В странное время отмечаем мы первый год второго века Андрея Дмитриевича Сахарова.
Академик канонизирован, в центре Москвы проспект носит его имя. Стоящую здесь «Стену скорби», — мемориальный комплекс памяти жертв советского террора, — открывал Путин.
Но, выйди сюда Андрей Дмитриевич, начни он говорить то, что не уставал повторять при жизни про права человека, про ядерное разоружение — скрутили бы в два счета, составив пару протоколов.
И нету ни когнитивного, ни иного диссонанса: «Молодец, ковал термоядерный щит Родины, но чересчур увлекся либеральными идеями», — примерно таково отношение нынешних властей. Смерть академика, а потом тридцать лет и почти три года, прошедшие с этого момента, многое упрощают.
Впрочем, это упрощение началось еще при жизни: «Сахаров вам этого не простит!» — кричали карикатурные либералы у Довлатова. Понять простые (вроде бы!) тексты, — начиная от «Размышлений о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», вышедших в Сам- и Тамиздат в 1968-м, — было легче, нежели принять мотивы, двигавшие автором.
***
Сахаров почти небожитель. Человек, ко мнению которого прислушивалось Политбюро. Избавленный от прелестей «советского образа жизни» секретный академик. Жители деревень в окрестностях закрытого города Арзамас-16 между собой перешептывались, что, мол, там, за тремя рядами проволочных заграждений, построен «пробный коммунизм» — и были в чем-то правы.
Вдруг — отказывается от привилегий и комфорта, нарушает все запреты. Пишет и распространяет нечто не от мира сего. То есть за мир и все такое, но на вкус и на ощупь ясно — сделано не из совкового папье-маше.
«Размышления…» Сахарова, ушедшие на Запад через Андрея Амальрика и Карела ван хет Реве летом 1968 года, удивили весь мир, — оказывается, за «железным занавесом» есть разумная жизнь! — и породили новую надежду. Сейчас это время трудно представить. В разгаре «Пражская весна». В Париже только что нашли «пляж под брусчаткой» и «запретили запрещать». В Москве начали выпуск «Хроники текущих событий» — в Самиздате, разумеется. Там же недавно вышли «Мои показания» Анатолия Марченко — первая книга о послесталинских политлагерях. Какие вообще могут быть лагеря, если Хрущев всех освободил?.. Начиналась рефлексия, переосмысление советского настоящего, и сахаровские «Размышления…» давали этому процессу объем, размерность, ставили его в мировой контекст и повестку дня.
Но в августе того же 68-го все изменилось.
Советские танки во время операции «Дунай», 1968 год. Фото: Engramma.it
Танки в Праге: «если бы не «братская помощь», там были бы войска НАТО!» — не правда ли, знакомо? Протестовавшие — арестованы и осуждены.
Марченко вновь отправлен в лагерь.
«В делах людей прилив есть и отлив», и пора бы угомониться. Но Сахаров не успокаивается. Пишет новые тексты, глобальные и проблематикой, и предлагаемыми решениями.
Тем временем, начинается разрядка международной напряженности, СССР и США заключают договоры об ограничении стратегических наступательных вооружений, и об ограничении систем противоракетной обороны. В этих соглашениях слышен отзвук выступлений Сахарова: он не раз пытался доказать, что ядерная война немыслима и убийственна, что больше оружия — не значит больше безопасности, и что вроде бы оборонительные вооружения могут дестабилизировать ситуацию в мире, толкая его к ядерной войне.
В 1975 Сахарова награждают Нобелевской премией Мира. На церемонии награждения его жена Елена Георгиевна Боннэр зачитывает нобелевскую лекцию «Мир, прогресс, права человека». Андрей Дмитриевич в это время — в Вильнюсе, у суда, где его друга, редактора «Хроники…», учёного Сергея Ковалева приговаривают к десяти годам лагеря и ссылки.
Андрей Сахаров с женой Еленой Боннэр. Фото: Сахаровский центр
В том же 1975-м в Хельсинки 35 стран подписывают Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. С одной стороны, это победа СССР: наконец, признаны европейские послевоенные границы, узаконена советская зона влияния. Многие восприняли это как капитуляцию Запада. Но, с другой стороны, закреплена взаимосвязь трех направлений, трех «корзин»: безопасность, сотрудничество, права человека. И это можно было бы назвать победой правозащитного движения, победой Сахарова.
Сначала в Москве, по инициативе физика Юрия Орлова, потом в советских республиках, и в соцстранах возникают Хельсинкские группы, контролирующие выполнение требований «третьей корзины» хельсинкского Заключительного акта.
И опять все заканчивается войной, «интернациональной помощью» СССР, теперь — народу Афганистана.
Разумеется, «если бы не ввели войска, там уже завтра были бы американские ракеты…»
Сахаров протестует против советской агрессии. Сам попадает в неволю. Голодает, подвергается пытке насильственного кормления.
Глухая пора листопада: Сахаров в ссылке в Горьком, Ковалев — на Колыме, Орлов сидит в Пермских политлагерях, Марченко — в Чистопольской тюрьме.
А потом как в сказке: правда побеждает. Гавеловская «Сила бессильных» сокрушает решётки и стены. После голодовки и смерти Анатолия Марченко в декабре 1986 года генсек Михаил Горбачев звонит Сахарову.
Дальше — триумф. Первый съезд народных депутатов. Выступления под улюлюкание «агрессивно-послушного большинства». И — смерть героя.
***
Об этом можно прочитать в подготовленных Андреем Дмитриевичем обстоятельных воспоминаниях. «Политическая», «общественная», «правозащитная» их составляющая понятна читателю, — в отличие от составляющей научной.
Сахаров был не просто ученым, — он, как и многие из «поколения бомбы», работал в широких пределах, от физики элементарных частиц до космологии. Советская власть и противостояние с советской властью лишили его возможности нормального обстоятельного диалога с коллегами — а таковым был, например, нобелевский лауреат Стивен Хокинг. Они встречались с Сахаровым лишь дважды, в начале 70-х и в конце 80-х.
Таких людей как Сахаров отличают не только энциклопедические знания, не только сосредоточенность на своей теме, но и смелость мысли.
Умение выйти за пределы привычного, на грань пропасти. Способность спорить с признанными истинами и авторитетами.
Академик просчитал возможные последствия продолжения испытаний термоядерного оружия, — последствия для человечества. Сделал выводы. Попытался донести их до Хрущева, предотвратить испытания «сверхбомбы». Предотвратить не получилось. Получилось испортить отношения с Хрущевым. Но ведь Договор о запрете ядерных испытаний в трех средах — в атмосфере, в океане, в космосе, — был подписан в 1963 году.
Или вот в 1967 году озаботился Сахаров дестабилизирующей ролью систем противоракетной обороны. Написал памятную записку, направил предсовмина Косыгину. На сопроводительном письме помета: «Тов. Брежнев Л. И. — ознакомился». Никакой иронии: Брежнев, с пятидесятых годов курировавший от политбюро эту тематику, был специалистом в ракетно-космической тематике. Договор между СССР и США об ограничении систем противоракетной обороны был подписан в 1972 году.
Сахаров вспоминал об истории написания «Размышлений…» Первоначально что-то подобное адресовалось властям, в том же 1967-м была статья для «закрытого» сборника. Но было ясно: не услышат. И тогда он начал писать статью, адресованную миру.
Возвращаясь к началу, то же самое мы можем сказать и об антивоенной позиции Сахарова — она была обстоятельна и неуклонна. От создания бомбы — к последствиям испытаний, последствиям ядерной войны, последствиям дестабилизации, — но и последствиям войн «обычных», «локальных». Тех, которые власти упорно не называют войнами, — «братская помощь», «интернациональная помощь», далее везде.
Александр Черкасов, бывший председатель Совета ликвидированного Правозащитного центра «Мемориал»
