Полиция пришла за Ириной Быстровой рано утром 23 марта. Она не хотела открывать, думая, что полицейские не смогут войти без разрешения. Вошли. Позвали на помощь пожарных, выломали дверь и пять часов обыскивали квартиру, в которой Ирина живет со своей 83-летней матерью — инвалидом 2 группы. Затем силовики увели Быстрову с собой. Несколько часов ее допрашивали и отпустили, выдав повестку на понедельник. Но не успела она добраться до дома и приготовить маме поесть, как за ней пришли снова.
«Мама почти не ходит, — рассказывает Ирина, — инсульт, потом тяжелый ковид. Без меня за ней вообще некому ухаживать. И вот меня снова уводят. Мама спросила: «Когда вы ее вернете?» Они пообещали, что через полтора часа отпустят, мол, следователь забыл задать пару вопросов. Но после этих «пары вопросов» на меня надели наручники и отправили в изолятор временного содержания. И не разрешали позвонить маме, чтобы предупредить».
Ирину обвиняют в экстремизме и оправдании терроризма.
В России сейчас практически каждый день кого-нибудь судят за антивоенные высказывания. Как правило, за «дискредитацию Вооруженных сил РФ». Это административная статья, штрафы по ней составляют от 30 до 50 тысяч рублей. В Карелии наберется, наверное, уже с десяток таких дел. Но с Быстровой всё гораздо серьезнее.
Она первая в республике, кому вменяют не административную, а уголовную статью, по которой ей грозит от 5 до 7 лет лишения свободы.
Что же совершила 57-летняя хозяйка художественной школы? Пыталась поджечь здание ФСБ? Заложила бомбу под дом правительства? Рыла тоннель от Пудожа до Бомбея с целью похитить мэра Петрозаводска? Нет, она постила на своей странице в сети «ВКонтакте» информацию о ходе боевых действий и выражала отрицательное отношение к происходящему.
Возможно, за это она, как и многие другие, могла отделаться штрафом, но в одном из постов Ирина написала, что войну надо прекратить, а оружие повернуть в сторону тех, кто ее развязал. Ну, и еще на третий день войны пожелала Путину «гореть в аду». А это уже совсем другая история. Для полиции — прямой и недвусмысленный призыв к свержению конституционного строя.
«По подсудности эта статья рассматривается даже не гражданским, а Военным окружным судом Московского округа», — объясняет Михаил Ямчитский, первый вице-президент адвокатской палаты Карелии.
Те, кто знал Ирину с юности, рассказывали, что раньше она совсем не интересовалась политикой. Ирина закончила художественную школу, потом филфак, в 90-х расписывала и продавала сувениры, возила одежду из Турции.
В нулевые стала сотрудничать с петрозаводскими магазинами и «приводить» туда в то время еще никому не известные российские бренды одежды. Такие, как, например, OGGI. В 2014 она начала вести мастер-классы по живописи: сначала для взрослых, а потом открыла детскую художественную школу. Она была вполне успешной бизнес-леди. И вдруг что-то изменилось.
Ирина Быстрова с учеником. Фото из личного архива
«Перелом произошел после Болотной, — говорит Быстрова.
— Я как-то стала лучше понимать жизнь, замечать, что режим деградирует, начала ходить на митинги. Потом случился беспредел с Крымом, отравление и арест Навального. Война стала последней точкой».
«У меня украли страну», — написала Быстрова в соцсетях в день вторжения российских войск в Украину.
Ночь в изоляторе прошла без сна. Подскочило давление. Добавилось то, что нары там, по словам Ирины, такой длины, что вытянуться в полный рост на них совершенно невозможно.
«Спасибо ребятам-надсмотрщикам, дали мне «Овода» почитать, — вспоминает Быстрова. — У них там реально «Овод» был. Перечитываешь и как-то успокаиваешься. Думаешь, вот кому-то же было еще хуже. А утром чай мне носили с вкусняшками. Даже музыку предлагали поставить. В смысле, погромче сделать, чтобы и мне слышно было».
На следующий день суд избрал для Ирины довольно гуманную меру пресечения. Видимо, судья учла тяжелое состояние ее матери. Быстрову отпустили домой, запретив пользоваться средствами связи, посещать массовые мероприятия и выезжать за пределы Карелии. Для слежки на ногу надели браслет и выдали к нему аккумулятор, который она же должна регулярно подзаряжать.
«Я иногда забываю, — говорит Ирина. — Тогда мне звонит Екатерина Александровна и вежливо просит не забывать».
Кто такая Екатерина Александровна, Быстрова не помнит. Кто-то, кто устанавливал браслет. Всех не упомнишь. Зато следователя Дмитрия Комиссарова помнит хорошо. Два месяца по несколько раз в неделю он вызывал ее на допросы. У Ирины давление стало подниматься до 170. После вмешательства врачей Комиссаров ослабил хватку. Но 9 июня позвонил и велел срочно явиться в суд, где по его ходатайству будет рассматриваться вопрос о направлении ее в психиатрическую лечебницу на экспертизу.
Суд в считанные минуты удовлетворил ходатайство Комиссарова и постановил направить «террористку» на месяц в психиатрический стационар в поселок Матросы под Петрозаводском.
По иронии судьбы, именно в Матросы Ирину распределили после университета. Там в сельской школе она работала учительницей русского языка и литературы. И вот теперь Родина отправляет ее туда снова. На этот раз в сумасшедший дом. Ведь не может же психически здоровый человек выступать против войны.
Ирина Быстрова в зале суда. Фото: Губерния Daily
В СССР карательная психиатрия была одним из самых распространенных методов борьбы с инакомыслием. На принудительную экспертизу отправляли Иосифа Бродского, в сумасшедшем доме истязали Валерию Новодворскую и Владимира Буковского — тысячи человек прошли через кошмар советских психлечебниц.
«Людям, направленным к нам решением суда, мы давали психотропные препараты, вплоть до формирования нейролептического синдрома и прочих тяжёлых побочных эффектов, — рассказывает бывшая врач-психиатр из Петербурга Юлия П. (попросила не называть ее фамилию). — Физические наказания — пытки, электрошок — применялись редко. Но применялись. Тут все зависело от начальства больницы. Если главный врач сам отмороженный, то и сотрудники творят непотребства. Если у руководителя есть моральные принципы, он будет избегать подобных мер и даже противодействовать им. А вот средства фиксации, мягкие вязки практикуются широко и не считаются чем-то противоестественным.
А то, что мы «залечивали» здоровых, то это довольно странный вопрос. С позиции здоровья в системе российской психиатрии никто не рассматривается. Если ты «доставлен» решением суда, правоохранительными органами, то ты без вариантов болен и нуждаешься в фармакотерапии. Опять же, чем активнее человек сопротивляется и пытается противодействовать, тем сильнее уверенность в его неадекватности. А если спокоен и кажется нормальным, то вот же бумажки, а там написано: «Импульсивен, склонен к агрессивным поведенческим проявлениям, критика в суждениях и к своему состоянию снижена». И далее приложена еще бумажка, что человек был «нелеп в поведении, нападал на сотрудников правоохранительных органов или пытался им как-то противодействовать». И мы, прежде всего, были склонны верить документу, а не живому человеку. Такая явная профессиональная деформация.
И то, что я 15 лет проработала в этой системе говорит не о моей гибкости, а, скорее, о приспособленчестве. Так работают многие, систематически закрывая глаза на несправедливость и жестокость. Казалось, это ушло в прошлое, но, похоже, сейчас принудительное лечение снова в тренде».
Быстровой назначен адвокат — Светлана Переплеснина. С журналистами она разговаривать отказывается и никаких комментариев не дает под тем предлогом, что это может навредить подзащитной. Сейчас Переплеснина подала апелляцию на решение Петрозаводского городского суда. До ее рассмотрения Верховным судом Карелии Ирина остается дома. Затем, если Верховный суд оставит решение городского суда в силе, ее отправят на экспертизу, где месяц она будет находиться во власти карельских санитаров и психиатров. Затем, если Ирину признают вменяемой, ее будет судить Московский военный суд. Если невменяемой, могут оставить в психиатрической больнице на неопределенный срок.
