Что ты возьмешь с собой, если больше никогда не вернешься домой?» С этих слов начинается клип певицы Манижи на песню «Город солнца», в видеоролике показаны кадры из Таджикистана в период охватившей страну гражданской войны. Лейтмотивом идет вопрос, что ощущаете вы, если вам придется уезжать из дома из-за событий, которые вы не ожидали и которые от вас не зависели. «Новая» поговорила с двумя беженками: в разное время они покинули родину из-за войны. Украинка Дарина и чеченка Салима рассказывают, что они взяли с собой из домов, в которые больше не вернутся, и что там оставили.
«Миллионы украинцев будут, как я, ощущать, что дома у них больше нет»
Салиме пришлось уехать из своего родного города Грозный в апреле 1995 года, в разгар первой чеченской войны. К началу войны ей было 20 лет, она училась в Чеченском государственном университете на акушера-гинеколога. Про свой дом она рассказывает с любовью, помнит в мельчайших деталях, каким он был: про кусты акации и сирени во дворе, про цвет лавочки, что стояла под ними, про звук, с которым открывалась зеленая калитка.
— Это так странно: я уже почти 27 лет живу не там, мне несколько раз приходилось менять место жительства, и ни одно из этих мест не воспринималось домом. Ни один из них я сейчас не смогу вспомнить в таких подробностях, как свой грозненский дом, — говорит женщина.
Салима — старшая из пяти детей, к началу войны остальные были несовершеннолетними, поэтому родители обсуждали свои планы только с ней: они не планировали никуда уезжать из своей республики… Не планировали до гибели отца.
— Папа в один из дней пошел к нашим соседям, чтобы помочь им восстановить крышу, в которую попал снаряд. И снаряд попал в это место снова… Я в тот день была у родственников, и когда мне сказали об этом, я просто не поверила. Подумала, это какая-то тупейшая шутка. Ну, как это возможно: человек пошел чинить крышу, в которую попал снаряд, и ровно в этот момент снаряд попадал снова, — Салима начинает плакать, рассказывая об этом.
Решение об отъезде они приняли вдвоем с матерью, единственный вариант — добраться до родственников, которые жили в Ингушетии.
Собирать вещи семья Салимы стала на седьмой день после смерти отца.
— Это было очень тяжело. Дом, который мы строили с такой любовью; дом, в котором наши бабушка с дедушкой, пережившие депортацию 1944 года, наконец, почувствовали себя в безопасности; дом, в котором все напоминает о папе, пришлось покинуть в спешке. Я не думала, получится вернуться или не получится. Но прекрасно помню, о чем думала: черт, в мае же должна зацвести сирень, а я не увижу, — вспоминает женщина.
Фото: ЮНИСЕФ
Салима до сих пор хранит вещи, которые она забрала с собой тогда из Грозного: ручное зеркало бабушки, махровое платье, мамино свадебное платье и плюшевый кролик самой младшей сестры.
— Мама говорила: «Салим, хватай самое главное». Она, как наши предки, делала узелки из простыней, куда складывала муку, сахар, какие-то крупы, что-то из одежды. Я была глупой и 20-летней, поэтому думала, что надо брать памятные вещи, а важное, взрослое и ответственное взвалила на маму. Взяла папин блокнот, мамино платье свадебное, зеркало бабушки... Мне кажется, это странный набор беженца. Но сейчас мама меня благодарит за это. Она живет в Германии, все эти вещи я отдала ей, и они — единственная связь с нашей прошлой хорошей и беззаботной жизнью, — смеется Салима.
Через несколько месяцев после того, как они уехали, дом Салимы, по ее словам, разбомбили и сравняли с землей.
На свою родину они так и не вернулись: сначала из-за все не прекращающихся военных действий, потом — из-за несогласия с нынешним руководством республики.
— Я однажды попросила своих знакомых из Чечни пройтись по нашей улице и сделать для меня фотографии, но это была плохая идея, — рассказывает Салима. — Это уже не мое, не родное. Там какие-то помпезные дома, не такие добрые и уютные, как были раньше. Я просто свыклась с мыслью, что именно дома, в самом хорошем его понимании, у меня больше не будет. Сейчас больно, что ровно в такую же ситуацию попали украинцы. Когда я смотрю на разрушенные многоквартирные дома в Мариуполе, я мыслями сразу уношусь в свой город, все выглядело так же. Все эти миллионы людей, кажется, будут, как я, всю жизнь ощущать, что у них больше нет и никогда не будет дома.
Фото: ООН
«Солдат из Тулы попросил нас не держать на него зла. Все как в фильме с не умеющими играть актерами»
Дарине Ярош 25 лет, она из украинского поселка городского типа Ворзель, который находится прямо рядом с Бучей. В первые дни войны бои за крупный аэропорт в Гостомеле перешли на прилегавшие к нему небольшие населенные пункты вроде Бучи, Ворзеля и Ирпеня. Из-за этого семья Дарины уже в первый же день слышала разрывающиеся снаряды и видела горящие здания. С начала войны она успела попасть в плен, лишиться дома, расстаться с матерью и братом.
— У нас все началось прямо сразу, — вспоминает девушка. — В первый же день я проснулась на рассвете из-за какого-то громкого сотрясения, даже окна в доме задребезжали. Я сначала не поняла, что случилось, встала с кровати, начала заниматься привычными вещами, потому что я и в обычное время встаю в 4 утра.
Часа через полтора ко мне в комнату зашла мама, сказала, чтобы я собрала документы, на всякий случай, потому что началась война.
Дарина не помнит, что именно почувствовала в тот момент. Пока она искала документы, в поселке отключили интернет, из-за чего стало казаться, что они отрезаны от всего мира, получить какую-либо информацию о происходящем было невозможно. В первый день она отправилась в ближайший большой супермаркет в Буче, и в это время, по словам девушки, над домом стали пролетать военные самолеты, взрывы со стороны Гостомеля не прекращались, было видно, как горит аэропорт. На второй день отключили свет и воду.
— Без воды было бы очень сложно, нам повезло, что во дворе находился колодец, который нас буквально спас, — говорит Дарина.
В Бучу девушка больше не ходила, потому что появилась информация о высадке российских войск в поселке Кичеево, что находится в десяти минутах езды от дома Дарины. Следующие несколько дней вся ее семья провела в неотапливаемом погребе, а на седьмой день войны российские танки шли уже прямо по их улице. Когда стало поспокойнее, она решилась дойти до поселка Синергия, где родственница должна была передать ей зарядное устройство для телефона. По пути туда Дарина наткнулась на российских солдат.
— Я сначала увидела мужчину с поднятыми вверх руками, не сразу поняла, что происходит, но потом недалеко от него заметила солдат. Я думала, это наши, потому что они были в нашей форме, тоже подняла руки, на мушке нас держали где-то минут 10. Солдаты к нам подошли, обыскали, они были очень молодые. Потом отвели нас к своему старшине, который сидел в погребе одного из домов. Там же, кажется, сидели все жители поселка Учхоз.
Разрушенный жилой дом в Киеве. Фото: ООН
Меня привязали к какой-то женщине, уже от нее я узнала, что это русские солдаты. Вот тогда-то у меня и началась паника: я стала плакать, думала, как мне сообщить своей маме, что я, кажется, в российском плену. Старшина приказал мне не плакать, потому что я действовала им на нервы, посадил на стульчик рядом с собой. Чтобы я успокоилась, солдаты принесли мне двухлитровую бутылку спрайта и сказали сделать десять глотков. Я подумала: «А что, если не сделаю десять глотков, вы меня убьете?» Они были в полном вооружении, все очень грязные и очень молодые. Солдаты обсуждали между собой, что будут делать, когда придут украинские войска. Обговаривали, сразу ли они сдадутся или будут проводить переговоры. Все они были очень напуганы, потому что это был отряд каких-то зеленых ребят. Минут через 10 мне сказали встать и уйти с тем мужчиной, с которым я пришла. Отпустили только нас, мужчина попросил солдата провести нас к его машине, чтобы другие солдаты не подумали, что мы сбегаем. Нас провел молодой солдат из Тулы, который сказал, что он вообще не хотел воевать и что он не знал, куда его везут. Он попросил нас не держать на него зла.
Все как в фильме со странным сценарием и не умеющими играть актерами, — вспоминает Дарина о первом взаимодействии с российскими солдатами.
Седьмого марта снаряд попал в крышу их дома, после этого случая семья Дарины решила, что в Ворзеле больше оставаться нельзя. Сосед согласился вывезти их из поселка, но сказал, что в машине есть только три места — для Дарины, ее мамы и младшего брата, отчиму бы пришлось остаться дома.
— Из-за этого у меня началась истерика, я ничего не хотела делать, я просто кричала, что не хочу никуда ехать и лучше умру здесь, в своем доме, — рассказывает Дарина и начинает плакать. — Я собиралась в полной темноте, поэтому из дома, в который больше не смогу вернуться, забрала какой-то трэш. Взяла два любимых кашемировых свитера, которые просто не могла оставить.
Куртка, два свитера, джинсы, кеды и телефон — это все, что осталось у Дарины от мирной, довоенной жизни.
В день отъезда другой сосед сказал, что он готов их вывезти на своем микроавтобусе, куда уже все смогли поместиться. Главная опасность, по словам девушки, была в том, что более-менее крупный транспорт обстреливался без разбора. С ними из Ворзеля выехали еще две легковые машины, одна из которых застряла в поле, где в это время находился российский танк.
— Мы пытались вытащить машину, а русские нам махали, мол, все нормально, мы не будем стрелять. Вытащить эту машину не получалось, потому что не было прицепа, водитель попросил у русских прицеп, и они дали, но это все равно никак не помогло. Потом русские сказали: «Давайте мы вам танком ее дернем»… И они дернули танком… прицепили к танку прицеп и вытащили машину. Это было какое-то кривое зеркало, — говорит девушка.
Через четыре российских блокпоста, где их каждый раз досматривали, они смогли выбраться в Киев. На следующий день Дарина узнала от соседей, что ее дом полностью разрушен несколькими снарядами:
«Останься мы там еще ненадолго, мы бы погибли… Вы можете себе это представить? Я — нет».
В Киеве ее мама и брат смогли сесть на поезд до Литвы, сама девушка отказалась уезжать из страны без отчима и осталась с ним. После того, как российские солдаты стали сдавать позиции в Киевской области, Дарина начала собирать гуманитарную помощь, чтобы отвозить ее в свои, как она говорит, родные края. Несколько раз они вместе с отчимом смогли привезти еду пожилым людям, которые месяц находились на оккупированных территориях без воды, света и газа.
На вопрос, каким она видит будущее, девушка ответить не может:
— У меня нервное расстройство, и мне нужно постоянно ходить, я не могу долго не двигаться, потому что сразу начинается паника и тревога, в Ворзеле я раньше постоянно ходила в Бучу пешком и в леса свои любимые, но больше такой возможности нет… Сейчас я просто морально подавлена, постоянно плачу, когда возвращаюсь мыслями к дому. О будущем пока стараюсь вообще не думать. Стараюсь не думать, потому что, даже когда все закончится, нам просто некуда будет возвращаться, негде жить. Что с этим делать? Ощущаю себя так, будто я зависла над какой-то пропастью.
