Автор зарекся анализировать законодательные инициативы, вносимые в Госдуму, но иногда к ним приходится возвращаться. Потому что отличился все тот же (с мелкими изменениями) уникальный творческий коллектив, где в едином порыве сплелись единороссы, «эсеры», «жириновцы» и «новые люди». Который уже вносил репрессивные законы, в том числе о том, как любого неугодного можно объявить «иностранным агентом».
Сенатор Андрей Климов, депутаты Госдумы Василий Пискарев и Михаил Делягин, Андрей Луговой и Мария Бутина, Роза Чемерис и Андрей Альшевских — все те же «лучшие люди города», — предложили «совершенствование регулирования статуса иностранного агента».
В него входит запрет для «иноагентов» на просветительскую деятельность, на издание информационной продукции для детей, на работу в государственных и муниципальных образовательных организациях, и на еще целый ряд занятий.
А заодно — чтобы два раза не вставать, — и не имеющее ни малейшего отношения к «иностранным агентам» ограничение проведения митингов и собраний.
По их задумке, будет запрещено проведение собраний, митингов, шествий и демонстраций у зданий вокзалов и пристаней, аэропортов, зданий и территорий образовательных организаций, медицинских организаций, организаций социальной защиты населения, в культовых помещениях, зданиях и сооружениях, на земельных участках, где расположены такие здания и сооружения, в том числе принадлежащие религиозным организациям.
И, — вишенкой на торте, — к запретным для публичных акций местам предлагается отнести «здания органов публичной власти, а также территории, непосредственно прилегающие к таким зданиям».
Иначе говоря, граждан хотят лишить права прийти к месту, где сидят чиновники или депутаты, чьими решениями и действиями они недовольны, и высказать им свое недовольство именно там, а не в глухом лесу.
Один из соавторов проекта Член Комитета по развитию Дальнего Востока и Арктики Роза Чемерис. Фото: duma.gov.ru
Интересно, читали ли авторы законопроекта решения Конституционного суда?
В 2019 году Конституционный суд, оценивая законодательство республики Коми, — где запретили публичные акции ближе 50 метров от входа в здания, занимаемые органами власти и местного самоуправления, — постановил, что это стало «введением непреодолимого барьера для реализации на территории этой республики права на свободу мирных собраний вблизи любых органов региональной и муниципальной власти, а также любых республиканских государственных учреждений». А в 2020 году КС напомнил, что проведение публичных мероприятий, как правило, сопряжено с известными неудобствами для неучаствующих в них граждан, но «такого рода издержки свободы мирных собраний сами по себе не могут служить веской причиной для отказа в проведении публичных акций». А потому органы власти «обязаны стремиться к принятию всех зависящих от них мер для проведения мероприятия в избранном организаторами месте, а не пытаться под любым предлогом изыскать причины, оправдывающие невозможность реализации права на проведение публичных мероприятий в указанном в уведомлении формате».
Конечно, бессмысленно спрашивать у ретивых авторов проекта, читали ли они эти (и другие) решения КС, предлагая очередной репрессивный закон.
Но полезно вспомнить, как обстояло дело с публичными акциями в советские времена, которые сегодня очевидно пытаются копировать.
Свобода собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций была декларирована в обеих советских Конституциях — 1936 и 1977 годов.
В Конституции 1936 года говорилось, что эти свободы гарантируются законом «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя». И обеспечиваются «предоставлением трудящимся и их организациям общественных зданий и улиц».
В Конституции 1977 года указанные свободы гарантировались «в соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя», а их осуществление гарантировалось «предоставлением трудящимся и их организациям общественных зданий, улиц и площадей».
Правда, никаких законов, устанавливающих правила проведения митингов и собраний, до перестроечных времен просто не существовало.
И не было никаких процедур, по которым можно было заявлять митинги и собрания и получать на них разрешения или согласования. И все попытки провести несанкционированные (в нынешней терминологии) митинги — с высказыванием недовольства властями, — наталкивались в лучшем случае, на немедленные задержания, а в худшем, — как в 1962 году в Новочеркасске, — на разгон с помощью огнестрельного оружия.
Впервые в стране эти правила появились 35 лет назад: в мае 1987 года исполком Ленсовета утвердил «Временные правила о порядке проведения собраний, митингов, шествий, демонстраций и иных массовых мероприятий на улицах, площадях, проспектах, в парках, садах и скверах Ленинграда». В августе похожие правила приняли в Риге и в Москве. А в июле 1988 года появился Указ Президиума Верховного Совета СССР (имевший силу закона) «О порядке организации и проведения собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций в СССР».
Митинг 7 ноября 1989 года в Ленинграде
Устанавливалось, что о проведении собрания, митинга, уличного шествия или демонстрации делается заявление в исполнительный комитет соответствующего местного Совета народных депутатов. Что с таким заявлением могут обращаться «достигшие восемнадцатилетнего возраста уполномоченные трудовых коллективов предприятий, учреждений и организаций, органов кооперативных и иных общественных организаций, органов общественной самодеятельности и отдельных групп граждан». Что заявление делается «в письменной форме не позднее чем за десять дней до намеченной даты проведения», и в нем указываются цель, форма, место проведения мероприятия или маршруты движения, время его начала и окончания, предполагаемое количество участников, фамилии, имена, отчества уполномоченных (организаторов), место их жительства и работы (учебы), дата подачи заявления.
Соответствующий исполком должен был рассмотреть заявление, и не позднее чем за пять дней сообщить организаторам о принятом решении. При этом он мог «при необходимости предложить обратившимся с заявлением иные время и место проведения мероприятия». А запретить митинг, собрание, шествие или демонстрацию исполком мог только, если «цель их проведения противоречит Конституции СССР, конституциям союзных и автономных республик либо угрожает общественному порядку и безопасности граждан».
В общем, эти правила позднего советского периода — по которым в 1987-1991 годах прошло множество публичных акций, — были куда либеральные нынешних.
И власть тогда куда меньше боялась публичных акций.
Впрочем, если события в России будут развиваться в том же направлении, что сейчас — не очень важно, какие еще запреты на митинги будут введены. А если ситуация начнет серьезно меняться — эти запреты будут выкинуты в помойку вместе с многими другими, принятыми в последние годы.
Автор зарекся анализировать законодательные инициативы, вносимые в Госдуму, но иногда к ним приходится возвращаться. Потому что отличился все тот же (с мелкими изменениями) уникальный творческий коллектив, где в едином порыве сплелись единороссы, «эсеры», «жириновцы» и «новые люди». Который уже вносил репрессивные законы, в том числе о том, как любого неугодного можно объявить «иностранным агентом».
Сенатор Андрей Климов, депутаты Госдумы Василий Пискарев и Михаил Делягин, Андрей Луговой и Мария Бутина, Роза Чемерис и Андрей Альшевских — все те же «лучшие люди города», — предложили «совершенствование регулирования статуса иностранного агента».
В него входит запрет для «иноагентов» на просветительскую деятельность, на издание информационной продукции для детей, на работу в государственных и муниципальных образовательных организациях, и на еще целый ряд занятий.
А заодно — чтобы два раза не вставать, — и не имеющее ни малейшего отношения к «иностранным агентам» ограничение проведения митингов и собраний.
По их задумке, будет запрещено проведение собраний, митингов, шествий и демонстраций у зданий вокзалов и пристаней, аэропортов, зданий и территорий образовательных организаций, медицинских организаций, организаций социальной защиты населения, в культовых помещениях, зданиях и сооружениях, на земельных участках, где расположены такие здания и сооружения, в том числе принадлежащие религиозным организациям.
И, — вишенкой на торте, — к запретным для публичных акций местам предлагается отнести «здания органов публичной власти, а также территории, непосредственно прилегающие к таким зданиям».
Иначе говоря, граждан хотят лишить права прийти к месту, где сидят чиновники или депутаты, чьими решениями и действиями они недовольны, и высказать им свое недовольство именно там, а не в глухом лесу.
Один из соавторов проекта Член Комитета по развитию Дальнего Востока и Арктики Роза Чемерис. Фото: duma.gov.ru
Интересно, читали ли авторы законопроекта решения Конституционного суда?
В 2019 году Конституционный суд, оценивая законодательство республики Коми, — где запретили публичные акции ближе 50 метров от входа в здания, занимаемые органами власти и местного самоуправления, — постановил, что это стало «введением непреодолимого барьера для реализации на территории этой республики права на свободу мирных собраний вблизи любых органов региональной и муниципальной власти, а также любых республиканских государственных учреждений». А в 2020 году КС напомнил, что проведение публичных мероприятий, как правило, сопряжено с известными неудобствами для неучаствующих в них граждан, но «такого рода издержки свободы мирных собраний сами по себе не могут служить веской причиной для отказа в проведении публичных акций». А потому органы власти «обязаны стремиться к принятию всех зависящих от них мер для проведения мероприятия в избранном организаторами месте, а не пытаться под любым предлогом изыскать причины, оправдывающие невозможность реализации права на проведение публичных мероприятий в указанном в уведомлении формате».
Конечно, бессмысленно спрашивать у ретивых авторов проекта, читали ли они эти (и другие) решения КС, предлагая очередной репрессивный закон.
Но полезно вспомнить, как обстояло дело с публичными акциями в советские времена, которые сегодня очевидно пытаются копировать.
Свобода собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций была декларирована в обеих советских Конституциях — 1936 и 1977 годов.
В Конституции 1936 года говорилось, что эти свободы гарантируются законом «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя». И обеспечиваются «предоставлением трудящимся и их организациям общественных зданий и улиц».
В Конституции 1977 года указанные свободы гарантировались «в соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя», а их осуществление гарантировалось «предоставлением трудящимся и их организациям общественных зданий, улиц и площадей».
Правда, никаких законов, устанавливающих правила проведения митингов и собраний, до перестроечных времен просто не существовало.
И не было никаких процедур, по которым можно было заявлять митинги и собрания и получать на них разрешения или согласования. И все попытки провести несанкционированные (в нынешней терминологии) митинги — с высказыванием недовольства властями, — наталкивались в лучшем случае, на немедленные задержания, а в худшем, — как в 1962 году в Новочеркасске, — на разгон с помощью огнестрельного оружия.
Впервые в стране эти правила появились 35 лет назад: в мае 1987 года исполком Ленсовета утвердил «Временные правила о порядке проведения собраний, митингов, шествий, демонстраций и иных массовых мероприятий на улицах, площадях, проспектах, в парках, садах и скверах Ленинграда». В августе похожие правила приняли в Риге и в Москве. А в июле 1988 года появился Указ Президиума Верховного Совета СССР (имевший силу закона) «О порядке организации и проведения собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций в СССР».
Митинг 7 ноября 1989 года в Ленинграде
Устанавливалось, что о проведении собрания, митинга, уличного шествия или демонстрации делается заявление в исполнительный комитет соответствующего местного Совета народных депутатов. Что с таким заявлением могут обращаться «достигшие восемнадцатилетнего возраста уполномоченные трудовых коллективов предприятий, учреждений и организаций, органов кооперативных и иных общественных организаций, органов общественной самодеятельности и отдельных групп граждан». Что заявление делается «в письменной форме не позднее чем за десять дней до намеченной даты проведения», и в нем указываются цель, форма, место проведения мероприятия или маршруты движения, время его начала и окончания, предполагаемое количество участников, фамилии, имена, отчества уполномоченных (организаторов), место их жительства и работы (учебы), дата подачи заявления.
Соответствующий исполком должен был рассмотреть заявление, и не позднее чем за пять дней сообщить организаторам о принятом решении. При этом он мог «при необходимости предложить обратившимся с заявлением иные время и место проведения мероприятия». А запретить митинг, собрание, шествие или демонстрацию исполком мог только, если «цель их проведения противоречит Конституции СССР, конституциям союзных и автономных республик либо угрожает общественному порядку и безопасности граждан».
В общем, эти правила позднего советского периода — по которым в 1987-1991 годах прошло множество публичных акций, — были куда либеральные нынешних.
И власть тогда куда меньше боялась публичных акций.
Впрочем, если события в России будут развиваться в том же направлении, что сейчас — не очень важно, какие еще запреты на митинги будут введены. А если ситуация начнет серьезно меняться — эти запреты будут выкинуты в помойку вместе с многими другими, принятыми в последние годы.
