Меры физического воздействия

Хотя все периоды истории СССР так или иначе связаны с пытками — начиная с «красного террора» Гражданской войны и заканчивая «карательной психиатрией» последних лет Советского союза — больше всего «отличились», конечно, 1930-е годы. Во времена Большого террора пытки не просто применялись — они были массовыми и поощрялись начальством всех уровней вплоть до самого Сталина.

Формально Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1923 года запрещал «домогаться показания или сознания обвиняемого путем насилия, угроз и других подобных мер». Но чекисты действовали вне правового поля: революционными внесудебными методами, закрепившимися еще со времен Гражданской войны. 

Дабы «ликвидировать кулачество как класс», в 1930 году власти приказом зампредседателя ОГПУ Генриха Ягоды учредили тройки по внесудебному расследованию дел. Тройка, состоящая из чекиста, представителя коммунистической партии и прокуратуры, имела право без суда и следствия отправлять людей в концлагеря и ссылки. Также тройки могли предложить «высшую меру наказания» — расстрел, но его согласовывала центральная Коллегия ОГПУ. Решение тройки нельзя было обжаловать.

В 1937 году началось то, что называют «Большим террором». Политбюро призвало «взять на учет всех “кулаков”, чтобы самые активные были немедленно арестованы и расстреляны». Спустя менее чем через месяц вышел приказ НКВД по репрессированию «антисоветских элементов», где преследовать предлагалось не только «кулаков», но и бывших белогвардейцев, эсеров, членов националистических партий союзных республик, реэмигрантов, церковников и сектантских активистов. «Руками» и «мозгом» операции стали тройки НКВД.

Как в случае с кампанией по раскулачиванию, в случае с операцией по репрессированию «антисоветских элементов», ОГПУ и НКВД четко прописывали «KPI» для чекистов. У каждого региона был свой план. К примеру, в Украинской ССР приказ 1930 года устанавливал выселить 35 тысяч кулацких семей и выявить 15 тысяч кулаков «первой категории»: «…наиболее махровых и активных, противодействующих мероприятиям партии по социалистической реконструкции хозяйства». А приказ 1937 года постановил репрессировать в Украине почти 30 тысяч человек. В некоторых регионах — например, в Одесской области, — уже через месяц эти лимиты превысят. В дальнейшем их несколько раз будут увеличивать по всей стране — в том числе по просьбам местных чекистов.

Чтобы выполнить и, в духе пятилеток, перевыполнить план, чекисты прибегали к разным методам — в том числе пыткам. Сотрудник УНКВД А. Гнесин так описывал обстановку в коллективе: «В кабинете оперуполномоченного Козакевича, кроме избиения арестованных, криков и ругани, я не видел ничего […] Начальник отдела Калюжный и начальник отделения Майский, “окруженные ореолом славы”, […] личным примером учили нас, молодых работников, как нужно работать с арестованными, заставляя ругать их, кричать и бить. Они зачастую по несколько раз в сутки звонили, вызывали следователей в кабинет, в том числе и меня, ругая за плохую якобы работу с арестованными. Критерием чему было то, что голос следователя не был слышен по коридору».

Почти в каждом управлении НКВД по стране имелись так называемые ЦАД, или «Центральные арестные дома» — изолированные комнаты для пыток. Там заключенных вынуждали сознаваться в «заговорах». В некоторых отделениях, согласно свидетельским показаниям, «постоянный штат милиционеров занимался только нанесением физических воздействий арестованным». Показания выбивали не столько для того, чтобы на их основе «сшить» дело, — тройка могла объявить человека виновным и без них; скорее они были топливом для репрессивной машины. Благодаря показаниям чекисты получали новые имена и арестовывали новых людей, тем самым выполняя свои планы.

Сотрудник УНКВД по Одесской области Е. Абрамович вспоминал первый урок, полученный им от бывшего начальника: «Когда он увидел, что арестованный не стоит, а сидит, то, уйдя из кабинета, спустя несколько минут он вызвал меня к себе. Требуя от меня объяснений о причинах “либерального отношения” к врагу, то есть к арестованному, […] буквально криком мне заявил: “Вы еще молодой работник и не знаете, как партия велит громить врагов народа. В лице каждого арестованного вы должны видеть врага и не церемониться с ним”».

Абрамович мастерски усвоил правила жизни и психологию чекистов — вот что, по словам его коллег и арестованных, он говорил: «Если человек честный, но битый, то его освобождать нельзя, и мы его освобождать не будем, потому что он будет дискредитировать органы и партию […] Мы не ошибаемся, у нас брака в работе не имеется, ты, гитлеровская сволочь, лучше сразу же признавайся в своей контрреволюционной деятельности».

На пытки не просто закрывали глаза — их использование буквально легализовали.

Обращаясь к секретарям обкомов, которые обвиняли чекистов в пытках заключенных, генсек подчеркнул, что применение физического воздействия в практике НКВД допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП: «Опыт показал, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа […] Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата […] Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников».

О том, какими методами чекисты добивались признаний, известно из материалов дела Уманского районного УНКВД, приведенных историком Виолой Линн. На допрос в комнату одновременно вызывали по 20–30 человек. У чекиста, проводившего допрос, на руках заранее был список с подробным перечнем арестованных и их преступлений: кто и в какую организацию их якобы завербовал. Сначала чекист предлагал поднять руку тем, кто готов написать показания, — те, кто боялись пыток, делали это сразу.

Из остальных признания добывали силой: били, заставляли беспрерывно стоять в течение 10–15 суток, устраивали так называемые «концерты», принуждая арестованных петь, танцевать и избивать друг друга. Пытки называли эвфемизмами: «качать керосин» означало беспрерывно делать приседания, а «до Гитлера в гости» — ездить на спине у арестованных, бегущих на четвереньках. В переполненных камерах арестованные нередко умирали от удушья. Пытки совмещали с провокациями — это позволяло выдумывать разветвленные шпионские организации, против которых успешно боролись местные чекисты. 

Один из арестованных, Аврумберг Мошкович Клейтман, рассказывал, что его 25 раз вызывали на допрос, и каждый раз били до полусмерти. Он отмечал, что следователь заставлял его «молиться богу по-еврейски, давши мне две свечи в руки и револьвер до рта. Он же заставил меня “ехать в Польшу” и лил мне холодную воду в затылок».

Начальник 6-го отделения УГБ С. Н. Северин утверждал, что с августа 1937 по август 1938 годов УНКВД по Каменец-Подольской области арестовало около 16 тысяч человек. 90% из них сознались в шпионаже, участии в антисоветских организациях и прочих преступлениях. Людей арестовывали по непроверенным показаниям других заключенных и «объективным признакам»: социальному происхождению, биографии, принадлежности к «неблагонадежной» группе. Даже современники-чекисты признавали, что такие методы приводят к ошибкам. Северин писал: «Я считаю вредным хотя бы то, что в одной Каменец-Подольской области за год было разоблачено 10 тысяч польских шпионов. Это нереально и быть не может, сколько же агентуры имеет польская разведка в СССР?»

Чистка чистильщиков 

В годы Большого террора советская пресса прославляла чекистов. В «Пионерской правде» писали: «Да здравствует НКВД, карающая рука советского народа!» В марте 1938 года в советской газете про Николая Ежова — главу НКВД, под руководством которого прошла основная часть Большого террора — была напечатана такая заметка: 

В этот момент наркому следовало бы внимательнее присмотреться к судьбе змеи-Ягоды. Совсем скоро Ежову предстояло самому стать «змеей».

Начиная с 1919 года Ягода возглавлял разные органы советской госбезопасности: ВЧК, ОГПУ, НКВД. Он был «первым инициатором, организатором и идейным руководителем социалистической индустрии тайги и Севера» — то есть одним из создателей ГУЛАГа. Под руководством Ягоды в 1933 году чекисты судили и приговаривали к расстрелу «вредителей» из Наркомата земледелия, якобы работавших на японскую разведку, а в 1936-м — Льва Каменева, Григория Зиновьева и других известных большевиков, которых обвиняли в троцкистском заговоре. Нет свидетельств о том, чтобы Ягода пытал людей лично, но под его руководством обширно применяли «меры физического воздействия».

Еще в ноябре 1935 года Ягоду чествовали, присудив ему звание «генеральный комиссар госбезопасности». А уже в сентябре 1936 года его уволили с должности наркома НКВД, назначив на это место Ежова. В 1937-м Ягоду арестовали. Бывшего главу НКВД обвинили в организации троцкистско-фашистского заговора в НКВД, подготовке покушения на Сталина и Ежова, подготовке государственного переворота и интервенции.

Ягоду приговорили к «высшей мере наказания» и в марте 1938 года расстреляли на его собственной даче в «Коммунарке», а перед расстрелом избили. В 2018 году общество «Мемориал» откроет там Стену Памяти с именами 6609 человек, которых с 1937-го по 1941-й здесь казнили и захоронили. Среди них — и чекисты, и их жертвы, имена которых расположены по соседству.

В момент, когда Ягоду казнили, советские газеты пели дифирамбы Ежову. Но всего спустя восемь месяцев Ежова уволили, а Сталин приказал остановить Большой террор. Репрессии на этом не прекратились, однако теперь целью «чистки» оказались в том числе сами сотрудники НКВД. В ноябре 1938 года Сталин и Молотов поставили задачу «устранить недостатки в работе органов НКВД» периода Большого террора 1937–1938 годов. Иначе говоря — устроить масштабную «чистку чистильщиков».

В постановлении совета наркомов СССР Сталин и Молотов писали: «Враги народа сознательно извращали советские законы, совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы, привлекая к уголовной ответственности и подвергая аресту по пустяковым основаниям и даже вовсе без всяких оснований создавали с провокационной целью “дела” против невинных людей».

По итогам постановления тройки распустили, НКВД и прокуратуре запретили проводить массовые внесудебные операции. А в отношении сотрудников НКВД, виновных в «перегибах», начались расследования. Вдруг выяснилось, что пытки — это не правильный и целесообразный метод, а «нарушение социалистической законности». Уже в 1938–1939 годах истории о пытках начали появляться в докладах следствий над чекистами. Иногда — под эвфемизмом «извращенные методы следствия», а иногда — с подробным описанием.

Характерно, что во время «чистки чистильщиков» чекистов, которые пытали арестованных, любили объявлять «вражескими диверсантами» — ведь не могут же зоркие часовые и разведчики Родины избивать людей. В деле по обвинению харьковских чекистов встречается формулировка «проводил вражескую работу по избиению партийно-советских кадров». Обычно чекистов репрессировали либо по «объективным признакам», либо по наводке номенклатурщиков, пострадавших от Большого террора, либо «за компанию» с начальством. Когда руководителя карали за «потерю доверия», вместе с ним карали его команду. Это была распространенная практика на всех уровнях: от центрального аппарата до местных органов. Когда убирали Ягоду, вместе с ним убирали его назначенцев. Аналогично — с Ежовым, и, позднее, уже в 1950-х, с Берией. С 1934 по 1938 год было арестовано почти 75% начальников НКВД на местах. Все девять комиссаров государственной безопасности 1-го ранга были расстреляны.

Наркомы НКВД на местах за считанные месяцы сменяли друг друга, попадая под расстрелы. Например, в Украинской ССР с середины 1937-го по конец 1938-го поменялось три наркома: каждый «чистил» кадры предыдущего, а потом сам попадал под репрессии. Один из них, Александр Успенский, даже попытался имитировать самоубийство и сбежать, но его поймали и расстреляли. 

Самого Ежова арестовали в апреле 1939 года. «Зоркоглазого и умного наркома» обвинили в «истреблении преданных партии кадров» — то есть, по сути, в организации Большого террора. Но в первую очередь ему вменяли подготовку антиправительственных терактов и государственного переворота, а также шпионаж на Польшу, Германию, Англию и Японию. До кучи приплели и гомосексуализм.

На допросе Ежов рассказал, что его «связывала физическая близость, порочные отношения, то есть педерастия» с начальником военторга и помощником начальника охраны фабрики. С ними же, по признанию Ежова, он планировал те самые теракты. На суде Ежов объяснил, что его сильно избивали, поэтому он дал эти показания. В своем последнем слове он заявил: «Я почистил 14 000 чекистов. Но моя вина заключается в том, что я мало их чистил […] Кругом меня были враги народа, мои враги […] Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах».

Палачи становятся жертвами

Ефим Евдокимов — еще один видный чекист, ставший жертвой своих собственных методов. Как и многие авторы Большого террора, он участвовал в репрессиях еще со времен Гражданской войны, организуя массовые расстрелы бывших солдат армии Врангеля. В 1920-е Евдокимов преследовал «кулаков», казаков и специалистов угольной промышленности Донбасса («шахтинцев»), а в 1930-е был членом «особой тройки».

Использовали метод «конвейера»: когда заключенного много дней подряд допрашивают несколько следователей, непрерывно сменявших друг друга.

В 1938 году Евдокимова арестовали. Согласно докладу комиссии ЦК КПСС, в течение пяти месяцев содержания под стражей Евдокимов, несмотря на применение к нему тяжких мер репрессии, категорически отказывался признать себя виновным: «Из материалов дела видно, что следователи прилагали все усилия к тому, чтобы понудить Евдокимова к даче желаемых им показаний, что для этого они шли и на провокацию […] 2 марта 1939 г. по настоянию врачей, измученный пытками, больной Евдокимов был помещен в тюремную больницу […] Пять месяцев систематических истязаний сломили Евдокимова, и он стал давать явно надуманные, противоречивые, неправдоподобные показания, в которых признавал себя виновным в совершении тяжких государственных преступлений».

В своем последнем слове Евдокимов сказал, что не был сволочью, но стал ею на предварительном следствии, так как не выдержал и начал лгать, а лгать начал потому, что его сильно били по пяткам. В 1940 году Евдокимова расстреляли.

Еще один член «особой тройки», который любил «меры физического воздействия» и успел испытать их на себе, — Леонид Заковский, с 1918 года служивший в ВЧК, ОГПУ и НКВД. Заковский организовывал коллективизацию в Сибири, подавлял крестьянские восстания, приговорил к расстрелу тысячи человек и выселил десятки тысяч раскулаченных семей. За один только 1930 год Заковский лично подписал документы на расстрел 4762 человек.

В 1934 году Заковский стал начальником Ленинградского управления НКВД, где преследовал старых революционеров и партийных деятелей, бывших дворян, помещиков, офицеров и фабрикантов, а также «националов»: немцев, поляков, китайцев, работавших в государственных органах, и в том числе своих соотечественников латышей. Заковский лично участвовал в допросах и пытках — и даже предлагал арестованным готовые схемы «террористических ячеек», за участие в которых их обвиняли.

В ходе «Латышской операции» Заковский отличился жестокостью: использовал кнут и выбивал показания из бывших товарищей. А когда перед Заковским встала задача устранить начальника иностранного отдела НКВД, то вместо того чтобы арестовать его, что могло бы спровоцировать иностранных агентов на побег, Заковский подкрался к нему во время разговора с сослуживцем и отравил хлороформом. Жестокость Заковского признавал сам Сталин, который в 1939 году написал, что «метод физического воздействия был загажен мерзавцами Заковским, Литвиным, Успенским и другими, ибо они превратили его из исключения в правило и стали применять его к случайно арестованным честным людям, за что они понесли должную кару».

Когда в 1938 году Заковского и его начальника арестовали, их обоих жестоко пытали. По некоторым источникам, ранее Заковский пытал Ягоду, а теперь его самого обвиняли в участии в «заговоре Ягоды», шпионаже на иностранные разведки и создании латышской контрреволюционной организации в НКВД. Вскоре Заковского расстреляли.

Некоторые «ударники» Большого террора сами стали жертвами репрессий уже позднее, в 1940–1950-х годах — как, например, Виктор Абакумов. В 1930-е годы он был оперуполномоченным в ГУЛАГе, работал в НКВД и дослужился до начальника НКВД по Ростовской области, а позднее даже стал министром госбезопасности СССР. Во времена Второй мировой Абакумов депортировал народы Северного Кавказа, а позднее руководил репрессиями по «Ленинградскому делу» и делу Еврейского антифашистского комитета.

В своем докладе Сталину Абакумов сам признавал, что его подчиненные «в отношении изобличенных следствием шпионов, диверсантов, террористов и других активных врагов советского народа, которые нагло отказываются выдать своих сообщников и не дают показаний о своей преступной деятельности, органы МГБ, в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года, применяют меры физического воздействия».

Бывший следователь Сорокин рассказывал, что Абакумов требовал от арестованного признаться в работе на английскую разведку. А когда тот начал отрицать вину, Абакумов приказал его избить. Согласно свидетельствам Сорокина, у одной из заключенных, которую ночами напролет допрашивали люди Абакумова, случился выкидыш. Судя по документам, Абакумов не бил людей лично, но давал такие распоряжения своим подчиненным. Вот как их методы работы описывает бывший заключенный: «Меня систематически в ночное время вызывал следователь Путинцев и требовал, чтобы я сознался во вражеской деятельности и угрожал, что если я не сознаюсь, меня будут бить. Путинцев говорил мне, что они не таких, как я, уламывали. Но так как я отрицал свою вину, Путинцев начал меня систематически избивать на допросах. 

В 1951 году Абакумова арестовали, обвинив в государственной измене и сионистском заговоре. В Бутырской тюрьме его содержали в ручных кандалах. В заключении Абакумова избивали, пытали и держали в крошечной холодной камере. Как вспоминал бывший сотрудник НКВД Павел Судоплатов, «Абакумов отрицал обвинения, связывающие его с сионистским заговором, несмотря на то, что Рюмин зверски его пытал […] Ему пришлось вынести невероятные страдания, он просидел три месяца в холодильнике в кандалах». Абакумов провел в заключении три года, после чего его расстреляли.

Некоторые чекисты продолжали считать пытки целесообразным методом даже после того, как сами становились их жертвами. Например, бывший секретарь Николаевского горкома КП(б)У, которого истязали во время следствия, полагал, что применение к нему мер физического воздействия было незаконным. При этом, по его мнению, пытки можно и нужно использовать по отношению к «бандитам и им подобным».

Зачем преследовали чекистов

Историки и авторы сборника «Чекисты на скамье подсудимых» приводят несколько объяснений.

• Убрать представителей враждебных кланов

Вместе с попавшим в опалу начальством убирали всех его ставленников, ведь они были скомпрометированы связью с «нелояльным» лицом. Так происходило после «падения» всех генеральных комиссаров государственной безопасности: сначала Ягоды, потом Ежова, а затем и Берии.

• Снять с партии ответственность за репрессии

Массовые репрессии проводились по прямому указанию Политбюро. Но чтобы снять с себя ответственность, партия решила наказать «передовиков» репрессий, чьи преступления компрометировали власть. Так Политбюро превращало пытки и репрессии из государственной политики в пресловутые «перегибы на местах». Которые, как еще в годы коллективизации писал Сталин, являются плодом самодеятельности излишне ретивых исполнителей, трактовавших таким образом «генеральную линию партии». Еще в 1930 году Сталин свалил ошибки коллективизации на местное партийное руководство — и, как считают историки, то же самое он мог сделать и с чекистами в конце 1930-х.

Сталинская власть сознательно поощряла «перегибщиков». С их помощью она добивалась своих задач — будь то «выбивание» хлеба, раскулачивание, ликвидация церквей или уничтожение бывших белых. А заодно — тестировала рамки и границы возможного. Затем «перегибщиков» наказывали, объявив их действия «эксцессами на местах», а свои репрессии против них — «восстановлением законности».

Как пишет историк Никита Петров, для многих чекистов суд стал неприятным сюрпризом: они верили в свою безнаказанность. Арестованные сотрудники госбезопасности чувствовали себя преданными: они лишь выполняли приказы руководства, которые, как им неоднократно заявляли, исходили с самого верха советской политической пирамиды.

Показать чекистам, которым дали слишком много власти, их место и устранить угрозу в их лице

Согласно историку Марку Юнге, в годы Большого террора центр отказался от значительной части своих полномочий в пользу периферии, как того требовала специфика проведения массовых операций. Ведь чтобы карать людей на местах, на это нужны особые полномочия — и их чекистам дали. А потом партия поняла, что у чекистов в руках оказалось слишком много власти, — и почувствовала угрозу.

Ежов хвалился своим влиянием, а также значимостью начальников управлений НКВД «Я нарком внутренних дел, я секретарь ЦК, я председатель партконтроля, вот попробуй кто-либо на меня пожаловаться, куда пойдешь, в НКВД — у меня тут свои люди, пойдешь в ЦК, там мне сразу же доложат, а в партконтроле я же председателем, как же без меня какое-либо дело решать, вот видишь, как получается, куда ни кинь, всё Ежов».

В годы Большого террора НКВД на местах фактически отвечал за кадровый состав партийной, профсоюзной, военной и хозяйственной номенклатур. Они могли посадить если не любого, то очень многих государственных работников, — и последним это не нравилось. В ноябре 1938 года центр вернул себе свои карательные и кадровые полномочия, свернув Большой террор. Но ему всё еще хотелось наглядно продемонстрировать чекистам, насколько вновь сузились рамки их свободы действий, особенно в отношении членов партии.

Конечно, нельзя сказать, что чекисты вышли из-под контроля высшего руководства партии, — как минимум потому, что все операции жестко управлялись из центра. Тем не менее,

По воспоминаниям современников, многие чекисты считали себя выше уголовного кодекса, прямо говоря «мы ежовцы, нам всё дозволено» и «нам партия разрешила применять все методы пыток». О партийных чиновниках и прокуратуре зачастую отзывались пренебрежительно и даже презрительно: звучали фразы вроде «сракатарь партии» и «у нас тут не обком».

Но всё-таки они «наши»

Несмотря на репрессии и пытки отдельных сотрудников НКВД, «чистка чистильщиков» прошла относительно мягко. Ведь для Политбюро эти люди были «своими». Чекисты традиционно считались образцами политической лояльности, поэтому их всегда наказывали наименее жестоко — так повелось еще со времен «красного террора».

Многие сотрудники НКВД зачастую просто получали тюремные сроки, которые потом смогли «искупить» участием в Великой Отечественной войне. Интенсивное формирование особых отделов НКВД при воинских частях требовало тысяч кадров. С точки зрения Сталина и Берии, опытные чекисты, «перестаравшиеся» в годы террора, должны были быть возвращены в систему госбезопасности для ее пополнения и укрепления. Так чекисты, осужденные за «нарушение социалистической законности» в 1930-х, в 1940-х получали амнистию.

Помиловали даже людей вроде бывшего начальника НКВД по Житомирской области и Крымской АССР Лаврентия Якушева. В 1939 году его осудили на 20 лет лагерей — уже после запрета приводить в исполнение приговоры троек он казнил 533 человека, чтобы замести следы. Это не помешало ему «искупить грехи» на фронте, а потом получить орден Ленина и ответственную хозяйственную работу. При этом чекисты зарабатывали втрое больше советских служащих. Например, оклад старшего инструктора НКВД в 1942 году составлял 800 рублей. Это не очень много по чекистским меркам, но гораздо больше, чем средняя зарплата обычных граждан в те годы, — 300–350 рублей.

Главной жертвой Большого террора было рядовое население СССР. Власть не ставила задачу восстановить справедливость в отношении обыкновенных граждан. Осуждение сотрудников НКВД осталось внутриведомственным процессом и не привело к пересмотру и отмене приговоров большинства людей, которых репрессировали чекисты. Случались единичные эпизоды открытых показательных процессов над сотрудниками НКВД — вроде открытого суда 1939 года над чекистами Кузбасса, сфабриковавшими на несовершеннолетних скандальное дело о заговоре. Но основной массы жертв кампания по «восстановлению социалистической законности» коснулась лишь самым краем.