Неотправленное письмо

Виктор Казаков родился в закрытом городе Новоуральске в 1954 году. Начиная с 40-х годов, когда началась ядерная гонка, лучшие умы СССР направлялись в закрытые города. Его родители приехали сюда из разных мест. Мама Галина Ивановна, уроженка Днепропетровска, окончила школу с золотой медалью. В 1949 году она, выпускница МГУ, попала в Новоуральск по распределению. Устроилась в центральную заводскую лабораторию. Сюда же по распределению попал и отец, Владимир Иванович, выпускник Горьковского радиофака. Они создавали ядерный щит.

— С 80-го года я стал антисоветчиком, — говорит Виктор Казаков. — Очень любил Высоцкого и решил, что его творчество не должно пропасть. Я стал вручную на бумагу записывать его тексты. В общем, через год я издал трехтомник, в нем было более 400 стихотворений Высоцкого. Познакомился с ребятами, поклонниками Высоцкого, понял, что в стране я не один. С этого времени ко мне пришло осознание, что советский строй я не приемлю, что меня окружает ложь. Мне было 26 лет.

В комсомол Виктора не приняли из-за длинных волос и любви к Высоцкому и «Beatles». По поводу слишком вольных высказываний подростка даже вызывали в школу родителей. Отец после все повторял: «Думай, где говоришь. Разве можно на людях? Дома — пожалуйста».

Учителя меня притормаживали, мол, смотри, сдадут тебя стукачи — тебе ничего, а вот у родителей будут проблемы. Учителя не стучали — время было другое, все строй не любили. И одновременно страшно боялись за себя и друг за друга, пережили сталинские репрессии и войну, память еще свежа была.

Откуда такая вольность в уме советского мальчишки? В доме было много книг, вся семья читала. Кроме того, родители часто разговаривали между собой о происходящем в стране, а сын все слышал. Мнение родителей отличалось от того, что вещали по телевизору и радио.

— Как-то мама нашла у меня письмо в «Голос Америки», она была в шоке: «Виктор, да ты что… Уничтожь! Ты не отправил?», — вспоминает бунтарь. — Я не успел отправить, и мама вздохнула с облегчением. А ведь в письме не было ничего особенного, я заказывал песни, объясняя, что у нас здесь ничего нет — все запрещено. Мамин страх понятен. За любую «крамолу» в адрес советской власти всю семью могли выгнать из города. Это называлось «утратить связь с комбинатом», ты лишался в одно мгновение и работы, и заслуг, и жилья.

В марте 1985 года, когда к власти пришел Горбачев, Виктор Казаков впервые стал интересоваться структурой власти. Как он сам говорит, сильно впечатлил «нормальный доклад генсека — живого человека». Горбачев призывал к гласности и открытости — в те времена невиданная смелость.

В 1987 году в Екатеринбурге прошли первые митинги, а в Новоуральске организовалась инициативная группа «Клуб избирателей». Потом Казаков вместе с активистами вошли в депутатский корпус в Новоуральске. Позже пала тоталитарная ст. 6 Конституции СССР («Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу»), а затем и весь Союз. В 91-м году Казаков и сотоварищи демонстративно вышли из депутатства, топая ногами, и призвали Ельцина кончать с советской властью. Они требовали люстрации и суда над КПСС по типу Нюрнбергского процесса.

Деды на нарах

С 2012 года Виктор Казаков — пенсионер. С 2014 года он активно участвует в акциях протеста, многие из которых — в защиту экологии родного края.

— Как говорит близкий мне человек: «Держу за тебя кулаки. Ничего не бойся, чтобы ни было. Ты защищаешь Его [Бога] детище — Землю», — объясняет свое стойкое отношение к репрессиям Виктор Казаков.

Первый раз полиция пришла в дом Казаковых в 2018 году, когда пенсионер написал в блоге, что будет бойкотировать выборы. Он расклеил по городу листовки с призывом не ходить на выборы, вечером вернулся домой, и домашние сообщили, что его искали оперативные сотрудники из уголовного розыска. Приходившие сказали жене, что соседи жалуются, что Казаковы стучат по ночам — серьезный повод для работы сыщиков. Вечером пришли двое: участковый и опер из уголовного розыска. Говорят, что соседи уже в отделе, поехали туда.

— Семья меня во всем поддерживала, поехала вместе со мной, — вспоминает общественный активист. — Тогда еще не было такого, как сейчас. В 2018 еще можно было на соблюдении своих прав настаивать. Но ни супругу, ни сына внутрь не пустили. Оказывается, с таким антуражем меня заманили, чтобы составить административный протокол за листовки с призывом бойкотировать выборы. Как будто я бы стал где-то скрываться в закрытом городе.

После этого протесты Виктора проходили более-менее спокойно. До 24 февраля 2022 года.

— У меня накануне было предчувствие беды и одновременно надежда, что разум победит, — тихо говорит мой собеседник. — Я с того дня нормально спать не могу. Как это так? Гибнут люди. И даже нельзя протестовать.

В тот день Виктор позвонил своему другу Геннадию Ломакову и сказал, что это невыносимо, он идет протестовать. Уселся рисовать плакат. Специально для этого купил листы ватмана, гуашь. Кстати, это во всех полицейских протоколах отражено, что «сам изготовил».

Мимо проходила женщина, начала возмущаться: «Отстаньте от них, все правильно мужики делают. Этот дурак войну затеял». В райотделе пожилых мужчин оформили, объяснив, что «протокол-то не мы пишем, это [начальник отдела по исполнению административного законодательства УМВД Екатеринбурга Антон] Трошин спускает из Екатеринбурга шаблон, мы только фамилию подставляем».

Потом был суд, «впаяли» штраф 3 тысячи рублей за несанкционированный митинг. Митингом пикет назвали из-за того, что Казаков раскрыл плакат, а Ломаков подошел сфотографировать. В общем, Виктор с Геннадием стали сообщниками «по преступной деятельности».

— Дальше была кляуза, что у меня в блоге появилась запись, дискредитирующая действия вооруженных сил РФ, — вспоминает активист. — Нам с Геной за фотки, которые были опубликованы у меня в блоге 31 марта, присудили по 9 суток ареста, посадили в изолятор временного содержания. На следующий день повезли уже на другой суд: по содержанию плакатов, которые были на фото у нас в руках. Как матерых преступников, двух дедов (Гена меня на 6 лет старше) заковали в наручники, пристегнули друг к другу и повели к машине. Гена в автозак еле залез: у него как у бывшего спортсмена проблема с тазобедренными суставами, хромает сильно. Кое-как мы с ним в клетку залезли и поехали на новое судилище. В общем, каждому еще присудили по штрафу в 40 тысяч рублей за тот же самый пост в блоге и отвезли обратно на нары.

Проверка швов

— Нас с Геннадием как подельников по разным камерам посадили, — смеется Виктор. — Со мной сидел «надзорник», который после освобождения из колонии должен был ходить отмечаться каждый день, а он напился и не пришел. Он все говорил: «Вот мне 36 лет, а я уже 13 из них в тюрьме провел». Еще с нами сидел магазинный вор, который промышлял выпивкой и едой. Сам он из Первоуральска, к нам [в Новоуральск] в гости приезжал. Говорил, ворует оптом, потом сдает в другой магазин по дешевке. Например, палка копченной колбасы — 100 рублей. Хвастал, что за раз по 40 палок выносил. Этим он и зарабатывает на жизнь. Был еще один странный сиделец с ногтями, выкрашенными в черный цвет. Он не говорил, за что в нашу компанию попал, но представлялся Григорием Распутиным. Что интересно, мы целыми днями про политику общались. Парни прекрасно понимают, что в стране происходит, и где правда, а где ложь — тоже. Радио мы в камере слушали, потом обсуждали. Говорят мне: до разговора с тобой концы с концами свести не могли, а сейчас все стало понятным. Я понял, что эти люди гораздо человечнее, чем власть имущие.

За три часа до освобождения из изолятора к сидельцам приходил сотрудник полиции, выяснял, не они ли пишут на стенах в городе. Но нет, это были не Казаков и Ломаков, они стены не портят, а предпочитают рисовать плакаты.

— Да, делаем мы им статистику, — вздыхает Виктор. — Как мой юрист говорит, рядом Екатеринбург, где таких материалов много. При этом по области — тишь да гладь. А тут — закрытый город, где два чокнутых пенсионера всю благостную картину лояльности нарушают. Вот и пытаются нам рты заткнуть.

Позже Казакова задержали за то, что он фотографировал демонстрацию в поддержку «спецоперации», а также всех любителей буквы Z. Так силовики возмутились, что он оскорбляет таким образом государство и заставили все фотографии удалить. Особенно они ругались из-за кадра, где демонстрация движется мимо остановки, на которой кто-то написал «Нет войне».

— Они стали говорить, что я сам это написал: «Мы докажем, что это вы. А как у нас суды проходят, вы сами знаете. Что мы скажем, то и подтвердят», — говорит пенсионер. — Разговаривают о таких вещах без стеснения, правда, сначала, обшарят у меня все карманы, убедятся, что у меня нет с собой диктофона. Каждый шовчик одежды прощупают. Они свято верят, что я работаю на кого-то, у них в голове не укладывается, что у человека может быть мнение, отличное от мнения толпы. Я уже смеюсь: «Да-да, я Капитолийский холм обслуживаю, можете успокоиться», — чтобы не ломать в их головах стройную картину мира.

9 мая Казакова снова задержали. Он ходил по улице, фотографировал парад. Отвезли в участок, причину задержания так и не объяснили, снова обыскали.

— Убедившись, что записывающего устройства при мне нет, начали говорить, что снова меня «закатают» просто за то, что я хожу с фотоаппаратом, — разводит руками Виктор. — А как много они матерятся — стыд просто. Лица на государственной службе… Стали требовать, чтобы я удалил все свои публикации в блоге с 24 февраля текущего года. А я и до угроз сам об этом думал, понимаю, что время сейчас такое, что только в стол писать. Родные меня об этом тоже просили. Силовики пообещали мне и 15 суток, и уголовку в последующем. И я поддался, а на душе до сих пор кошки скребут: правильно ли я поступил? Вроде как принципы свои предал. Можно, конечно, сесть в тюрьму, но тогда я не смогу фиксировать то, что происходит в стране и в городе вокруг меня. Впрочем, через пару дней после столь мучительного для меня выбора выяснилось, что с силовиками о чем-то договариваться — последнее дело. Когда я с ними разговаривал, у них уже готовился новый протокол об административном правонарушении как раз из-за моих постов.

Под портретом Дзержинского

— В ФСБ меня впервые в 2018 году вызвали, когда я резко отреагировал на слова Путина о том, что в случае ядерного взрыва мы [жители РФ] попадем в рай, так как праведники, а все остальные «просто сдохнут», — вспоминает Казаков. — Меня это возмутило: это что же такое? Мы миру ядерным оружием, что ли, угрожаем? В общем, со мной долго беседовали, но до уголовного преследования дело не дошло. Ограничились тем, что «взяли на карандаш». Когда у них в кабинете сидел, обратил внимание, что на стенах голо, даже портрет Путина не висит, только Дзержинского. Попросил сфотографировать, не разрешили.

Сегодня люди не успевают реагировать на проявление гражданской позиции Казакова — силовики «устраняют» его раньше. А в 2014 году ему удавалось постоять с плакатом. Иногда на него, стоящего в одиночном пикете, даже нападали прохожие, вырывали плакат из рук, материли.

— Но я людей не виню, — спокойно говорит Виктор. — Я никогда не называю их «ватниками». У всех у нас перед глазами исторический пример — Германия 30-х годов прошлого века. Люди везде одинаковые. Отравление пропагандой — это заболевание, а не порок. Людей превращают в моральных уродов не по их воле. А вот те, кто занимается пропагандой, они — преступники хуже педофилов. Когда я в мае этого года отбывал наказание в 9 суток в изоляторе за административное правонарушение, у нас там не было телевизора, но постоянно работало радио «Россия». Бедные люди. Мои знакомые стараются со мной не общаться, ведут себя как в «совке» — сторонятся. Ни один человек не позвонил, не поддержал. Даже те, с кем я годами общался. Боятся. Но я не осуждаю — у каждого свои причины.

В завершении нашего разговора Виктор разворачивает старую газету, где опубликован проект российской Конституции. С грустью зачитывает строки: «Человек и его права и свободы являются высшей ценностью», «Каждому гарантируется свобода мысли и слова. Не допускается пропаганда». Признается, что без слез сегодня это читать нельзя, а когда-то держал эту же газету в руках с большой надеждой и верой в будущее.

— Вот я в молодости начал с советской номенклатурой во власти бороться, жизнь прожил, и все опять вернулось на круги своя, — подытоживает бунтарь. — Конечно, в масштабах существования государства — это миг. Но здесь ведь жизнь целая прожита, и она одна. Хотя веришь, что зло будет повержено.