Простые сложные люди

Скоро будет четыре года, как я не была в России. Но многие мои антивоенные знакомые, возвращаясь из поездок в Москву или Петербург по делам или к близким, описывают тамошнюю жизнь и атмосферу очень сходно.

• Многим отсюда кажется, что там какой-то «страшный Мордор», но ничего не изменилось.
• Всё как раньше. Большой равнодушный город, очень удобный и комфортный для жизни.
• Никакой особой тревоги, всё спокойно, и война совершенно не чувствуется.
• Я заметила два изменения: подросли цены, и все стали особенно подчеркнуто вежливыми в транспорте и на дороге.
• Наверное, люди беднеют, но на поверхности ткань жизни полностью узнаваемая, уровень не просел.
• Понятно, что идет война и многих посадили, но на внешнем уровне городского пространства практически никаких признаков нет, я видела только два билборда с рекламой контрактной службы.

Я подчеркиваю: речь именно о людях, которые однозначно против войны. Они переживают за Украину, многие пишут письма политзаключенным или, не афишируя, занимаются волонтерством. Их оценка не беззаботное «а что случилось?», а точная фиксация собственных ощущений. Некоторые говорят об этом как о естественном факте, другие — с удивлением, кто-то — с горечью («мы-то знаем, что под этим») или досадой («ничто нас не берет, и санкции не работают»). Особенно важно, что они отмечают не только внешний комфорт, но и некий внутренний покой, незатронутость и бестревожность мироустройства. Всё на месте — не только в плане товаров и услуг, но и в плане чувств и ощущений.

Вместе с тем совсем иначе выглядят впечатления от России, которыми делятся мои — на этот раз не всегда отчетливо антивоенные, а порой вполне аполитичные — знакомые, живущие там постоянно. Вспоминается анекдот: «Не стоит путать туризм с эмиграцией» (в данном случае — с ее отсутствием).

• Мой уровень жизни просел в три раза, я не могу себе позволить даже поесть вне дома нормально.
• Атмосфера, конечно, давит. От многих вещей, планов, смыслов пришлось отказаться.
• Стало не с кем поговорить, больше половины знакомых уехали.
• Сотрудники изменились, демотивированы и растеряны.
• Думаю о том, что вот сын взрослеет, и какое-то оцепенение находит.
• Стараюсь просто жить, работать, помогать. Конечно, грустно, хотя пытаюсь не фокусироваться.

Объясняется разница впечатлений очень просто, но простота эта, на мой взгляд, глубокая и нуждается в правильных формулировках.

Тот лишь в жизни сей блажен, кто малым доволен,

В тишине любит прожить, от суетных волен

Мыслей, что мучат других, и топчет надежну

Стезю добродетелей к концу неизбежну.

Так писал русский поэт XVIII века А. Д. Кантемир в своей сатире VI «Об истинном блаженстве» (1738). Поэт и дипломат написал эти строки в Европе, давно уже находясь вдали от России. Сама идея благотворного влияния «тихой и простой жизни» на душу человека как раз заново входила в моду. Впрочем, идиллиями прославился еще Гораций, а если смотреть шире, то практически любая религия, включая буддизм, до некоторой степени поощряла удаленность от мирской суеты.

Живя «простой жизнью», мы утром выходим во двор, не спеша вдыхаем и выдыхаем, весь день посвящаем непритязательному труду и заботам о ближних, затем берем с полки томик любимого старого поэта, а потом спокойно, с чистой совестью засыпаем. Мы можем жить такой жизнью по собственному желанию или поневоле, эта жизнь может быть трудной и неуютной или же вполне комфортной. Но у всех видов «простой жизни» есть нечто общее: 

Это как полевая мышь, героиня басни Эзопа, противостоящая мыши городской. Простая жизнь — это не жизнь горожанина, гражданина, не жизнь в обществе. Это жизнь человека, который не мнит себя влияющим на других, связанным с ними, играющим роль в сюжете. В простой жизни я не «русский», не «журналист» или «айтишник», не «либерал» или «зетник», не «уехавший» или «оставшийся», я не «антивоенный» и не «запутинский», я вообще никто, отстаньте от меня. Желание простой жизни — это желание выйти из нарративов, перестать быть частью или представителем класса, нации, социума, не думать о прошлом и не беспокоиться о будущем, остаться вместе со своей душой наедине с природой, Богом, максимум — ближними.

Простая жизнь, на самом деле, прекрасна. Ее идеал недаром веками манит людей. Каждый чувствует, что ему нужно иногда постоять в стороне от себя социального, перестать выдумывать и рассказывать истории, вписываться в непонятные сюжеты, где ты уже не ты, а какой-то исторический атом и где так легко заразиться чужим энтузиазмом или впасть в необоснованную тревогу. Всем не лишне порой спросить себя: почему я чувствую себя частью того или иного целого? Что здесь мое, а что — внушенное или наигранное, на чем стоят мои убеждения, почему я дорожу одним и готов жертвовать другим? Кому я хочу помогать и что могу творить?

Но жить так слишком долго, как выясняется, невыносимо. Стоит задержаться в этом состоянии — и обнаруживаешь, что простая жизнь только тогда и хороша, когда у тебя есть возможность вернуться назад в жизнь сложную, в связь с другими, с вещами, которые, собственно, и дают силы помогать и творить. Если же этого нет, то, взглянув вверх, видишь не небо, а очень низкий потолок. Всё под спудом, всё будто крышкой прихлопнуто.

В простой жизни нет места самоопределению и самореализации, нет связи с прошлым и, по большому счету, будущим (можно посадить дерево, но ни автор дерева не имеет имени, ни само дерево не индивидуально). В ней вообще нет никаких человеческих смыслов. И даже с религией получается странно: как выражался о себе глубоко верующий советский писатель Леонид Пантелеев, «я не ставил свечу на подсвечник», то есть не делился верой, не был вместе с другими в ней.

В долгосрочном смысле любому человеку нужна возможность (необязательно даже реализуемая) связи со «сложной жизнью», с тем, чтобы мыслить себя в сцепке с другими и в рамках некой истории. И это не роскошь, а насущная необходимость — при том что мало кто из нас сознательно строит подобные нарративы, часто они реализуются как-то сами собой. Но когда их совсем нет, когда ты лишен самой возможности их формировать — ты делаешь всё то же, что и раньше, растишь свой сад, но из этого сада как будто вынуто что-то главное, что дает ему жизнь. Твой сад не удобрен чем-то самым важным. Связь с миром нарушена. Человек отделен от смыслов.

Хорошо ли это, что простая жизнь уцелела?

Да — потому что это значит, что уцелела и часть сложной. Что не все смыслы отмирают, как нервы в конечности с нарушенным кровоснабжением. И есть надежда, что доживут до перемен НКО, врачи, дети, трансгендеры, маленькие книжные и всё то, что сейчас отрезано от больших нарративов, но нуждается в них и ждет их возвращения.