— С началом войны использование Кремлем истории и прошлого в своих целях участилось. Кажется, что Россия буквально «заболела историей». Вы видите этот тренд?

— Сами причины начавшейся войны с Украиной, как их изложил президент в обращениях — чисто исторические по своему содержанию. За прошедшие месяцы после вторжения прозвучало много аргументов, объяснений, почему Кремль принял такое решение. Например, политологи-международники склонны объяснять это тем, что к России не прислушивались последние 30 лет на Западе, не считались с ее позицией и интересами, и поэтому ей пришлось прибегнуть к более жестким шагам во внешней политике. Но у меня сложилось впечатление, что основная линия аргументации в обращениях президента, и еще раньше — в его статьях — была именно историческая. Это такой его и, наверное, его окружения взгляд на историю Европы XX века, события в Украине, между Украиной и Россией. Во всем произошедшем он видит большую историческую несправедливость. Этот взгляд мне, как историку, кажется непрофессиональным, но именно он стал основанием для решения, которое поменяло все в нашей, и не только нашей, жизни.

— Но Кремль ведь далеко не впервые использовал историю для обоснования своих решений?

— Первым поворотным событием можно считать Крым в 2014 году. Но тогда история использовалась как объяснение произошедшего постфактум. Сама выработка этого решения, по крайней мере публично, не начиналась с исторических аргументов, экскурсов в историю.

— То есть теперь Кремль использует историю в качестве источника своих решений, а не как способ дополнительной легитимации уже сделанного?

— История в ее изложении Кремлем становится идеологией, призванной объяснить все, что происходит в России, в том числе военную операцию в Украине, и распространить в обществе определенное видение прошлого, исторических задач России, присущее президенту. Мы видим, что становится важным дать единую трактовку истории и совсем молодому поколению, детям, и для этого Министерство просвещения предлагает вводить уроки истории, начиная с первого класса.

— Цель этих уроков с первого класса — идеологизация именно детей, а не их родителей?

— На родителей все же направлен телевизор. Здесь, скорее, попытка поймать молодое поколение, пока оно еще не принимает самостоятельных решений, в том числе, откуда черпать информацию — из телевидения, интернета или других источников. Поколение современных подростков, молодых людей Кремлем уже явно упущено [согласно данным опросов общественного мнения, в более молодых группах поддержка войны в Украине значительно ниже — М. К.], поэтому они пытаются не упустить следующее поколение — а это младшая, отчасти средняя школа.

— Как мы оказались в этой точке? Можно выделить какие-то вехи в отношениях Кремля с историей?

— Во время президентства Бориса Ельцина история ушла на второй план, прошлое использовалось не Кремлем, а против него. Например, в 1993 году в Волгограде прошел масштабный съезд антиельцинских сил, который приурочили к 50-летию победы в Сталинградской битве. На этом съезде коммунистические и близкие к ним партии буквально призывали к «второму Сталинграду для реформаторов», высказывали достаточно радикальные заявления, видели себя защитниками «социалистического отечества» против Ельцина и команды Гайдара. Через несколько месяцев это вылилось в реальные уличные столкновения в Москве [3-4 октября 1993 года в Москве из-за Конституционного кризиса произошли вооруженные столкновения между сторонниками президента Бориса Ельцина с одной стороны и вице-президента Александра Руцкого и председателя Верховного Совета Руслана Хасбулатова с другой стороны; в ходе столкновений погибло не менее 124 человек — М. К.]. И дальше все 1990-ые годы прошлое использовалось, скорее, оппонентами Ельцина, а не им самим.

Напротив, придя к власти, Владимир Путин сразу попытался обратить себе на пользу основные исторические сюжеты, важные для россиян. В феврале 2000 года еще в статусе временно исполняющего обязанности президента, он слетал в тот же Волгоград, на Мамаев курган, попытавшись связать себя со Сталинградской битвой, позиционируя себя защитником священной памяти советских солдат, погибших во Второй Мировой. В первый год своего президентства Путин взялся за изменение государственной символики. Идея была в том, чтобы создать микс из исторического наследия: герб от Российской Империи, гимн от СССР, флаг — от демократической России. Все это стало первым этапом построения символической вселенной, с которой Путин себя попробовал отождествить.

В дальнейшем, на фоне событий, происходящих в Балтийских странах и Восточной Европе, где стали подвергать сомнению освободительную роль Красной Армии во Второй Мировой войне — в Кремле все больше развивалась идея защиты памяти советских солдат. К концу второго президентского срока Путина Сергей Шойгу выступил с инициативой законодательно оформить право на эту защиту — принять закон, запрещающий искажать историю. Но президентом стал Дмитрий Медведев, и его советники решили закон не принимать, а ограничиться созданием специальной Комиссии при президенте по борьбе с фальсификациями истории в ущерб интересам России. Несмотря на пугающее название, комиссия ничего особо не сделала, не навредила.

Новый этап отношений с историей начался после Крыма. В 2014 году был принят первый так называемый мемориальный закон, вводивший новую статью в Уголовный кодекс за реабилитацию нацизма. В нем встречаются достаточно размытые формулировки, которые вводят наказание, например, за выражение неуважения к символам воинской славы, памятным датам и т.д. В дальнейшем корпус этого законодательства пополнился нормой, запрещающей «отождествлять» СССР с гитлеровской Германией.

Следственный Комитет принял это как руководство к действию, стал активно работать на поприще исторической памяти и в 2020-2021 годах открыл несколько дел о признании геноцидом событий Великой Отечественной войны. Раньше эти расстрелы мирного населения геноцидом не называли, но СК, расследуя исторические дела, фактически ввел слово геноцид в оборот. Все это сформировало однозначный вектор на все большее превращение памяти о Второй мировой войне в идеологическую скрепу и запрет на ее независимое изучение и даже освещение.

— 9 мая будет очередное шествие «Бессмертного полка». Отношение Кремля к этому движению в связи с войной тоже поменялось?

— Изначально «Бессмертный полк» возник как низовое антивоенное движение в Томске в 2012 году силами журналистов канала ТВ2. Государство почти сразу попробовало перехватить эту инициативу, создав движение «Бессмертный полк России», постепенно повышая градус милитаризма в проводимых акциях. До 2022 года два параллельно существовавших «полка» пытались публично не ссориться, но в этом году прогосударственное движение пробует отмежеваться от низового. Например, активистам было рекомендовано заклеивать белых журавлей на штандартах и плакатах во время шествия, который одновременно является и антивоенным символом, и частью логотипа томского, низового движения. Произошел окончательный раскол «полков», и вот уже накануне нынешнего Дня победы основатели движения объявили, что «не считают более возможным связывать себя с происходящим в колоннах на улице». Очевидно, что томских основателей теперь вытесняют в нелегальное поле, однако среди участников шествий «Бессмертного полка» остается множество людей, разделяющих их идеалы, так что я не удивлюсь, если этот организационный раскол выльется в конфликты прямо 9 мая.

— Чем можно объяснить действия российских военных, которые буквально первым делом восстанавливают на захваченных территориях памятники Ленину и переименовывают улицы?

— Восстановление памятников и переименование улиц — это, прежде всего, символическое утверждение власти, пожалуй, одно из самых простых и доступных российским военным, которые часто сталкиваются с сопротивлением на занимаемых территориях. Правом и возможностью давать названия, навязывать символику, так же, как и вводить в обращение рубль и русский язык — обладает только тот, кто властвует. Через это военные демонстрируют и закрепляют смену власти в украинских городах.

— Но кроме памятников бабушке с красным флагом, они восстанавливают памятники Владимиру Ленину, роль которого Владимир Путин явно видит негативной в истории России и Украины.

— Президент много раз говорил, что считает Ленина разрушителем государства и сейчас в своих обращениях до начала вторжения обвинял его в искусственном создании Украины. Но с одной стороны, восстановление памятников Ленину российскими военными — это ответ на распространенный в Украине несколько лет назад «ленинопад» — массовый и показательный снос памятников. Это ответная реакция, опять же важный символ установления власти: вы сносили, мы восстановим.

С другой стороны, за все эти 30 лет в постсоветской России не выработалась какая-то единая, историческая и символическая разметка.

Вокруг Кремля сейчас сформировалась сплошная монархическая полоса. Части улиц вернули досоветские названия, у других — остались советские, в том числе использующие имена Дзержинского, Кирова, Ворошилова. Таким образом, нельзя сказать, что в России существует согласованная, непротиворечивая система воспоминаний о прошлом. Это довольно уникальная ситуация. Во многих постсоветских странах пришли к какому-то более-менее единому представлению о прошлом, а у нас — эклектика: цареубийцы стоят рядом с царями.

И теперь представьте. Российская армия захватывает новый город, политруку и военным не нравятся украинские названия улиц, они решают их переименовать, а чем можно их заменить — до конца неясно. Из множества вариантов выбирают Ленина. Кстати, в 2014—2015 годах мы наблюдали стихийный подъем «ресталинизации» в России, когда в разных городах вдруг стали ставить памятники Сталину, называть его именем улицы; видимо, «расширение территории» как-то связано в головах нынешних идеологов с «восстановлением СССР» в его сталинском образе. Но возрождение сталинского культа Кремль тогда не поддержал, — и в арсенале остались только Ленин и красный флаг.

— После начала войны эта эклектичность усилится, или наоборот, теперь будет задан вполне однозначный тренд?

— Новые провоенные символы, скорее, увеличивают противоречивость и мозаичность российской символической вселенной. Ранее эклектика была на уровне государственной символики: империя, советский период и демократическая Россия. Теперь в одной фотографии мы видим голову Ленина, флаг России, знак Z — это наша новая эклектика и подход к прошлому. Но это связано не только с действиями власти, но и с тем, что в целом отсутствует исторический нарратив, который бы разделяла хотя бы значительная часть общества. Общего представления о прошлом не сформировалось.

— Россия начала войну с Украиной, аргументируя это историей. А возможно ли, апеллируя к общему прошлому, договориться о мире?

— Мы не знаем, о чем сейчас на самом деле ведутся мирные переговоры, и в последнее время о них ничего не слышно. Но с тех пор, как я стал изучать использование прошлого в политике, я везде повторяю: политикам лучше забыть про исторические аргументы. Потому что история дает, прежде всего, возможность каждой стороне подкинуть дров и разжечь конфликт, а не прекратить его. Важный урок трагических событий после 24 февраля, которые как раз были обоснованы восстановлением исторической справедливости — перестать всем сторонам использовать прошлое в качестве аргумента в текущей политике. Вероятно, это утопия, потому что политикам очень удобно обращаться к прошлому. Но и цена сегодняшнего урока крайне высока.