Беспрерывная тревога, потеря чувства безопасности, страх за себя и близких, крушение планов, потеря аппетита, расстройство сна — со всем этим сейчас, после начала «спецоперации», каждый день сталкиваются даже здоровые люди.

В мае 2021 года замминистра здравоохранения России Олег Салагай заявил, что в стране — 5,6 млн пациентов с психическими заболеваниями. По словам руководителя отдела эпидемиологических и организационных проблем Центра имени Сербского Бориса Казаковцева, «в систематической психиатрической помощи нуждаются примерно 3-6% населения».

Сегодня врачи прогнозируют, что в связи с боевыми действиями и сопутствующим экономическим кризисом, число пациентов в отделениях психиатрической помощи — особенно весной, в неблагоприятный сезон для людей, страдающих психоэмоциональными расстройствами, — увеличится.

Часть I. (Не) в своей тарелке

Почему у одних жизнь рушится, а другие иррационально чувствуют себя лучше

Александра (имя изменено) считает себя тревожным человеком, но признается, что никогда ранее не испытывала такого глубокого потрясения, как сейчас. Она никогда не обращалась к психологам, психотерапевтам или психиатрам, потому что — признается — у нее не было настолько тяжелого стресса. С повседневной тревожностью Александра свыклась и умела держать ее под контролем.

Но с первых дней «спецоперации» ее жизнь сильно изменилась.

– Все началось с инфернального ужаса и двух недель практически непрекращающихся истерик. Со сном случился разлад сильнее прежнего: если раньше я могла проснуться посреди ночи один-два раза в неделю без возможности быстро заснуть обратно, что уже было некой «нормой», то теперь это происходит каждый день и отнимает очень много сил. Состояние, в котором хотя бы час-два не накатывали слезы, — на вес золота.

Александра работает в государственном учреждении, и ее мнение абсолютно не сходится с мнением коллег.

– Из-за отсутствия какого-либо единомыслия с коллегами (они не то, чтобы «за», а, скорее, плавают по информационным верхам и не мыслят критически), из-за их разговоров между собой мне приходилось убегать плакать в туалет — просто потому, что их много, а я одна.

В физическом плане тревога проявлялась явно: первые недели Александра не могла спать, есть, почувствовать себя в относительной безопасности и как-либо помочь себе.

Паранойя стала совсем страшной и, наверное, в рамках человеческой психики и для меня лично — неадекватной.

Случившееся с Александрой — пример стандартной реакции человека, осознающего связь произошедшего в мире со своей жизнью. Ее состояние — не исключение, а правило.

Руслан Исаев, врач-психиатр, нарколог, кандидат медицинских наук рассказал «Мосленте», что число обращений за психиатрической помощью в этом году выросло по сравнению с прошлым годом. В качестве причины Исаев называет «рост количества травмирующих ситуаций и тревожных состояний».

«Когда идет такой массовый ажиотаж и нагнетание агрессивного фона — это дает подпитку всем заболеваниям. Рост идет всех психиатрических заболеваний. Любая патология обостряется: и депрессии, и суицидальные мысли, и тревога, и какие-то психозы, и бредовые расстройства», — сказал эксперт.

«Коммерсантъ» сообщает, что спрос на антидепрессанты по всей стране вырос в четыре раза по сравнению с прошлым годом. С 28 февраля по 6 марта общие продажи этих препаратов в аптеках превысили 525 млн руб. «Ведомости», ссылаясь на врачей, сообщают о дефиците более чем 80 препаратов, в том числе антидепрессантов. Среди них, например, пароксетин (антидепрессант с сильным противотревожным действием) и анафранил (антидепрессант, помогающий с фобиями и паническим страхом). Также фармацевты сообщают о недостатке рисполепта — антипсихотика, помогающего с бредовыми состояниями, агрессией и тревогой.

Элина, студентка РГГУ, тоже отмечает, изменения.

– С начала войны, конечно — по объективным причинам, очень ухудшилось состояние моральное. Непроходящие подавленность, страх, ужас, стыд. И в первое время захлестывала вина.

Элина — человек, не страдающий тревожностью в обычной жизни, но сейчас ее психическое самочувствие оставляет желать лучшего.

– Если сначала были надежды на какой-то хороший скорый исход, то в последнюю неделю, наверное, вообще предсуицидальное отчаяние. Плюсом ко всему, концентрации внимания нет вообще, максимум, мне кажется, могу концентрироваться секунд на сорок. Ничего не делаю по учебе: должна была писать курсовую, но не могу, — рассказывает Элина. — Нигде не чувствую себя в безопасности — это тоже очень сильно морально подавляет.

Но кое в чем Элине повезло: в повседневной жизни она почти не сталкивается с людьми, поддерживающими «спецоперацию».

– Среди друзей и семьи у меня [таких] нет, только двоюродный брат. В первое время я с ним спорила до посинения, поверить не могла, что он так думает. Сейчас уже не реагирую на него.

Элине легче с поддержкой от семьи и друзей — с этим и радикально настроенный двоюродный брат отходит на второй план.

Дарии, студентке университета, ректор которого высказывался в поддержку военных действий в Украине, в этом плане повезло меньше: ей приходится регулярно коммуницировать с людьми, имеющими противоположную точку зрения.

– Знакомая из вуза написала мне, чтобы я осторожнее была с распространением информации, потому что среди студентов очень много тех, кто хочет донести; это подлило масла в огонь паранойи, — рассказывает Дария. И даже дома спокойствия ждать ей не приходится. — Было несколько эпизодов после наших с родителями разговоров и обсуждений, когда мы практически вообще переставали контактировать, а я в свою сторону слышала обвинения: «Ты что, за фашистов?», «В кого ты выросла вообще?» и прочее. И мои попытки как-то достучаться и донести свою позицию успехом не увенчались. Я любые семейные ссоры очень тяжело переживаю, так как семья в целом для меня представляет большую ценность.

«Испытывать тревожность в такой психотравмирующей ситуации — это нормально. Это нужно помнить. Дестабилизировать может то, что тревога, как черное непонятное облако, висит над человеком. Тогда это может вызвать усугубление психического состояния», — говорила в интервью «Татар-информу» врач-психиатр Оксана Захарова.

Помимо общей тревожности, многие люди отмечают появление новых фобий. Ситуаций ожидания опасности стало гораздо больше. Абстрактные из них перерастают в тревогу, а конкретные — в страхи. Дарию и в мирное время беспокоили навязчивые мысли, появляющиеся на фоне тревоги, но происходящее породило почву для новых страхов.

– [Появился] страх на почве репрессий против активистов, даже тех, кто просто что-то репостил, или просто что-то говорил — помнится, пару дней я к глазку подбегала от каждого звука, доносящегося из-за двери. Стала больше обращать внимания на видеокамеры на улицах. Помню, как недавно меня на прогулке сфоткала девушка, явно уличный фотограф и ничего больше, но было очень неприятно.

Алина, специалист по налогообложению и финансовому учету, признается, что за последнее время «паранойя усилилась по отношению ко всему». Особенный страх в ней вызывают сотрудники правоохранительных органов.

– Паранойя связана по большей мере с полицией, наводнившей город. Я представляю нацменьшинство, полиция всегда вызывала недоверие и опасение. Теперь, конечно, все страхи усилились в несколько раз. Удаляю новостные каналы и переписки, когда выхожу из квартиры, закрываю аккаунты в социальных сетях.

Однако, несмотря на заметную общую тенденцию, не все люди реагируют одинаково. Некоторым свойственна обратная реакция — в состоянии, когда других сковывает паника, они, наоборот, мобилизуются.

Виктория, инженер-эколог, отмечает, что подобная реакция наблюдается и у нее. Это в ее жизни не первый такой случай:

– Это вполне естественная моя реакция даже не на собственный стресс, а на всеобщую панику и бессилие окружения.

Впрочем, сейчас ситуация совершенно другая: если в повседневной жизни в такие моменты Виктория видела начальную точку (проблему) и точку конечную (ее решение), то сейчас разрешения проблемы не видно.

– Сейчас есть точка А, но нет точки Б, поэтому я не бросаюсь в срочном порядке решать вставшую перед моим лицом проблему. В данный момент я просто выжидаю, рассматриваю ситуацию со всех сторон, анализирую, что будет и как будет.

Не все люди переживают всепоглощающую подавленность. Виктория последние два месяца иррационально чувствует прилив сил. Это состояние она характеризует как «возбуждение». Для целого ряда людей сейчас жизнь обрела былые краски, ведь мобилизация для них является комфортной средой.

Часть II. ПТСР?

Почему поколение X не чувствует нужды в исправлении ситуации

Долгое время термин «посттравматическое стрессовое расстройство» (далее — ПТСР) ассоциировался только с травмой в результате военных действий: это связано с тем, что масштабные исследования в области травмы и адаптации людей к жизни вне травмы начались в Америке, когда на родину вернулись участники боевых действий во Вьетнаме. Однако это явление гораздо шире военных действий.

Согласно исследованию врача-психиатра Владимира Волошина, «более чем 50% гражданских лиц, а не только военнослужащие, на протяжении жизни испытывают психотравмирующие ситуации». Также Волошин указывает, что ПТСР в результате боевого стресса и ПТСР вследствие небоевого стресса является феноменологически единым образованием — оно отличается лишь разной степенью выраженности, частоты и тяжести симптомов в зависимости от этапа болезни. В некоторых выборках распространенность ПТСР превышает 50% даже среди лиц, которые не ищут специализированной психиатрической помощи.

К факторам, являющимся спусковым крючком для возникновения ПТСР, относят не только угрожающие жизни ситуации, но и, к примеру, изменения социальных условий, вынужденную смену работы, финансовые потери и затруднения. Это значит, что для части людей, переживших нищету и хаос, к примеру, 90-х годов, эти события могли стать спусковым крючком к развитию ПТСР или других сложностей в адаптации.

Это, конечно,

Для некоторых людей, испытывающих трудности в адаптации из-за травмы, характерно чувствовать воодушевление и радость, когда ситуация стресса возвращается — это для них является возвращением в понятную среду.

Наверное, многие из нас видели за последние два месяца людей, которые выражают свое показное безразличие относительно санкций против России фразами вроде: «Ничего, дефицит пережили, девяностые пережили — и это переживем». Многие из них под этим же лозунгом делятся любимыми кризисными рецептами: намоченный (для размягчения) жареный хлеб с сахаром («лучше всяких сникерсов!»), два стакана овсянки с перемолотыми сосисками как котлеты, тефтели из гречки без мяса.

«Вкус детства!»

Такое поведение может свидетельствовать о наличии ПТСР или других проблем с адаптацией — для этих расстройств характерно желание почувствовать себя в понятной, комфортной среде, даже если такая среда разрушительна. О многом говорит даже слово «переживем», ведь «пережить» — это не то же самое, что и «жить». Само слово указывает, что жизнь в лишениях не видится таким людям плохой, она видится им понятной и, возможно, привычной.

Люди, заставшие последние годы существования Советского Союза, привыкли стоять в очередях за продуктами или одеждой. Они усвоили тогда, что если «проворонить» очередь, то, возможно, сегодня семья останется без мяса. Им привычно работать локтями в очередях и давке, и поэтому мы видим эти видео с людьми старшего поколения, которые набрасываются на появившийся в магазине сахар.

Жизнь меняется не в лучшую сторону, но люди с проблемами в адаптации, которые возникли из-за кризиса и хаоса в прошлом, не считают себя пострадавшими от этого: они не солидаризируются с позицией, что жизнь в лишениях — это плохо. Им она привычна, а значит понятна.

Отчасти этим можно объяснить отсутствие выраженной антивоенной позиции среди многих людей старшего поколения: санкции от других стран, которые задуманы как рычаги давления, не работают как таковые — для них это только повод «потуже затянуть пояса».

В то же время психотерапевт, главный врач клиники доктора Курпатова Геннадий Аверьянов отмечает, что расширительное толкование термина ПТСР делает саму эту диагностическую категорию бессмысленной.

– Поколение, прошедшее 90-е годы в сознательном возрасте, скорее имеет не «травму», а нормальную «прививку» от социально-экономического стресса, — говорит он. — Отчасти это и определяет вполне спокойное отношение, ведь если вы когда-то стояли в очереди за колбасой по талонам, уход IKEA для вас — не будет самым сильным ударом. Поиск «позитивных трактовок» ситуации — это не «радость от погружения в привычную среду лишений». Просто это одна из копинг-стратегий. То есть вместо беспрерывного «заламывания рук», люди смягчают свое психическое состояние, давая происходящему оптимистические объяснения. В любом случае, это субъективно лучше «катастрофического» восприятия.

Часть III. Внутри войны

Что происходит сейчас с солдатами, и какими они вернутся

Нужно понимать, что война не проходит бесследно для психики людей, которые принимают в ней непосредственное участие. Вернувшиеся с войны солдаты порой пугают близких приступами ярости и эмоциональной отрешенностью: это прямой признак, что у бывшего солдата развилось ПТСР.

К сожалению, посттравматическое стрессовое расстройство — это не всегда боль лишь одного человека. ПТСР одного зачастую влияет на жизни людей вокруг него. Жены мужчин, страдающих от ПТСР, чаще впадают в депрессию. Злость и агрессия отцов, прошедших войну, по отношению к своим детям, взращивает в детях тревожность и другие психологические проблемы. Возвращение солдата домой всегда влечет за собой изменение обстановки вокруг: солдат либо несет свои комфортные условия, в которых он привык жить, свою систему ценностей, где есть приказ, есть агрессия, либо оказывается на обочине жизни — и увлекается эскапизмом.

Конечно, хочется думать, что война — это где-то далеко, это в Украине, это нас не затронет напрямую. Но это не так. Война повлияет на все сферы нашей жизни.

Она повлияет на семейную жизнь: в ней станет больше насилия и толерантности к нему; она повлияет на безопасность на улице: разоренные после войны и привыкшие к мародерству, люди начнут грабить и на родине; она повлияет на экономику, ведь огромное количество солдат будет не приспособлено к гражданской жизни, не сможет найти себе работу, и безработица ударит по уже истощенной экономике государства. Проблемы в адаптации людей, участвовавших в боевых действиях, приведет к злоупотреблению психоактивными веществами — наркотиками и алкоголем, и это тоже не является явлением, которое причиняет вред только употребляющему. Это и есть тот самый «эскапизм», свойственный людям, страдающим от ПТСР: в попытке заглушить травму и убежать от нее, человек прибегает к нездоровым способам ее, травмы, проживания. Среди заядлых потребителей психоактивных веществ велик процент совершаемого насилия — и это еще одна причина, почему жизнь станет гораздо менее безопасной.

Вернувшимся с боев нужна будет психиатрическая помощь, чтобы они не поставили гражданскую жизнь на колеса жизни солдатской. Это повлияет на каждого.

– В данном случае мы можем вполне обоснованно опереться на данные по реабилитации военнослужащих, прошедших чеченские компании, — отмечает психотерапевт Геннадий Аверьянов. — Для них был характерен широкий спектр психических расстройств, включающий ПТСР, аффективные расстройства (депрессии), невротические расстройства, нарушение социальной адаптации и значительный рост аддиктивных расстройств — прежде всего алкоголизма и канабиоидной наркомании. Очевидно, что некоторые из этих состояний сопряжены с ростом насильственных действий, особенно в семье. По разным данным, порядка половины людей, прошедших военный конфликт, впоследствии страдают различными формами дезадаптации. Думать о полноценной психологической реабилитации по американскому образцу пациентов с ПТСР в наших реалиях не приходится. Обращаемость в специально создаваемые центры по реабилитации после чеченской войны была очень низкой. Что было связано с отсутствующей культурой обращения за психологической помощью и боязнью последующей стигматизация («учет» в ПНД и так далее). Скорее всего, все мероприятия и сейчас сведутся к санаторному лечению по линии Минобороны и психиатрической помощью на уровне ПНД. Хотя есть надежда, что сформированная частная психотерапия и психиатрия уже не будут вызывать такого отторжения у бывших военных.

Часть IV. Назад к галоперидолу

Как может измениться сама психиатрия

Сопутствующим результатом битвы против всего «западного», тенденция к которой наблюдается в России, может стать пересмотр психиатрических стандартов. Об этом, к примеру, пишет Владимир Менделевич, российский психиатр, психотерапевт, нарколог и клинический психолог:

Хватит, говорят, уже заниматься низкопоклонничеством перед Западом — ведь современная и будущая МКБ (международная классификация болезней — прим.ред.) с ее толерантностью в словах и делах, отказом от терминов олигофрения, психопатия, истерия и признанием трансгендерности нормой не соответствует нашим традициям. То ли было раньше — шизофрения так шизофрения, вялотекущая — так уж вялотекущая по самые помидоры. Так медленно течет, что не каждый и уследит <…> Сегодня нам фактически предлагают вернуться в 1994 год — ладно хоть не в 1984 — к МКБ-9, действие которой закончилось в 1994 году».

МКБ-9 — документ, используемый для классификации болезней с 1975 года по 1994. В нем содержатся устаревшие понятия о расстройствах, ныне уже не актуальные. Например, «латентная (вялотекущая) шизофрения». Этого диагноза уже давно нет, и в том виде, в котором он описан, его прямого аналога в современной классификации не существует. Самым близким «родственником» «вялотекущей шизофрении» в МКБ-10 является «шизотипическое расстройство личности». Также в МКБ-10 не используются термины «невротическая депрессия», «эндогенная депрессия», «хронический алкоголизм» и «алкогольный психоз». Какие-то названия получили более точные аналоги, какие-то были удалены вовсе. Исключен оказался и термин «психосоматические» [расстройства].

Как переход к устаревшей системе классификации болезней может отразиться на психиатрии, Владимир Менделевич поясняет далее:

«…на психиатрию не распространяется принцип: “хоть горшком назови — только в печку не ставь”. В психиатрии диагноз сам по себе может оказываться травмирующим. Поэтому отказ от современных классификаций — это удар не столько по психиатрии, сколько по пациентам…»

«И никакое импортозамещение тут неуместно и неэтично».

– В нынешних условиях крайне затруднительно прогнозировать развитие событий с внедрением в полном объеме психиатрического раздела — рассказал Менделевич «Новой газете. Европа». — Предполагаю, что есть вероятность того, что этот раздел может быть принят с изъятиями. Уже сейчас в процессе обсуждения ведутся оживленные дискуссии по поводу пригодности для российской психиатрии исключения трансгендерности из психического раздела и переименования ее в гендерную дисфорию.

В то же время в буквальное возвращение к МКБ-9 Менделевич не верит.

– Формальный возврат к МКБ-9, с моей точки зрения, невозможен. Но в головах множества отечественных психиатров мышление в этой парадигме сохранится. Сегодня я наблюдаю, что многие мои коллеги учат студентов и молодых врачей по МКБ-9, при этом работать им по устаревшей классификации не позволяется, — говорит Менделевич. — Медицинские чиновники, ответственные за принятие МКБ-11, устраняются от публичных обсуждений. Утверждается, что принятие идет по плану. Немалое число ведущих психиатров страны ратуют за принятие национальной классификации психических заболеваний, основанной на МКБ-9. В своих лекция и докладах на научных конференциях они демонстративно используют устаревшие термины. В некоторых клиниках страны диагноз шизофрении ставится крайне легко, без опоры на современные диагностические критерии.

Геннадий Аверьянов из клиники Доктора Курпатова считает, что желающих вернуться к МКБ-9 все-таки не стоит воспринимать всерьез.

– На мой взгляд, не стоит слишком серьезно воспринимать «псевдопатриотическую» риторику высокопоставленных возрастных психиатров про отмену МКБ-10. Большая часть работающих на данный момент профессионалов «выросла» уже на 10-й МКБ. Никакого желания, да и возможности перейти с высокофункциональной современной классификации к советской номенклатуре болезней не наблюдается в профсообществе. И с точки зрения функционеров Минздрава это будет крайне проблематично. Статистика, отчетность, учебники, стандарты терапии — все связано с МКБ-10. В конечном счете, проблемы психиатрической и психотерапевтической помощи будут связаны с исчезновением качественных импортных препаратов и традиционным для нашего здравоохранения дефицитом квалифицированных психиатров, — говорит он.

Владимир Менделевич также отмечает, что существует риск замены современных импортных лекарственных препаратов более дешевыми аналогами.

– К счастью, подавляющее большинство иностранных фармкомпаний остаются на российском рынке. Однако проблема в том, что эти лекарства существенно подорожали. Я не исключаю, что стационары не смогут закупать дорогостоящие лекарства, и пациентам будут предлагаться лекарства старых поколений с большим числом побочных эффектов, — говорит он и называет конкретные препараты: галоперидол (имеет более 40 «побочек», включая приступы эпилепсии, тахикардию и спутанность сознания), аминазин (более 10 побочных эффектов), амитрипилин (более 50 побочных эффектов). — Их сейчас тоже используют, но, видимо, эта практика расширится.

Геннадий Аверьянов отмечает, что в рознице проблемы с лекарствами уже есть.

– На волне понятной паники пациенты занялись скупкой психотропных препаратов впрок. Люди в больших количествах приобретали препараты постоянного приема: антидепрессанты и антиконвульсанты. Соответственно, многие противоэпилептические и психотропные лекарства (например, финлепсин, депакин, атаракс, рисполепт) просто пропали, — говорит он.

Часть V. «Ставьте галочки!»

Как себе помочь

Александра, героиня первой части этой публикации, говорит, что ей помогает разграничивать зону ответственности и думать о том, что она может сделать «здесь и сейчас»: написать теплые слова друзьям, больше общаться с близкими, съездить к бабушке, узнать про свои корни и историю своей семьи.

– Оказалось, что именно это, кроме теплой и поддерживающей связи с единомышленниками, дает силы не только справляться с физическими проявлениями тревожности, но и двигаться дальше.

Оксана Захарова, врач-психиатр, поделилась с изданием «Татар-информ» советом для облегчения своего состояния в нынешних условиях.

«Еще один совет по сохранению ментального здоровья в непростое время — это делать что-то привычное и приятное для себя, то, что позволит увидеть реальный результат. Неважно, по работе или дому, к примеру, наводить порядок на полках. Составляете список дел, ставите галочки, чтобы видеть результат. Важно продолжать заниматься привычными делами», — отметила психотерапевт.
– Вероятно, сейчас та самая ситуация, когда любому, даже самому стойкому человеку, может понадобиться помощь врача-психотерапевта, — говорит Геннадий Аверьянов. — Противотревожные препараты и современные антидепрессанты помогут не впасть в настоящую клиническую депрессию или невротическое расстройство. Более того, антидепрессанты значительно повышают стрессоустойчивость даже у здоровых людей. А для преодоления стресса неплохо бы находиться как минимум в нормальном психическом состоянии. Традиционным же рецептом переживания хронического стресса является использование смещенной активности: концентрация на привычной рутинной деятельности, целиком зависящей только от вас, снижает общую тревожность. Например, активно убираться в квартире, готовить, соблюдать привычные семейные ритуалы, больше работать, учить что-то новое. Если говорить о мировоззренческих аспектах, могу порекомендовать перечитать философов-стоиков. Если мы не в силах повлиять на мир, то, как минимум, мы может влиять на свое восприятие реальности и, соответственно, эмоциональное состояние.

Ася Панина