Когда власть контролирует СМИ — все или даже просто основные — она может врать, как угодно, создавая в головах подданных иллюзорный мир, никак не связанный с реальностью. В Северной Корее постоянно рассказывают о величии правящей династии и о том, каким огромным авторитетом пользуются и сами Кимы, и возглавляемая ими страна, с какой надеждой и с каким восхищением смотрит на них мир. Кто-то верит — альтернативной информации нет.

Товарищ Сталин смог убедить значительную часть подведомственного населения, что живут они в царстве справедливости, а как победят в ходе обострившейся классовой борьбы недобитых еще врагов, так все станет и вовсе прекрасно. И что трудящимся в капиталистических странах много тяжелее, чем им.

В этих и в тысячах других примеров сознательной государственной лжи главное не то, в чем именно данная власть стремится убедить собственный народ, а то, что у народа нет возможности проверить утверждения начальства. Ведь, чаще всего речь идет об утверждениях принципиально непроверяемых — встали ли мы уже с колен, или только собираемся, уважают ли нас — неважно, КНДР или Россию — и так далее? Да и контакты с реальностью сведены к минимуму или вовсе недоступны. Способов проверки информации, идущей с трибун или из телевизора, причем, не только сугубо оценочной — мы хорошие, а они плохие, но и конкретной — сколько, например, на самом деле было выплавлено чугуна и стали на душу населения, в контролирующих информационные потоки диктатурах не существует.

А вот в тех случаях, когда речь идет о том, что человек знает по своему личному опыту, врать тяжелее — жителя севера, не убедишь в том, что зимой он страдает от жары, которую наслали на него американцы. Возможны, правда, варианты — это только в твоей деревне все плохо, только здесь голод и разруха, но это исключение — в остальных местах все хорошо.

Но бывают ситуации, когда государственная ложь очевидна всем — это война. Война — это вторжение реального мира в пропагандистские мифы.

Сталин обещал разгромить врага малой кровью, могучим ударом, воюя на чужой территории. Он сам, кажется, поверил, что так и будет, а потому сразу же после начала войны издал Директиву №1, в которой приказывал отбросить врага к границам СССР, но границу эту не переходить — он, по-видимому, абсолютно не понимал, что на самом деле происходит. Но Гитлер его приказу не подчинился, и весь народ видел, как враг шел и шел вперед, захватывая все новые города и убивая миллионы людей. И если в глубоком тылу люди еще могли верить в начальственные сказки, то на передовой иллюзий не было. В благодетельное воздействие заклинаний высшего руководства не верил никто, не даром же фронтовики с таким презрением, а часто и с ненавистью относились к многообразным политотделам, обеспечивавшим громкое «ура».

Сталин действовал в обоих направлениях. После войны в идеологическом плане наступили совсем уж темные времена, а многие из тех, кто принес из Европы победу — кто знал войну не по сводкам Совинформбюро, оказались в лагерях.

Специальная военная операция, как ее велено называть, порождает для государственной пропаганды ровно те же проблемы, что и та война.

Оно, конечно, все идет по плану, но поскольку план этот то ли постоянно меняется, то ли держится в секрете, число людей, сомневающихся в тотальном успехе, возрастает. Что на нас напали, что во всем виноваты американцы, а у нас не было другого выхода, верят. А вот в успех нет. И опять, как при Сталине, надо либо сажать, либо усилить масштаб вранья. И ровно, как товарищ Сталин, наше начальство делает одновременно и то, и то.

При этом объектом особой ненависти, а следовательно, и репрессий, становятся не те, кто пытается как-то помешать проведению этой самой операции — а как этому помешать? — а те, кто просто говорит правду. Правду, которая может разрушить или, по крайней мере, поколебать официальную картинку продвижения от победы к победе.

А заставить верить в победу необходимо. Легитимность Путина стоит не на выборах. Он не потому президент, что за него голосовали — за него голосовали потому, что он президент. И не на давно ушедшем в прошлое социальном контракте, гарантировавшем гражданам высокий уровень жизни в обмен на отказ от свобод. Его легитимность — в представлении о том, что он всегда всех побеждает, а потому может защитить нас и от американцев, и от их санкций — от всего. Выборная легитимность позволяет пережить поражение. Легитимность Путина — нет.

А потому говорящие правду, действительно, главные враги — думаю, если бы кто-то пускал под откос поезда с военными грузами, он вызывал бы меньше ненависти. Именно говорящих правду надо заставить замолчать, а если не получается, то изолировать. Именно их надо наказывать с показательной жестокостью, чтобы никто не осмеливался идти по их пути и даже внутри себя сомневаться в правильности официальной версии происходящего на земле Украины. И потому дают семь лет Горинову, виновному только в произнесении слова, а товарищ Бастрыкин лично дает указание немедленно возбудить уголовное дело против муниципального депутата за непонравившийся ему твит.

Все это работает, к сожалению. Но ошибка начальства состоит в том, что они, привыкнув жить внутри телевизора, не понимают, что можно запретить слова, но не реальность. Что можно запугать людей, заставить их молчать, но правду от наглой и тупой лжи они отличать все равно будут.

Именно жизнь, реальность, а вовсе не иностранные агенты и нежелательные организации — главный враг диктатуры.