Дело об убийстве программиста Андрея Зельцера — не только самое массовое за последние годы, но еще и самое засекреченное. За последние дни завеса тайны приоткрылась лишь дважды: 16 июня был вынесен приговор вдове убитого, а днем позже бывший политзаключенный, бежавший из Беларуси, рассказал правозащитникам, как сидел в одной камере с журналистом «Комсомольской правды», арестованным по делу Зельцера.
Андрей Зельцер. Фото из соцсетей
Трагические события произошли в минской девятиэтажке по улице Якубовского утром 28 сентября прошлого года. Бойцы антитеррористического подразделения КГБ «Альфа» взломали дверь квартиры, в которой находились сотрудник IT-компании EPAM Systems Андрей Зельцер и его жена Мария Успенская. Их восьмилетний сын был в школе. Пока бойцы с устрашающими воплями взламывали дверь, Зельцер взял охотничье ружье и включил камеру (потом эту видеозапись из квартиры распространили в Сети силовики). Когда дверь рухнула, он открыл огонь и смертельно ранил «альфовца» Дмитрия Федосюка с позывным «Нирвана». В ту же секунду Зельцер был убит ответным огнем. Мария Успенская снимала происходящее на мобильный телефон, за что и была задержана как соучастник убийства.
Казалось, вся силовая машина белорусского государства, застрелив Зельцера и арестовав его вдову, уткнулась в компьютеры и начала читать посты и комментарии в социальных сетях. За два дня после трагедии
в Беларуси были задержаны более 200 человек — те, кто писал сочувствующие комментарии по поводу гибели Андрея. 136 человек заключены под стражу по статье 130 («разжигание вражды или розни») и сидят до сих пор:
почти за девять месяцев, прошедшие после перестрелки, приговоров было только два. Разумеется, обвинительных. Третий — приговор Успенской.
Марию судили в закрытом заседании и без ее присутствия. Судили как «лицо, совершившее общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом, в состоянии невменяемости или заболевшее после совершения преступления психическим расстройством (заболеванием)», в соответствии с пунктом 13 статьи 6 УПК Беларуси. Известно лишь, что интересы Марии представляла в суде ее мама, что вдову признали виновной в соучастии в убийстве и что ей назначили принудительные меры безопасности и принудительное лечение в психиатрическом стационаре. Срок лечения судом не устанавливается. За время, проведенное в СИЗО, о Марии Успенской не было никаких новостей — правозащитникам удалось лишь выяснить, что в декабре прошлого года она три недели проходила экспертизу в психиатрической больнице и что все время следствия, за исключением тех трех недель, она находилась в общей камере.
Теперь уже наверняка можно утверждать, что карательная психиатрия в Беларусь вернулась — после не слишком долгого отсутствия. Теперь на психиатрическую экспертизу возят практически всех белорусских политзаключенных, и это весьма опасное «приключение»: во время этапирования в психбольницу многие политзеки на некоторое время просто исчезали: из СИЗО вывезен, в больницу не прибыл. Родственники не находили себе места, но ничего не могли добиться. Что происходило в это время с людьми — неизвестно: пока еще никто из тех, кто пережил подобное, на свободу не вышел.
Что до Марии Успенской, то непонятно: если она прошла экспертизу в декабре прошлого года, и была признана невменяемой или психически больной, нуждающейся в принудительных мерах безопасности, почему на протяжении полугода она находилась в общей камере СИЗО без всякого медицинского наблюдения и уж тем более «мер безопасности»? Впрочем, это далеко не единственный вопрос о деле Зельцера. Просто последний по времени. И ответить на него сможет только сама Мария Успенская, когда выйдет на свободу. Как и на все остальные вопросы о той перестрелке, единственным гражданским свидетелем которой она оказалась. Сможет ли она отвечать на вопросы, когда выйдет, будет ли помнить о том, что случилось, и выйдет ли вообще после бессрочных «мер принудительной безопасности» — никто не знает. Можно лишь предположить, что именно ради отсутствия ответов Марию Успенскую отправляют в закрытый психиатрический стационар на неопределенный срок.
А на следующий день после приговора Марии стало известно, что на самом деле произошло с журналистом «Комсомольской правды в Беларуси» Геннадием Можейко, арестованным по делу Зельцера. Напомним хронологию событий. 28 сентября прошлого года сразу после убийства Андрея Зельцера Геннадий нашел его одноклассницу, и вечером того же дня в «Комсомольской правде» появилась небольшая заметка под заголовком: «Одноклассница парня, застрелившего сотрудника КГБ: «Андрей был всегда за правду, мог постоять за себя». Там было всего несколько предложений — девушка тепло говорила о погибшем. Тем не менее уже на следующее утро сайт kp.by оказался заблокирован, а Можейко исчез. Лишь 2 октября стало известно, что журналист арестован, причем в Москве. Оказалось, он сразу же выехал в Москву, откуда пытался вылететь в Польшу. По словам представителя МВД Беларуси Алексея Бегуна, журналиста задержали в Москве и объявили, что его пребывание на территории России нежелательно, после чего «Можейко в установленном порядке выехал с территории России и прибыл в Республику Беларусь, где в последующем и был задержан».
Главный редактор «Комсомольской правды» Владимир Сунгоркин рассказывал о задержании журналиста так: «Неофициально мы знаем следующее: когда он приехал в аэропорт Шереметьево на регистрацию рейса в Варшаву, к нему подошли сотрудники наших спецслужб — опять же, я говорю «наши» неофициально — и сказали: «Дорогой товарищ Можейко Геннадий, вы числитесь у нас в списках неугодных персон и должны покинуть Москву. Как я понимаю, он ответил: «Охотно оставлю, вот мой билет в Варшаву». «Извините, нет-нет-нет, вы должны покинуть Москву и вернуться туда, откуда вы к нам прибыли, вы должны вернуться в Минск, и мы вам в этом поможем». После этого, по словам Сунгоркина, сотрудники спецслужб довели Можейко до выхода на посадку на минский рейс, а в Минске его уже «приняли» белорусские силовики. В принципе это совпадало с тем, что говорил Бегун из белорусского МВД.
Но 17 июня с правозащитниками «Вясны» связался бежавший за границу программист Алексей Ковалевский. Ковалевский был арестован за участие в акциях протеста в 2020 году, а после четырех месяцев в СИЗО приговорен к «химии» и освобожден в зале суда под подписку о невыезде до вступления приговора в силу. Но дожидаться отправки на «химию» не стал и нелегально выехал из страны. Ковалевский сообщил правозащитникам, что некоторое время сидел в одной камере СИЗО с Геннадием Можейко, и передал рассказ журналиста о том, как его на самом деле арестовывали. Никаким «выездом с территории России в установленном порядке» там, разумеется, и не пахло.
«Я застал Можейко, когда он находился на первой стадии: «они же разберутся, сейчас меня отпустят», — говорит Ковалевский. — Это добрый и искренний человек, иногда даже как ребенок. Он очень сильно надеялся, что за него вступится русская часть газеты, и его освободят, но было видно, что этого не будет, судя по статьям, которые ему вменяли, и по резонансности дела. Геннадий рассказывал нам, как его задержали. Он поехал в Москву и хотел оттуда вылететь куда-то. Его задержали сотрудники ФСБ в аэропорту в Москве. Потом завезли на машине на белорусскую границу и передали КГБ Беларуси. Россияне тут сотрудничали без всяких процедур. Журналист говорил, что его ждали уже в Москве. Еще до паспортного контроля, по словам Геннадия, к нему подходили какие-то люди и шушукались. На паспортном контроле его взяли под руки — и все».
«Русская часть газеты», может, и хотела бы заступиться за Геннадия Можейко, но не смогла. Белорусской «Комсомолки» больше нет — после той самой заметки.
Можейко предъявлено обвинение по двум статьям — «разжигание розни или вражды» и «оскорбление представителя власти». Ему грозит пять лет лишения свободы, а Марии Успенской — бессрочное «залечивание» в психушке. 134 человека ждут суда за комментарии в соцсетях. Двое детей осиротели — сын Марии Успенской и Андрея Зельцера и дочь бойца «Альфы» Дмитрия Федосюка. Зельцер и Федосюк мертвы, этого уже никогда не исправить. И до сих пор, спустя девять месяцев после трагедии, никто не ответил на вопрос, зачем та «Альфа» врывалась в квартиру программиста. В версию генеральной прокуратуры — «Зельцер подозревался в совершении особо опасных преступлений, связанных с терроризмом», — в Беларуси не верит никто. В том числе, подозреваю, и сама генеральная прокуратура.
Единственный стопроцентный ответ во всей трагедии: Москва — не Константинополь. Пытаться бежать из Беларуси через Москву — все равно что явиться с повинной. На все остальные вопросы общество продолжает искать ответы. Но не находит.
