Красные

Там же, на пересылке, я впервые имел живое общение с красными. На «Матроске» красные сидели в отдельных хатах, водили куда-либо их тоже, как правило, отдельно, поэтому за полтора года пересечения с этой категорией заключённых если и были, то случайные, поверхностные.

Что мне было известно о красных на тот момент? Что это заключённые, работающие или работавшие на администрацию — то есть занимавшие какие-либо должности. По факту красные представляли собой низший уровень репрессивного аппарата. Это могли быть и достаточно безобидные каптёры (заключённый, заведующий каптёркой, то есть складом — И.А.) или дневальные (заключённый, ответственный за порядок в отряде — И.А.), которые просто выполняли административно-хозяйственные функции и тихонько постукивали в оперотдел о нарушениях и затевающихся бунтах; а могли быть и участники своеобразных зондеркоманд. До 2010 года официально существовала Секция дисциплины и порядка — сокращённо СДП или СДиП. Заключённые, состоявшие в СДП, наделялись почти такими же полномочиями, как сотрудники ФСИН.

в то время у каждой локалки (в данном случае локальный сектор, огороженная территория перед бараком — И.А.) стояла вышка, в которой сидел СДПшник. И они же — члены Секции дисциплины и порядка — встречали этапы. Конечно, не хлебом и солью, а ударами дубинок и кирзовых сапог. Рассказы о тех временах до сих пор будоражат души арестантов: Карелия, Саратов, Челябинск, Красноярск, Иркутск — не перечесть всех мест, где орудовали созданные ФСИН банды СДП. В 2010 году официально СДП была упразднена. Однако использовать одних заключённых для подавления воли других ФСИН не перестала. Да и куда девать эту армию лагерных полицаев? Теперь бывшие СДПшники могли именоваться завхозами (заключённый, ответственный за какой-то объект (отряд, карантин, баню), начальник из осуждённых — И.А.), дневальными и прочими как будто безобидными названиями, плюс участники этой доблестной гвардии ФСИН заселили многочисленные пресс-хаты в ряде регионов. Поэтому красных не любили. Понятия, конечно, тоже на это влияли, но и без понятий среди арестантов бытовал тезис «Красным веры нет». Ведь, говорили, сейчас он каптёр, а мусора дадут ему дубинку в руки, скажут этап встречать, и он пойдёт. Кроме того, небезосновательно считалось, что абсолютное большинство красных работает на оперотдел. Впрочем, это логично: если обычный арестант — мужик — в случае чего мог обратится за помощью и за защитой к смотрящему, вору или бродяге, да и его всегда должны поддержать другие мужики, то к кому мог обратиться красный? Только к мусорам. А там, как говорится, услуга за услугу.

Кроме того, к красным относили хозяйственную обслугу — как лагерную, так и при СИЗО. Впрочем, хозбанду нередко выделяли и в отдельный класс. Баландёры, сантехники, электрики и прочий персонал из заключённых мог не приносить прямого вреда, но работать в хозобслуге считалось недостойным порядочного арестанта — получается, что ты непосредственно работаешь под началом мусоров и как будто помогаешь им обслуживать учреждение. А тюрьмы ведь надо не обслуживать — а сносить. Но последнее — это мои личные мысли. Преступный мир менее радикален: идеалом считается, когда вертухаи охраняют только периметр, а вся остальная жизнь лагеря или централа контролируется авторитетами.

Что же касается вреда, тот тут на самом деле вопрос спорный. Кто ремонтирует решётки, замки, кто натягивает дополнительные ряды колючей проволоки? Это всё тоже делают осуждённые из хозобслуги. Вот арестанты проделали кабуру в стене, чтобы можно было передавать малявы и чай-курить из камеры в камеру, а мусора увидели это и отдают распоряжение хозбанде: заделать кабуру. Те, конечно, заделывают.

Так вот, чалясь на «Матроске», я и не подозревал, что где-то мужики и красные могут сидеть вместе в одной хате. Оказывается, могут.

* * *

Челябинская область многие годы была одним из самых страшных мест для заключённых. Под руководством начальника ГУФСИН Владимира Жидкова (Жидков Владимир Семёнович (1956-2012) — генерал-лейтенант внутренней службы, начальник ГУФСИН РФ по Челябинской области с 2003 по 2012 гг. В 2012 году был приговорён к 4 годам лишения свободы условно за укрывательство убийства его подчинёнными четверых осуждённых в копейской ИК-1 — И.А.) исправительные учреждения Южного Урала превратились в настоящие концлагеря. Секция дисциплины и порядка здесь действовала без оглядки на закон, на пару с вертухайским корпусом держа в страхе лагеря. Но Жидкову и его приспешникам этого было мало: они хотели сделать соучастниками всех заключённых. Для этой цели вновь прибывших осуждённых под пытками заставляли писать заявления о приёме в СДП. Естественно, внутрилагерными полицаями такие заключённые обычно не становились, но уже считались красными, а начальник учреждения всегда мог заявить: «Да у нас весь лагерь состоит в Секции дисциплины и порядка!» Красные-по-неволе, отчаявшись, нередко после этого занимали какие-либо хозяйственно-административные должности: становились дневальными, каптёрами, бригадирами или шли работать в столовую. Работа по перекрашиванию велась непрестанно — администрация была заинтересована, чтобы сделать всех заключённых красными, дабы те не имели консолидирующей идеи и даже теоретической возможности поднять бунт.

В результате за годы царствования Жидкова красных стало очень много. При этом многие из них не были идейно красными — они не работали на оперотдел, не избивали других заключённых и при первой же возможности уходили с должностей.

С ними допускалось сидеть в хатах и иметь общую коммуникацию.

Поэтому, кстати, по приезду в челябинское СИЗО-3 встречающий этап легавый спрашивал у поступивших в учреждение каторжан, помимо стандартного «Кто по жизни?», нужна ли рассадка. То есть, если человек являлся красным, но при этом не совершал каких-то злодеяний в отношении других арестантов, он говорил, что рассадка не нужна, и его сажали в общую камеру. Если же человек являлся, например, реальным членом СДП, он говорил, что ему требуется рассадка, и его изолировали от основной массы арестантов.

* * *

В камере 119 (в челябинском СИЗО было принято говорить «сотка-девятнадцать») я повстречал двоих красных, повязавшихся в период жидковщины. В хате их обоих приняли, как принимали всех, без лишних вопросов. К тому же, в ИК-6 и ИК-10 — а прибывшие были с этих лагерей — не смотря на осуждение и смерть генерала Жидкова, на тот момент ещё сохранялась установленная им система: пытки, побои, унижения, вымогательства и жесточайший режим (генерал Жидков умер в феврале 2012 года, однако в челябинской ИК-6 сохранялся навязанный им режим вплоть до ноября, когда произошёл прогремевший на всю страну бунт. В начале 2013 года лапа ФСИН была вынуждена отпустить и ИК-10 — И.А.).

Один из них — будем называть его Лёха — был жизнерадостным и открытым к общению. Второй же — предположим, Сеня — казалось, являлся полной противоположностью Лёхи. Угрюмый и неразговорчивый, он как будто даже сделан был из другого материала: если Лёха освещал собой пространство, то Сеня, напротив, поглощал свет. Глядя на руки этого арестанта, которые от запястий до локтевых сгибов были покрыты бессчётным количеством страшных шрамов от поперечных порезов, можно было лишь догадываться через что он прошёл. Видно было, что и духа в нём хватало, и сопротивлялся он ожесточённо, но мусора нашли какой-то способ сломать его. «Дневальный» — это ведь очень унизительно для человека, который шёл против мусоров. Дневальный — это помощник администрации. И даже если Сеня и не был реальным помощником для вертухаев, само заявление о трудоустройстве в качестве дневального и красная, как у дружинника, повязка унижали его как в собственных глазах, так и в глазах других арестантов.

Вместе с тем, Сеня как будто был озлоблен на тех, кому не пришлось испытать то, что испытал он. Такой вывод я сделал из тона, которым он однажды спросил меня:

— Пылишь по жизни? — и через паузу, — Или придерживаешься? (Смысл этих фраз для меня тогда не до конца был ясен. В тюрьме бытует выражение «прёт по жизни», что подразумевает строгое следование правилам арестантской жизни и полное отрицание всего мусорского. Слово же «придерживаться» обычно используют в контексте «придерживаться арестантского уклада». Представляется, что разница же между «переть» и «придерживаться» примерно такая же, как между религиозным фанатиком и простым верующим, или между футбольным хулиганом и обычным болельщиком — И.А.)

— Придерживаюсь, — тогда ответил я.

А в глазах Сени читалось: «Я тоже пылил, да осадили…»

В целом же все как будто всё понимали. Многие ли выдержат пытки? Да и чем он провинился: тем, что подписал заявление и одел красный ландух? (нарукавная повязка — И.А.) Если сам других арестантов не бил и в оперотдел не стучал, то что здесь скажешь? Поэтому эти двое никак не выделялись из общей массы: с ними так же общались, пили чай.

Лёха, видимо, сумел абстрагироваться от этой лагерной системы и старался мыслить вольными категориями. Впрочем, ситуация этому способствовала: со свободы Лёху поддерживали, ждала жена.

Стоит сказать, что Лёха принял деятельное участие в пополнении моего этапного багажа. С передачи, которую он получил в один из первых дней на пересылке, он щедро отсыпал чая, конфет, делился мылом и носками.

Сеня же, казалось, никак не мог смириться с судьбой: мусора действительно его сломали. О чём он думал, хмуро глядя в одну точку? О том, что надо было сильнее вскрываться, резать шею, живот, чтобы увезли на больничку? О том, что можно было заштыриться (вогнать в себя штырь: какой-либо острый предмет, спицу, гвоздь, заточенную ложку. Штыри, как правило, вгоняют в живот или грудь — И.А.) или наглотаться крестов? (связанные между собой гвозди, которые закатывают в хлебный мякиш, чтобы их можно было проглотить — И.А.) Или о том, как несправедливы понятия, гласившие о том, что, однажды дав слабину и одев красную повязку, ты навсегда становишься красным?

Июнь 2021 года.