То, что происходит сейчас, и что на российском новоязе именуется «спецоперацией», обязательно закончится.
И с неизбежностью встанет вопрос о том, что делать дальше.
Но ответ на вопрос, что делать «завтра», невозможен без понимания того, почему случилось «сегодня».
Почему тридцать посттоталитарных лет привели к построению нового тоталитаризма?
Можно ли было это предотвратить?
Где и когда были допущены те ошибки, которые к этому привели?
Если не ответить на эти вопросы, все повторится снова.
И вместо кроватки снова получится пулемет.
Самое простое — это решить (как порой приходится читать), что ключевая развилка была одна, и на ней свернули в неверном направлении.
А стоило выбрать верный путь — и все сложилось бы иначе.
Увы, развилок было несколько — и, как ни печально, каждый раз выбирался неверный путь, с отклонением от курса, ведущего в нормальный мир.
В конце концов, эти отклонения сложились в разворот на 180 градусов — и политическое время окончательно двинулось назад.
К государству, полностью контролирующему человека, к «органам», которые «не ошибаются», к еженедельному умножению перечня «врагов народа»… то есть, «иностранных агентов», к цензуре на телевидении, к политическим репрессиям, оруэлловскому двоемыслию и «министерству правды», и превращению многих конституционных прав в фикцию.
Первая развилка была — в марте (не в августе!) 1991-го. А именно — 17 марта, когда был проведен референдум о сохранении СССР — и одновременно с ним, референдум о введении поста президента РСФСР.
Это был выбор между моделями республики — парламентской (как до этого) и президентской. И он был сделан в пользу президентской модели — как казалось тогда многим, более эффективной: с единоличным и быстрым принятием решений, без утомительных обсуждений в парламенте. Тем более, что президентом просто не мог не стать популярный лидер — Борис Ельцин, на которого большинство демократов (в том числе, в Верховном Совете РСФСР) возлагали большие надежды.
Бюллетень всесоюзного референдума о сохранении обновленного Советского Союза. Фото: histrf.ru
Когда же выяснилось, что избранный президент, уверенный, что он точно «знает, как надо», считает парламент ненужным тормозом на пути реализации своих замыслов, а «быстро» не всегда значит «правильно» — было уже поздно.
Известно, чем завершились попытки парламента ограничить президента в принятии самовластных решений. Да и общественное мнение было явно на его стороне: большинство журналистов изображали происходящее как борьбу реформатора-президента с реакционным парламентом (напрочь забывая тот факт, что эти же «реакционеры» не так давно избрали «реформатора» своим председателем), якобы мешавшим проводить необходимые социально-экономические реформы.
С учетом традиционного советского (а до того российского) менталитета, для которого привычно единоначалие, и непривычны коллегиальные методы принятия решений, ничем иным, как авторитарной «вертикалью», — со всеми ее последствиями, в том числе коррупцией, воровством, бесконтрольностью чиновников и приватизацией в пользу «своих людей» наиболее прибыльных сфер экономики, — президентская модель обернуться не могла.
Между тем, останься модель парламентской — с подконтрольностью правительства законодательной власти, и с необходимостью разных политических сил договариваться о создании правящей коалиции, — очень многих, мягко говоря, ошибок (а то и преступлений) можно было бы избежать.
При этом точно не было бы «войны властей», точно не было бы самодержавной Конституции 1993-го, точно не было бы пораженных в правах региональных и местных представительных органов, и скорее всего, не было бы двух чеченских войн: необходимость обсуждать этот вопрос в парламенте, который тогда очень даже был «местом для дискуссий», — вряд ли привела бы к решению о силовом наведении «конституционного порядка».
Вторая развилка была — осенью 1991-го. Когда так и не было принято решение о люстрациях, отстранении на длительное время от любых государственных постов бывшей номенклатуры КПСС и КГБ.
Тут даже не нужно никаких подробных объяснений — все предельно ясно. Напомню только, что тогда среди демократов был популярен тезис «не допустим охоты на ведьм!», на который я еще тогда, поддерживая Галину Старовойтову и ее проект закона о люстрациях, отвечал «Дождетесь, что ведьмы выйдут на охоту!».
Увы: большинство в «Демократической России», — тогда де-факто, главной политической силе в стране, имевшей все возможности для проведения соответствующего закона, — не прислушалось к предупреждению, ведь так приятно было ощущать себя великодушными победителями.
Не стоит удивляться, что ведьмы на охоту — вышли.
Удивляться следовало бы, если этого не произошло.
Третья развилка была — осенью 1993-го, когда был разогнан законно избранный российский парламент, а потом принята Конституция, юридически закрепившая самодержавие как модель управления государством.
С почти всесильным президентом и мало что решающим парламентом, не способным почти ни в чем помешать президенту, и даже ценой своего роспуска добиться назначения премьером не того человека, которого хочет видеть на этом месте президент. И с судьями, назначаемыми президентом — что нивелировало возможность исправлять ошибки власти при помощи судебных процедур.
Танки Таманской дивизии стреляют по Дому Советов России 4 октября 1993 года. Фото: Wikimedia
Выбор пути на этой развилке, конечно, во многом был предопределен событиями «черного октября». И хотя мятежником был не парламент, а президент, множество людей со вполне демократическими взглядами охотно повторяло тогда пропагандистские мантры о «красно-коричневом мятеже». Примерно так же, как сейчас другое множество людей охотно повторяет мантры о «нацизме в Украине».
Но значение происшедшего выходит за рамки конституционных изменений.
Три года, прошедших с 1990-го по 1993-й, зародили в стране надежду на построение правового государства — где закон выше власти.
Провал путча 1991-го эту надежду укрепил: одна из главных претензий к путчистам заключалась в том, что их действия виделись вопиюще незаконными.
А путч 1993-го ее разрушил: было наглядно показано, что «кто сильный — тот и прав», и что никакая Конституция не имеет значения, если «первому лицу» она не нравится и оно не желает ее соблюдать.
Четвертая развилка была — летом 1996-го, когда проходили президентские выборы.
Неверный выбор пути на третьей развилке все же не был фатальным (и, конечно, не предопределил, как полагает Владимир Пастухов, переход к «русскому фашизму»).
Более того, первоначально в рамках самодержавной модели проходили относительно свободные выборы, например — думские выборы 1993-го и особенно 1995 года, когда провластный блок «Наш дом — Россия» набрал лишь 10% голосов. Правда, выбирали тогда парламент — как уже сказано, мало на что влиявший.
А на президентских выборах 1996-го ребром встал вопрос о реальной власти, а не о депутатских мандатах. И тут все силы Системы были брошены на обеспечение несменяемости власти — а по сути, на превращение в профанацию института выборов.
Борис Ельцин на встрече с избирателями, 7 мая 1996 года. Фото: Wikimedia
Если бы эта попытка тогда закончилась неудачей, — независимо от того, кто бы сменил Бориса Ельцина, даже если это был бы Геннадий Зюганов, — появился бы шанс на «антиавторитарную» политическую трансформацию.
Но он был упущен.
Часть работы по уничтожению этого шанса выполнили СМИ, и в первую очередь — телевидение (за исключением НТВ), которые превратились в отделы пропаганды президентского штаба, непрерывно восхваляя Ельцина и пугая «коммунистическим реваншем».
Часть — те, кого принято было относить к демократам, и кто твердил «каждый голос, отданный за Явлинского, работает на Зюганова».
Часть — те, кто раскручивал генерала Лебедя, оказавшегося запасным полком президентского войска.
А часть — политики и общественные деятели, одобрившие проведение нечестных выборов, лишь бы не пропустить к власти коммунистическую оппозицию.
Когда эти же деятели увидели, что избирательная система, основанная на «административном ресурсе», не пропускает к власти вообще никакую оппозицию — было поздно метаться.
Сигнал гражданам был дан: сменить власть в стране им не позволят, как бы она ни была непопулярна.
На этом, собственно, закончилось построение авторитарной системы, где власть не зависит от общества и может не опасаться своей смены, сколь провальными не были бы результаты работы.
Пятая развилка была — осенью 1999-го, вторая чеченская война и операция «Преемник».
В основе этой операции был — страх, рожденный осенними терактами в Москве и Волгодонске. И подавивший у многих стремление к свободе, которую были готовы обменять на безопасность. Правда, и безопасности тоже не получили.
Фото: kremlin.ru
Однако, и тогда, как и на прежних развилках, не все было предопределено.
И тут еще раз свою роль сыграли те, кто называл себя демократами, подставившие плечо «преемнику».
Сперва это был Анатолий Чубайс, заявивший, что в Чечне «возрождается российская армия», и назвавший «предателем» выступавшего против войны лидера «Яблока» Григория Явлинского. А потом появился (с участием Чубайса) Союз правых сил и его лозунг «Путина в президенты, Кириенко в Думу». Помните, в каком лагере очень быстро оказался (где и пребывает до сих пор) тот Кириенко?
Операция «Преемник» удалась — и вот с этого времени возврат к тоталитаризму стал почти неизбежен.
Потому что (процитирую мою статью в «Новой газете» 20-летней давности), президент, воспитанный в тайной полиции, умеет строить только полицейское государство. А не «либеральную империю», о которой грезил когда-то Чубайс…
Последовали «Курск» и «Норд-Ост», дело «ЮКОСа» и Беслан, отмена выборов губернаторов и построение все более и более жесткой «вертикали».
А потом, — после четырехлетнего местоблюстительства Дмитрия Медведева, — «рокировочка», законы об иноагентах и «оскорблении религиозных чувств», и превращение думского принтера в гаечный ключ, с генерированием все новых и новых репрессивных и ограничивающих права граждан законов.
Отдельные шансы повлиять на происходящее были — но не были использованы. Стоит напомнить, например, хождение по бульварам с белыми шариками в начале 2012 года, и заявления организаторов московских митингов «политики нам не нужны!» — вместо требования регистрации демократического кандидата в президенты.
Зато были призывы голосовать «за кого угодно, кроме «Единой России» на думских выборах 2011 года — что привело в Думу не только коммунистов, но и «эсеров», которые по степени преданности Путину порой даже опережают единороссов.
И призывы к бойкоту думских выборов в 2016-м — исходившие от ужасно принципиальных граждан, не желающих «играть по правилам власти» — что лишь увеличило число мандатов для пропутинских партий.
И аналогичные призывы к «забастовке избирателей» на президентских выборах 2018-го, которые серьезно помогли Путину увеличить свой результат.
И успокаивающие разговоры про «гибридный режим», в котором «не все так плохо».
И призывы, в пику единороссам, «умно» поддержать коммунистов и «эсеров» на думских выборах 2021 года — которые теперь, при голосовании за все репрессивные законы, неотличимы от единороссов до степени смешения…
Результат — налицо.
Если не провести работу над перечисленными ошибками, мы будем обречены на повторение пройденного.
Куда необходимо двигаться — понятно (и в этом принципиальное отличие от ситуации 30-летней давности, когда неприятие прежней системы у нас было, а понимания, как должна быть построена новая система — не было).
К реальному разделению властей, как минимум — к серьезному ограничению власти президента, а как максимум — к парламентской республике.
К реальному контролю парламента за правительством.
К судам, полностью независимым от влияния президента и исполнительной власти.
К свободной политической конкуренции партий на выборах — без всяких заградительных барьеров.
К реальному федерализму и местному самоуправлению вместо «вертикали».
К делегированию многих властных полномочий «снизу вверх», а не дарованию этих полномочий «сверху вниз».
И к превращению всей системы законодательства в способ максимальной реализации конституционных прав граждан — вместо нынешней нацеленности на создание препятствий в реализации этих прав.
Конечно, возникает вопрос «как этого добиться».
И тут возможны разные ответы.
Но опыт многих других стран показывает, что добиться этого — можно.
Было бы желание.
То, что происходит сейчас, и что на российском новоязе именуется «спецоперацией», обязательно закончится.
И с неизбежностью встанет вопрос о том, что делать дальше.
Но ответ на вопрос, что делать «завтра», невозможен без понимания того, почему случилось «сегодня».
Почему тридцать посттоталитарных лет привели к построению нового тоталитаризма?
Можно ли было это предотвратить?
Где и когда были допущены те ошибки, которые к этому привели?
Если не ответить на эти вопросы, все повторится снова.
И вместо кроватки снова получится пулемет.
Самое простое — это решить (как порой приходится читать), что ключевая развилка была одна, и на ней свернули в неверном направлении.
А стоило выбрать верный путь — и все сложилось бы иначе.
Увы, развилок было несколько — и, как ни печально, каждый раз выбирался неверный путь, с отклонением от курса, ведущего в нормальный мир.
В конце концов, эти отклонения сложились в разворот на 180 градусов — и политическое время окончательно двинулось назад.
К государству, полностью контролирующему человека, к «органам», которые «не ошибаются», к еженедельному умножению перечня «врагов народа»… то есть, «иностранных агентов», к цензуре на телевидении, к политическим репрессиям, оруэлловскому двоемыслию и «министерству правды», и превращению многих конституционных прав в фикцию.
Первая развилка была — в марте (не в августе!) 1991-го. А именно — 17 марта, когда был проведен референдум о сохранении СССР — и одновременно с ним, референдум о введении поста президента РСФСР.
Это был выбор между моделями республики — парламентской (как до этого) и президентской. И он был сделан в пользу президентской модели — как казалось тогда многим, более эффективной: с единоличным и быстрым принятием решений, без утомительных обсуждений в парламенте. Тем более, что президентом просто не мог не стать популярный лидер — Борис Ельцин, на которого большинство демократов (в том числе, в Верховном Совете РСФСР) возлагали большие надежды.
Бюллетень всесоюзного референдума о сохранении обновленного Советского Союза. Фото: histrf.ru
Когда же выяснилось, что избранный президент, уверенный, что он точно «знает, как надо», считает парламент ненужным тормозом на пути реализации своих замыслов, а «быстро» не всегда значит «правильно» — было уже поздно.
Известно, чем завершились попытки парламента ограничить президента в принятии самовластных решений. Да и общественное мнение было явно на его стороне: большинство журналистов изображали происходящее как борьбу реформатора-президента с реакционным парламентом (напрочь забывая тот факт, что эти же «реакционеры» не так давно избрали «реформатора» своим председателем), якобы мешавшим проводить необходимые социально-экономические реформы.
С учетом традиционного советского (а до того российского) менталитета, для которого привычно единоначалие, и непривычны коллегиальные методы принятия решений, ничем иным, как авторитарной «вертикалью», — со всеми ее последствиями, в том числе коррупцией, воровством, бесконтрольностью чиновников и приватизацией в пользу «своих людей» наиболее прибыльных сфер экономики, — президентская модель обернуться не могла.
Между тем, останься модель парламентской — с подконтрольностью правительства законодательной власти, и с необходимостью разных политических сил договариваться о создании правящей коалиции, — очень многих, мягко говоря, ошибок (а то и преступлений) можно было бы избежать.
При этом точно не было бы «войны властей», точно не было бы самодержавной Конституции 1993-го, точно не было бы пораженных в правах региональных и местных представительных органов, и скорее всего, не было бы двух чеченских войн: необходимость обсуждать этот вопрос в парламенте, который тогда очень даже был «местом для дискуссий», — вряд ли привела бы к решению о силовом наведении «конституционного порядка».
Вторая развилка была — осенью 1991-го. Когда так и не было принято решение о люстрациях, отстранении на длительное время от любых государственных постов бывшей номенклатуры КПСС и КГБ.
Тут даже не нужно никаких подробных объяснений — все предельно ясно. Напомню только, что тогда среди демократов был популярен тезис «не допустим охоты на ведьм!», на который я еще тогда, поддерживая Галину Старовойтову и ее проект закона о люстрациях, отвечал «Дождетесь, что ведьмы выйдут на охоту!».
Увы: большинство в «Демократической России», — тогда де-факто, главной политической силе в стране, имевшей все возможности для проведения соответствующего закона, — не прислушалось к предупреждению, ведь так приятно было ощущать себя великодушными победителями.
Не стоит удивляться, что ведьмы на охоту — вышли.
Удивляться следовало бы, если этого не произошло.
Третья развилка была — осенью 1993-го, когда был разогнан законно избранный российский парламент, а потом принята Конституция, юридически закрепившая самодержавие как модель управления государством.
С почти всесильным президентом и мало что решающим парламентом, не способным почти ни в чем помешать президенту, и даже ценой своего роспуска добиться назначения премьером не того человека, которого хочет видеть на этом месте президент. И с судьями, назначаемыми президентом — что нивелировало возможность исправлять ошибки власти при помощи судебных процедур.
Танки Таманской дивизии стреляют по Дому Советов России 4 октября 1993 года. Фото: Wikimedia
Выбор пути на этой развилке, конечно, во многом был предопределен событиями «черного октября». И хотя мятежником был не парламент, а президент, множество людей со вполне демократическими взглядами охотно повторяло тогда пропагандистские мантры о «красно-коричневом мятеже». Примерно так же, как сейчас другое множество людей охотно повторяет мантры о «нацизме в Украине».
Но значение происшедшего выходит за рамки конституционных изменений.
Три года, прошедших с 1990-го по 1993-й, зародили в стране надежду на построение правового государства — где закон выше власти.
Провал путча 1991-го эту надежду укрепил: одна из главных претензий к путчистам заключалась в том, что их действия виделись вопиюще незаконными.
А путч 1993-го ее разрушил: было наглядно показано, что «кто сильный — тот и прав», и что никакая Конституция не имеет значения, если «первому лицу» она не нравится и оно не желает ее соблюдать.
Четвертая развилка была — летом 1996-го, когда проходили президентские выборы.
Неверный выбор пути на третьей развилке все же не был фатальным (и, конечно, не предопределил, как полагает Владимир Пастухов, переход к «русскому фашизму»).
Более того, первоначально в рамках самодержавной модели проходили относительно свободные выборы, например — думские выборы 1993-го и особенно 1995 года, когда провластный блок «Наш дом — Россия» набрал лишь 10% голосов. Правда, выбирали тогда парламент — как уже сказано, мало на что влиявший.
А на президентских выборах 1996-го ребром встал вопрос о реальной власти, а не о депутатских мандатах. И тут все силы Системы были брошены на обеспечение несменяемости власти — а по сути, на превращение в профанацию института выборов.
Борис Ельцин на встрече с избирателями, 7 мая 1996 года. Фото: Wikimedia
Если бы эта попытка тогда закончилась неудачей, — независимо от того, кто бы сменил Бориса Ельцина, даже если это был бы Геннадий Зюганов, — появился бы шанс на «антиавторитарную» политическую трансформацию.
Но он был упущен.
Часть работы по уничтожению этого шанса выполнили СМИ, и в первую очередь — телевидение (за исключением НТВ), которые превратились в отделы пропаганды президентского штаба, непрерывно восхваляя Ельцина и пугая «коммунистическим реваншем».
Часть — те, кого принято было относить к демократам, и кто твердил «каждый голос, отданный за Явлинского, работает на Зюганова».
Часть — те, кто раскручивал генерала Лебедя, оказавшегося запасным полком президентского войска.
А часть — политики и общественные деятели, одобрившие проведение нечестных выборов, лишь бы не пропустить к власти коммунистическую оппозицию.
Когда эти же деятели увидели, что избирательная система, основанная на «административном ресурсе», не пропускает к власти вообще никакую оппозицию — было поздно метаться.
Сигнал гражданам был дан: сменить власть в стране им не позволят, как бы она ни была непопулярна.
На этом, собственно, закончилось построение авторитарной системы, где власть не зависит от общества и может не опасаться своей смены, сколь провальными не были бы результаты работы.
Пятая развилка была — осенью 1999-го, вторая чеченская война и операция «Преемник».
В основе этой операции был — страх, рожденный осенними терактами в Москве и Волгодонске. И подавивший у многих стремление к свободе, которую были готовы обменять на безопасность. Правда, и безопасности тоже не получили.
Фото: kremlin.ru
Однако, и тогда, как и на прежних развилках, не все было предопределено.
И тут еще раз свою роль сыграли те, кто называл себя демократами, подставившие плечо «преемнику».
Сперва это был Анатолий Чубайс, заявивший, что в Чечне «возрождается российская армия», и назвавший «предателем» выступавшего против войны лидера «Яблока» Григория Явлинского. А потом появился (с участием Чубайса) Союз правых сил и его лозунг «Путина в президенты, Кириенко в Думу». Помните, в каком лагере очень быстро оказался (где и пребывает до сих пор) тот Кириенко?
Операция «Преемник» удалась — и вот с этого времени возврат к тоталитаризму стал почти неизбежен.
Потому что (процитирую мою статью в «Новой газете» 20-летней давности), президент, воспитанный в тайной полиции, умеет строить только полицейское государство. А не «либеральную империю», о которой грезил когда-то Чубайс…
Последовали «Курск» и «Норд-Ост», дело «ЮКОСа» и Беслан, отмена выборов губернаторов и построение все более и более жесткой «вертикали».
А потом, — после четырехлетнего местоблюстительства Дмитрия Медведева, — «рокировочка», законы об иноагентах и «оскорблении религиозных чувств», и превращение думского принтера в гаечный ключ, с генерированием все новых и новых репрессивных и ограничивающих права граждан законов.
Отдельные шансы повлиять на происходящее были — но не были использованы. Стоит напомнить, например, хождение по бульварам с белыми шариками в начале 2012 года, и заявления организаторов московских митингов «политики нам не нужны!» — вместо требования регистрации демократического кандидата в президенты.
Зато были призывы голосовать «за кого угодно, кроме «Единой России» на думских выборах 2011 года — что привело в Думу не только коммунистов, но и «эсеров», которые по степени преданности Путину порой даже опережают единороссов.
И призывы к бойкоту думских выборов в 2016-м — исходившие от ужасно принципиальных граждан, не желающих «играть по правилам власти» — что лишь увеличило число мандатов для пропутинских партий.
И аналогичные призывы к «забастовке избирателей» на президентских выборах 2018-го, которые серьезно помогли Путину увеличить свой результат.
И успокаивающие разговоры про «гибридный режим», в котором «не все так плохо».
И призывы, в пику единороссам, «умно» поддержать коммунистов и «эсеров» на думских выборах 2021 года — которые теперь, при голосовании за все репрессивные законы, неотличимы от единороссов до степени смешения…
Результат — налицо.
Если не провести работу над перечисленными ошибками, мы будем обречены на повторение пройденного.
Куда необходимо двигаться — понятно (и в этом принципиальное отличие от ситуации 30-летней давности, когда неприятие прежней системы у нас было, а понимания, как должна быть построена новая система — не было).
К реальному разделению властей, как минимум — к серьезному ограничению власти президента, а как максимум — к парламентской республике.
К реальному контролю парламента за правительством.
К судам, полностью независимым от влияния президента и исполнительной власти.
К свободной политической конкуренции партий на выборах — без всяких заградительных барьеров.
К реальному федерализму и местному самоуправлению вместо «вертикали».
К делегированию многих властных полномочий «снизу вверх», а не дарованию этих полномочий «сверху вниз».
И к превращению всей системы законодательства в способ максимальной реализации конституционных прав граждан — вместо нынешней нацеленности на создание препятствий в реализации этих прав.
Конечно, возникает вопрос «как этого добиться».
И тут возможны разные ответы.
Но опыт многих других стран показывает, что добиться этого — можно.
Было бы желание.
