стоит впритык к такому же девятиэтажному дому под номером 25 — если смотреть с воздуха, вместе они образуют букву «П». Здесь кафе и кофейня, центр современного искусства, гипермаркет «АТБ», на складе которого прятались от обстрелов, и еще два подвала с людьми. Напротив мариупольская камерная филармония, где нашли убежище многие местные. Девятиэтажки — самые высокие здания в округе, из-за этого, говорит мне бывший житель дома 25, он считает что они стали привлекательными в качестве оборонительной точки для военных.

Девятиэтажка под номером 25 меньше пострадала от огня — согласно сообщениям в домовом чате, после пожара 27 марта в ее подвалы вернулись прятаться несколько десятков человек.

«Можете не волноваться, гражданских тут нет. Если увидите человека в гражданском, это по-любому переодетые [солдаты ВСУ]», — Матвей пересказывает слова командира. Позже в другой части Мариуполя он видел, как группа мобилизованных застрелила местного жителя лет пятидесяти — он бежал в укрытие, когда услышал стрельбу. «Зачем? Никто не знает. Он просто шел, никому ничего не сделал. Просто так убили гражданского».

Рано утром 30 марта, пишут в домовом чате, людей из подвалов девятиэтажки на Металлургов и из подвалов других близлежащих домов эвакуировали украинские военные. Стрелять тоже начали рано, пишет в дневнике Матвей — тогда его отряд все еще занимал дом на соседней улице, где оказался после неудачного штурма в первый день.

Вскоре командир приказал лечь: артиллерия атаковала здание всего в 50 метрах от дома, где находился Матвей. Это соседний от девятиэтажки бизнес-центр «Шоколад», где, как сказал командир, засел противник. «Ничего кроме бетона чёрного цвета, пепла и обгоревшего металла там нет. Трупов тоже. Мы там закрепились и наблюдали. Было очень страшно. Если бы они пошли б в атаку, нам бы всем был пиздец», — пишет Матвей.

Дальше двигались к большому частному дому по двору девятиэтажки, он на 100 метров южнее сгоревшего бизнес-центра: «Мы бежали и мины разрывались почти рядом с нами, только осколки по каскам клацали». На подходе, пишет Матвей, его чуть не задела пуля. Она попала по висящей на плече сумочке из под советского противогаза — вместо него в сумке были патроны из пяти рожков россыпью, положить их туда сказал командир.

В частном доме получилось закрепиться. Бои продолжились:

«Командиры нашли базуку и по ночам херачили по девятиэтажке [дом 25 на проспекте Металлургов — прим]. Прилетало и нам.

Потом ночь и мы с Тимохой менялись в карауле. В темноте я чуть не пристрелил кота.

Ночь была тихой за исключением того, что горела девятиэтажка и был смог и гарь в воздухе.

очень очень замерзли [написано большими буквами]».

Утром Матвея передали новому командиру из народной милиции — он увидел что мобилизованные не хотят воевать. Музыкант записал, как его «обрабатывал» этот военный: «Ты к ним [украинцам] хочешь? Я тебя пристрелю. Обратно хочешь? Без меня ребята с тыла тебя тоже пристрелят». Командир — чеченец, это его третья война, потом он подбодрил музыканта: сказал, что ему тоже страшно.

Где в тот день его командир нашел алкоголь или что он пил Матвей не знает, но музыкант помнит запах спиртного. Это было после караула, чеченец его разбудил: «Ночью он [командир] наебенился и его белка клеманула, он лежал рядом, а потом схватился за ствол и побежал. Потом опомнился и сидел клацал предохранителем. Было стрёмно, но уснул».

Вид на море и войну, сигнал «Феникса»

В частном секторе рядом с домом, где остановилась группа Матвея, все еще находились местные — он видел как утром они готовят еду на улице. «На моё удивление местные нас любили» — написал он. На маленьком участке земли соседствовали гражданские и военные противоборствующих сторон, они стреляли совсем рядом. Зона боевых действий, где воевал Матвей, тоже небольшая — с момента первой перестрелки он не был дальше 200 метров от девятиэтажек, стоящих буквой «П». Все это время здания атаковали силы ДНР.

Во дворе дома Матвей увидел кратеры, накрытые простынями тела и сгоревшие машины. Из окна квартиры на шестом этаже дома 25 было видно море. С этой высоты Матвей смотрел за боями на проспекте Металлургов и как со стороны украинцев по дому прилетают снаряды — это была их очередь стрелять по девятиэтажкам.

Связь в Мариуполе пропала еще в начале марта, но следом за народной милицией в городе начали появляться базовые станции донецкого сотового провайдера «Феникс». Поэтому на высоте у Матвея получилось поймать сигнал и впервые с приезда в Мариуполь позвонить жене.

Анна застала звонок из Мариуполя в трехчасовой очереди за водой: «Телефон даже перестала брать с собой, отчаявшись и даже не надеялась что он позвонит. Я расплакалась, что пропустила звонок и не скоро смогу услышать [мужа]. Пришла спустя минут пять от звонка и перезвонила… Он сидел там и ждал».

Матвей тяжело переживает разлуку: в дневнике он почти в каждой записи пишет что скучает по Анне и отчитывается каждый раз когда ему удается увидеться или связаться с женой. Один раз она ему приснилась, про это есть запись в дневнике — во сне супруги, держась за руки, перебежали автодорогу на которой машины сбивали людей.

Во время звонка на улице продолжалась война: «Бои шли, мне казалось что вот вот и всё, меня не станет» — написал музыкант первого апреля.

По девятиэтажке снова работала артиллерия. Матвей не высовывался, дом трясло. Командир с видом одолжения разрешил подзарядить мобильный от армейского генератора. Откуда-то пришли местные, вместе с ними Матвей с товарищем наблюдали за боями, потом женщина передала музыкантам кастрюлю с кашей. Со временем на тряску Матвею «уже стало похуй». Так, по дневнику, прошли следующие два дня в доме на Металлургов и закончилась первая неделя Матвея в Мариуполе.

В это время российские войска продвигались дальше на юг, в сторону моря — сперва отбив у ВСУ стадион «Азовец» и прилегающий частный сектор, постепенно оттесняя украинские силы к набережной.

Перед уходом из девятиэтажки Матвей наткнулся на открытку со стихотворением под названием «Не запрещай себе мечтать» — так стих начинается и заканчивается. Ночью после отбоя снова звонил супруге: «Может бог дал мне знак что всё будет хорошо. Прочитал Ане, почти оба расплакались и расчувствовались» — написал Матвей. «Плакали вместе. Страшные мысли были у обоих — понимали что будет чудо если [Матвей] спасется. Для него это было своего рода знаком, что он выживет и изменит свою жизнь к лучшему» — говорит Анна.

«Моё здоровье не улучшается, и самое плохое то, что, мне всё это уже начинает казаться нормой», — написал Матвей 4 апреля. Вскоре записи обрываются — с этим блокнотом Матвей временно расстался, как и с другими личными вещами — их пришлось оставить в здании где базировались войска ДНР перед следующей переброской внутри Мариуполя. Матвей продолжил вести дневник, когда нашел новый блокнот — позже нашлись и его личные вещи. Всю войну он держал дневник в секрете от командиров: делал записи, пока они не видят.

Самодельный бронежилет, голод и мародёрство

В апреле Матвея несколько раз отправляли на передовую в разных районах Мариуполя. «Страшно, мы же ничего не умеем», — говорит музыкант. Но были и относительно спокойные дни: тихие караулы, поездки на базы и небоевые задачи. «Таскать, носить, чистить», — перечисляет Матвей.

В дневнике Матвей много раз описывает, как попадал под обстрелы. Однажды артиллерийский удар чуть не убил своих же из народной милиции, в другой день рядом с Матвеем противник подбил союзный танк: «Взрыв был такой, что мне казалось дом сложился. Башня подлетела до 5 этажа». В первой половине апреля на страницах дневника бои идут почти постоянно, но это дневник музыканта, а не солдата — их ход Матвей практически не описывает. В основном он перечисляет задачи, происшествия и пишет про сослуживцев и командиров, а также быт в оставленных квартирах. Там мобилизованные жили и воевали, эти же квартиры и грабили, чтобы найти еду.

«Мародёрство — это способ выживания на войне», — сказал Матвею командир, когда впервые принес найденные продукты. К тому моменту в квартирах осталась только еда с большим сроком годности, например консервы или конфеты. «[Командир из народной милиции] прикарманил хорошие сигареты, мне отдал приму без фильтра и сказал: экономь. Короче закрысил себе сигареты, которые были на всех. Ну хуй с ним он же старший», — пишет музыкант. За пачку сигарет можно было зарядить телефон от генератора.

Использовались и вещи: шубы и дубленки можно накидать на пол чтобы не спать на сквозняке, а ноутбуки, говорит Матвей, он проверял, чтобы зарядить телефон. Техника всегда была разряжена.

В мае Матвей написал в дневнике: «Выезжал (вчера и сегодня) и ебашил танк Украины. Ребята профессионалы, отработали и очень шустро уехали, что по ним даже не смогли прицелиться. Поэтому мы оборудовали и разгребли подвал… Насмотрелся на фотографии людей которые жили… Такой красивый дом, и дети у этих людей… сейчас всё разъёбано…» — тогда музыканта уже перекинули за пределы Мариуполя.

У других работников культуры тоже были проблемы с обеспечением, писал Матвей: «Отписался Тимоха, у них там полный пиздец. Ни воды, ни еды, ничего нет кроме оружия уже третьи сутки. Бедные пацаны, за что им такое… Это по счастливой случайности я к ним не поехал».

«В Мариуполе их кормили пару раз, остальное время продукты добывали сами», — позже рассказала мне жена другого мобилизованного музыканта Елена. Остатки продуктов попадались не только в квартирах, но еще на складах и в бывших штабах украинцев. Едой и лекарствами иногда помогали жители города — Елена говорит, что ее мужу было страшно брать у них продукты из-за разговоров про то, как местные травили солдат. Но выхода не было. Она предполагает, что мариупольцам было жалко мобилизованных из ДНР.

Экипировка народной милиции в республиках оставляет желать лучшего: хоть музыкантам и выдали новые автоматы, в интернете есть фото и видео солдат народной милиции республик с винтовками Мосина, которые в СССР сняли с производства после Второй мировой. Матвей и сам видел мобилизованных с «допотопными винтовками», а в девятиэтажке на Металлургов стоял пулемет, который солдаты из ДНР называли «Дашкой» — должно быть, это советский пулемет ДШК, разработанный в 1938 году.

С формой тоже проблемы — Матвею его комплект подошел, но так было не у всех. Что-то могли выдать не в том размере или не выдать вообще — например летнюю форму или штаны. Музыкантам дали советские каски, но не бронежилеты — их некоторые артисты искали сами, как и еду, говорят их близкие. Матвей рассказывает, что как-то раз он нашел бронежилеты НАТО на бывшем складе украинских военных, но их забрали командиры из народной милиции. «Сказали: «руки от них убрали!». Нам ничего не давали».

В итоге, говорит Матвей, он сам собрал бронежилет четвертого класса защиты из найденных бронепластин: «Пришлось дополнительными ремешками его обмазывать, потому что он ни хрена не держался, сползал вниз: при ходьбе или при беге он не защищал ничего, кроме кишечника».

Без брони музыкантов отправляли работать «на зачистках». Так называется процедура обыска зданий, в которых могут находиться противники или гражданские. По счастью, во время зачисток музыкант ни разу не натыкался на противника.

Однажды во время зачистки частного сектора группа Матвея встретила мариупольцев, у которых были поминки, они накормили и напоили кофе мобилизованных. Настроения у жителей в том районе были вот такие: «Все в ахуе и никто не хочет этой войны».

18 апреля Матвей написал в дневнике:

«Я хоть и выгляжу сейчас убого и воняю как дохлый кит на свалке. Хоть и приходилось делать аморальные вещи (вскрывать хаты, мародёрить) и преступные (стрелять по живым мишеням) я всё равно человек, и знаю кто я и что я.

Можно меня пугать, заставлять, подчинять… Но я знаю кто я и во что верю. Я человек, а не урод. Война пытается из меня сделать сволочь, но у неё ничего не получится».

«Из нас сделали штурмовую бригаду»

Матвей и жена другого мобилизованного Елена считают, что музыкантов использовали для разведки огневых точек противника. Матвей понял это, когда увидел, как артиллерия сфокусировала огонь после попадания пули в ногу одного из сослуживцев. А как на самом деле командование видело свою задачу, Матвей не знает — музыканту не говорили ничего, только отдавали приказы, куда идти или стрелять. «Когда пытаешься спросить, либо на тебя смотрят, как на какого-то умалишенного, типа, что ты такие вопросы тупые задаешь. Либо просто нахер шлют», — говорит Матвей.

Командиры снова молчали перед отправкой на «Азовсталь» — до завода из другой части города ехали восемь часов ночью на минимальной скорости и с выключенными фарами.

За штурмом «Азовстали» следил весь мир — два месяца силы России и ДНР пытались взять металлургический комбинат, ставший последним укреплением для бойцов из полка «Азов». Это огромная территория: «Азовсталь» включает в себя 11 квадратных километров, поэтому комбинат иногда называют «городом в городе».

19 апреля в эфире «России 24» представитель Народной милиции ДНР Эдуард Басурин сказал, что в наступлении на «Азовсталь» принимают участие «штурмовые группы, специально подобранные для штурма этого объекта». Согласно дневнику в этот день Матвей был в промзоне комбината.

Там, рассказывает Матвей, его группа занимала уже зачищенные точки. На них все равно было небезопасно: «Неожиданно может прилететь пуля откуда угодно, а слышен только выстрел из глушителя. Такой характерный глухой звук, не просто как из автомата. И рядом с тобой стена лопается, значит, в тебя чуть не прилетело», — говорит Матвей.

В дневнике он пишет, как на окраине промзоны готовил тело мертвого солдата к погрузке в БТР: «Голова раскрошена, тело целое, перенесли на одеяло. Он уже вонял. Зрелище и происходящее на «Азовстали» просто ад». Вечером того же дня Матвей с коллегами сказали новому командиру «что мы не штурмовики, а музыканты» — тот в итоге дал распоряжение использовать артистов только для охраны.

По дневнику с территории комбината его вывезли 21 апреля: «Ближе к 10 [часам утра] нас резко и как обычно матом собрали и погрузили на БТР». Ровно в 10 утра Кремль выложил видео со встречи президента и министра обороны: Шойгу сказал что Мариуполь «освобожден», а Путин отменил штурм промзоны «Азовстали». Суммарно Матвей провел там несколько дней.

Елена узнала о том что ее муж на «Азовстали» из SMS — сообщение пришло рано утром 18 апреля. Собеседники «Новой газеты. Европа» не знают точно сколько людей из «Культуры» штурмовали комбинат. Матвей говорит, что, по его мнению, из музыкантов на «Азовстали» побывали так или иначе все.

«Культурная жизнь Мариуполя возрождается»

Вечером 22 февраля, перед мобилизацией работников культуры Telegram-канал «Донбасс решает» выложил фрагмент интервью с директором филармонии Александром Парецким:

«Артисты — они всегда с народом, они всегда на передовой <…> Кто на что способен, в данном случае, кто на что горазд, у кого позволяет здоровье, я уверен, что они будут готовы, если они умеют владеть оружием, они пойдут, даже в бой, на защиту своей земли родной».

Монолог был записан заранее — другой отрывок из интервью появился в Telegram-канале шестью днями ранее.

Парецкому 37 лет. В филармонии он работает с 2008 года. Раньше был вокалистом, совмещал пение в филармонии с работой тамадой, позже стал солистом. В 2014 году новая власть назначила Парецкого министром культуры. В этой должности он проработал неполный год, затем он объявил о своем уходе, а Минкульт вернул его в филармонию на пост директора и художественного руководителя. Парецкий не бросил петь ни на посту министра, ни сейчас — послушать его можно например в прошлогоднем клипе филармонии на патриотическую песню «Забери нас домой, Родина!», где у директора есть сольная партия.

Анна рассказывает что после 23 февраля у нее и коллег ухудшилось отношение к начальству: они обещали защитить артистов от мобилизации — а потом помочь вернуть их с фронта. «Они [руководство] сами составили списки [кто должен приехать на сборы]. В этот список почему-то не попал никто из руководителей и дирижеров, а сам директор [Парецкий] в этот момент находился на больничном» — говорит она. После сборов, по словам Анны, начальство долго не отвечало на звонки.

В ДНР с 18 февраля приостановлены массовые культурные мероприятия — концертов в филармонии не будет еще до конца августа, но музыканты продолжают работать. Артисты выступают в военных госпиталях для раненых и дают концерты под запись, например на день России.

В мае 10 музыкантов донецкой филармонии отправились в гастроли по Сибири, потом в июне на Красной площади в Москве выступил камерный оркестр «Виола». Двое его участников 23 февраля попали под мобилизацию, анонимно говорит сотрудница филармонии — контрабасист и ударник, для концерта их пришлось заменить музыкантами, которым дали брони.

Не попавшие под мобилизацию музыканты из филармонии играли в Мариуполе на 9 мая — во время выступления на артистах были надеты одинаковые футболки с буквами «Z» и «V». Потом в город приехал Александр Парецкий — обсуждать открытие местного отделения донецкой филармонии.

Парецкий рассказывал, что в оркестре этого отделения играют бывшие работники Мариупольской камерной филармонии. «Ее создали в 2018 году в противовес Донецкой. Так украинские власти изначально хотели создать основную — Донецкую областную филармонию, которая бы базировалась в Мариуполе. Однако назвать три небольших коллектива областной филармонией — это преувеличение. И затея провалилась. На Украине так принято — создавать фейки, ложные структуры» — приводит цитату Парецкого сайт телеканала «360».

Здание мариупольской камерной филармонии (Дворец культуры коксохимического завода) находится через дорогу от девятиэтажек на проспекте Металлургов, с неудачного штурма которых для Матвея началась первая неделя в Мариуполе. На видео того времени видно, что на колоннах здания крупными буквами было написано «ДЕТИ».

После пожара в девятиэтажке, когда прятавшимся в подвале людям пришлось искать новое убежище, многие из них оказались в подвале филармонии — это известно из сообщений в чатах. Здесь от войны укрывалось много людей — в конце марта по свидетельствам из чатов и СМИ там находилось до 1000 человек.

В недавнем клипе с кадрами репетиции мариупольского оркестра надписи на колоннах уже ожидаемо нет. Ролик выложили в паблике донецкой филармонии под названием «Культурная жизнь Мариуполя возрождается» в июле. Спустя неделю оркестр уже дал первый концерт в оккупированном городе — играли в парке, это было 17 июля, день Металлургов. Музыкантами руководил дирижер из ДНР. На видео с выступления, которое опубликовало информагентство ТАСС, оркестру аплодирует небольшая толпа.

В том же материале телеканала «360» Парецкий сказал что у филармонистов из Мариуполя зарплата будет больше чем при Украине. Концерт он назвал «индикатором жизни города», который стал «сплошной строительной площадкой». Затем Парецкий говорил про разрушение Мариуполя и подрыв здания Драмтеатра силами ВСУ и сказал что в составе оркестра «наши люди, русские люди».

Александр Парецкий не ответил на вопросы «Новой газеты. Европа» — в том числе о том, как донецкая филармония выбирала, кого из сотрудников послать на военные сборы.

Назад на передовую

«Война это самое ужасное что есть, особенно когда ты на передке… Устал от всего, от страха, от тоски, и надежда с каждым днём тает… но я всё равно надеюсь на лучшее, что я приеду домой к любимой жене». На «Азовстали» Матвей написал в дневнике, что надеется отправиться домой к семье после трех недель на передовой в Мариуполе. Ему действительно дали несколько дней передышки — перед тем как снова забросить на фронт. Вывезли из зоны боевых действий, но домой не отпустили: «Эмоции нахлынули. <…> Чуть не разревелся, так хотелось хоть на полном ходу выпрыгнуть и сбежать…».

Уже в безопасности он встретил других мобилизованных: «Такие, как мы (кто из Марика приехал) жутко боялись куда-то двигаться. Те кто не воевал, наоборот в приподнятом боевом настрое».

Матвей говорит, что нашел в Мариуполе украинский флаг — он стал еще одним секретом, о котором не знали командиры. Флаг Матвей спрятал в личных вещах и вывез — как и открытку со стихом и блокноты с фронтовыми записями. Мы договорились, что с целью сохранения анонимности на этом моменте в материале история Матвея закончится. Дальнейшая судьба музыканта известна «Новой газете. Европа». Он продолжил вести дневник.

После Мариуполя работников культуры раскидали по другим направлениям. Одни музыканты оказались совсем далеко от дома: в Запорожье и Николаевской области, другие попали в Марьинку — этот город находится рядом с Донецком, но все восемь лет его продолжала контролировать Украина. Журналисты много раз писали, что за эти годы ВСУ превратили город в крепость. В Марьинке, согласно выложенному в мае перехвату украинской военной разведки, народная милиция ДНР понесла огромные потери. На записи прослушки неизвестная женщина срывается на плач и говорит, что из 1500 отправленных в Марьинку назад вернулись только 30.

В июне, рассказывает Елена, из примерно 80 участников «Культуры» на фронте оставалось около десятка. Елена знает об этом со слов родственников других мобилизованных — все это время они обмениваются информацией, которую передают сами работники культуры с фронта. Большинство получили ранения и попали в госпитали, несколько человек погибли.

«Понятно, что больничные рано или поздно закончатся. Кто-то надеется на демобилизацию, кто-то надеется, что скоро все закончится. Все надеются что к моменту, когда ребят выпишут, все будет хорошо», — говорит Елена.

Контузии, ранения, инфаркт, аппендицит, бронхит и пневмония — Анна перечисляет диагнозы пятнадцати работников культуры, которые оказались в госпиталях. Хотя некоторых, говорит она, все равно оставили на фронте.

Семьи артистов пытались вытащить их с войны, рассказывает Анна — они писали коллективные письма в официальные органы ДНР и даже России, связывались с руководством филармонии. Все это ни к чему не привело.

Отчаявшись, близкие артистов запустили по соцсетям открытое письмо:

«Все мобилизованные из учреждений культуры отправлены на фронт принудительно, однако оформлены как добровольцы. <…> Ситуация катастрофическая, так как на подготовку артиста с высшим образованием государство тратит не менее 16 лет. [Работники культуры] незаменимы на своих рабочих местах и совершенно бесполезны в боевых действиях».

После Мариуполя мобилизованные снова могли видеться со своими близкими — на базах, в перерывах между командировками на передовую или в госпиталях. «Он был максимально изможден, у него грязь уже полностью въелась в кожу. Они за два месяца не мылись полноценно», — Елена описывает, как выглядел ее муж во время одной из таких встреч. Она говорит, что на войне работники культуры сильно похудели. «У всех уже потухший взгляд. То, что они видели и пережили. Это очень страшно».

Пианист, виолончелист, флейтист

Анна говорит, что между звонками Матвея она плакала от неизвестности. Особенно тяжело было в дни, когда появлялась информация о погибших. Работники культуры сообщали о смертях своим родственникам, а те передавали другим коллегам на фронте: «Через семьи и коллег такая информация разлетелась моментально» — говорит Анна. Чаще всего Матвей узнавал о смертях от супруги.

Публично о первом погибшем из «подразделения "Культура"» стало известно 12 апреля, за день до панихиды. В группе донецкой филармонии «Вконтакте» появился некролог, посвященный 39-летнему Николаю Звягинцеву, пианисту и джазовому музыканту. Написано, что он погиб «в ходе освобождения Мариуполя». У него осталась жена и дочь, которой незадолго до смерти отца исполнился год.

«Да, его никто не спрашивал, как и многих других, но он мне сказал: «Света, если суждено, то оно суждено. Я не буду прятаться дома». Его поступок был поступком настоящего мужчины», — написала в комментариях вдова Звягинцева. Публикация вызвала большой резонанс — о смерти Звягинцева рассказали и российские и украинские журналисты. Комментарии о службе музыкантов Донецка писали коллеги и близкие мобилизованных, но многие из них сейчас удалены.

Всего «Новой газете. Европа» известно о пяти погибших донецких работниках культуры, которых 23 февраля отправили в часть в Макеевке. Смерть четырех из них подтверждается некрологами в группах оперы, ансамбля и филармонии.

Среди работников ансамбля «Донбасс» в апреле погибли двое музыкантов: 42-летний ударник Александр Бобровский и 35-летний тромбонист Павел Махно (оба были убиты в начале апреля). Из числа работников оперы погиб 38-летний машинист сцены Николай Крамской. Так и не был опубликован некролог на специалиста компьютерной графики из филармонии Романа. В дневнике 12 апреля Матвей писал про двух погибших — сейчас он говорит что эта запись про Романа и пианиста Звягинцева.

Погибли еще два музыканта донецкой филармонии, но не из «Культуры» — они не были на базе в Макеевке. В бой они отправились раньше своих коллег.

О гибели виолончелиста Станислава Слуцкого в конце мая написала группа филармонии. У него осталась жена и двое несовершеннолетних детей, ему было 38 лет. Еще в апреле его мама (она тоже музыкант) записала видео, на котором говорит, что 25 марта Станислав попал в плен ВСУ в под Ольховской в Харьковской области — при этом ее сына не было в списках пленных или убитых.

В день прощания со Слуцким его коллега альтистка Жанна Пронина опубликовала эмоциональный пост с рассказом о погибшем друге. Она пишет, что он прожил полную приключений жизнь, а до работы в филармонии пел в театральном хоре. «Буквально за пару дней до того, как его забрали, он с гордостью делился, что его любимая жена Наташа выиграла вокальный конкурс. Включал нам видео, светился от радости».

О смерти коллеги Слуцкого — 35-летнего флейтиста Сергея Спивака филармония написала только 31 июля. Первые сообщения о его гибели появились примерно в одно время с постами про Слуцкого. Иногда в них писали, что музыканты вместе попали в плен в под Ольховской. В некрологе в группе филармонии говорится: «В конце марта наш коллега попал в плен боевиков нацбатальона ВСУ «Азов». <..> В украинском плену Сергей Спивак был зверски убит с особой, нечеловеческой, фашистской жестокостью».

Задолго до этого поста родственница их коллеги сказала мне что когда в Донецк вернулись тела Слуцкого и Спивака кто есть кто определяли по нашивкам. Из-за следов пыток и разложения: «<…> В общем от лиц практически ничего не осталось». Об этом она слышала от близких других музыкантов.

В филармонии Станислав Слуцкий и Сергей Спивак вместе с Жанной Прониной играли в ансамбле «Avanti». 27 февраля они должны были участвовать в концерте, но началась война. На сайте филармонии написано, что все пятеро музыкантов в коллективе — солисты, а их музыка звучит по-особому из-за «сочетания и сопоставления скрипки, альта и виолончели (струнно-смычковых музыкальных инструментов) с гобоем (деревянным духовым инструментом)». На гобое играет музыкант Артём Алексеенко, кроме него и двух погибших остальные участники ансамбля — женщины.

Собеседники «Новой газеты. Европа» говорят, что Алексеенко, Слуцкий и Спивак тоже попали под мобилизацию через филармонию, но не знают, когда именно. Алексеенко попал в госпиталь.

«Как военные мы — пушечное мясо»

Военкор Павел Чуприна вернулся в Мариуполь на следующий день после высадки коллег по филармонии из «подразделения "Культура"». Во «Вконтакте» он пишет, что не был в родном городе 10 лет.

По приезду Чуприна встретился с матерью. Воссоединение семьи снимали операторы — эти кадры появились в недавнем фильме RT «Мариуполь. Русский город». В описании сказано, что это «самый масштабный документальный фильм о битве за Мариуполь — город, который был взят в заложники вместе с собственными жителями».

«Вконтакте» документалка собрала почти полтора миллиона просмотров. Чуприна — один из главных героев.

В двухчасовом фильме есть эпизод, в котором Чуприна берет интервью у саксофониста и контрабасиста из филармонии — оба попали под мобилизацию вместе с коллегами из «Культуры». Эта часть занимает девять минут хронометража. Когда сделана запись, в фильме не говорится. Про то, как именно музыканты попали на фронт, тоже.

В начале Чуприна и музыканты обсуждают гибель мастера по компьютерной графике Романа, некролога которого нет в паблике филармонии — военкор отвечает, что смерть не доказана. Затем Чуприна передает саксофонисту Антону Ткачеву лекарства от жены и просит его сняться на камеру телефона.

– Небольшой видео-привет жене, коллегам.

– Нет, не надо.

– Я только для этого здесь, чтобы обозначить ваше вообще существование. <…> Что все живы, что все хотя бы есть.

Музыканты молча соглашаются. В кадре Ткачев желает родственникам мира. Рассказывает что артисты годятся только подносить снаряды, им не нужно быть на войне. Он выбирает слова, смотря в камеру смартфона Чуприны:

***

19 апреля Павел Чуприна написал «Вконтакте» что вывез из Мариуполя 215 работ родившихся в донецкой области художников-медальеров Ефима Харабета и Юрия Шевякова.

Чуприна отказался от комментариев для этого текста, но сказал, что был в девятиэтажке под номером 25 на проспекте Металлургов в тот же день, когда опубликовал сообщение о вывезенных медальонах «Вконтакте». На первом этаже этого дома — где Матвей нашел блокнот — располагался центр современного искусства имени уроженца Мариуполя Архипа Куинджи. Медали хранились там.

Позже в апреле Чуприна вывез из центра имени Куинджи еще 9 скульптур. Их автор Алексей Леонов рассказал мне, что из ДНР с ним не связывались — но художник догадывался что скульптуры оказались в Донецке. Он читал что туда же отправились медали Харабета. Экспонаты, пишет Чуприна, он передал в Донецкий республиканский краеведческий музей. Всего из Мариуполя в Донецк увезли больше двух тысяч экспонатов — из них Чуприна вывез примерно одну десятую.

В домах на Металлургов опустел не только выставочный зал. В городском канале «Мариуполь сейчас» в июле выложили фотографию мужчины, который по-видимому вернулся в свою квартиру в доме 27. На снимке он сушит одежду на балконе — видно, что жилье под и над его окнами сгорело. В домовом чате пишут, что пострадало очень много квартир — на других фото видно что здания почернели со всех сторон.

Сейчас в чате обсуждают, пойдут ли девятиэтажки на Металлургов под снос — пока официального уведомления об этом нет, но бывшие жильцы предполагают, что после обстрелов и пожаров дома не подлежат восстановлению.