Комментарий · Культура

Заметка про «вашего мальчика»

Рэпер Хаски выпустил альбом о войне – «Партизан». Разобраться в нем пытается музыкальный критик Николай Овчинников

Николай Овчинников, специально для «Новой газеты Европа»

Хаски. Фото: Maria Uoker / Wikimedia (CC0 1.0)

Историю героя Дмитрия Кузнецова (он же Хаски) легко проследить по его взаимоотношениям с оружием. На втором альбоме «Любимые песни воображаемых людей» он хотел быть автоматом, стреляющим в лица. На «Хошхоноге» 2021 года он требовал себе «бесконечный магазин». На «Партизане» есть песня «Лимонка», в которой — и автоинтервью артиста это подтверждает — у героя остается по гранате, чтобы себя в конце концов подорвать. Потому что он проиграл? Потому что последний бой? А граната-то для кого? Возможно, для нас с вами.

* * *

Вообще сложно оценивать и анализировать альбом, про который сам Кузнецов уже всё максимально подробно сказал в упомянутом автоинтервью — его можно считать частью альбома, таким цифровым буклетом к нему, метатекстом. Если кратко: придуман в том числе на войне, но каких-то прямых политических высказываний искать не стоит, есть песни про любовь, а есть «военный» блок вроде упомянутой песни «Лимонка». Он (под еще одним псевдонимом — dj xvost) творит полифонию из собственного битбокса, русских романсов, народных песен и слов поэта-нацбола Олега Миронова, воюющего против Украины. Среди источников вдохновения — Егор Летов, Алексей «Угол» Фишев из «Оргазма Нострадамуса», Владимир Высоцкий и Аркадий Северный. Сплошь мертвые герои — живые Кузнецова особо не интересуют ни как прародители, ни как герои текстов. Хаски чувствует себя «партизаном в тусовке», чужим для всех — отсюда и название альбома. 

Выводы Хаски придумал тоже за нас, в том же интервью: «Это вопрос в основном тусовочной принадлежности — кто что скажет. Будет какая-то суета чисто медийная, туман, который рассеется», — и добавляет: «Хаски отменят одни, потом — другие, потом — все вместе».

И тут ты в тупике, потому что, ну да, собираешься заняться медийной суетой и твоя тусовочная принадлежность позволяет вполне однозначную трактовку альбома «Партизан» и артиста Хаски.

Но я попробую продолжить. 

Держа в уме все этические обстоятельства, я хочу понять, о чём эти 14 песен (интро не в счет), почему они появились сейчас и почему вообще Хаски считается одним из главных героев музыки на русском. И что это внимание говорит о некоторых из нас.

Хаски — один из самых спорных героев культургегерского (не народного — не стоит обольщаться) мейнстрима. Его «Любимые песни…» — один из самых интересных альбомов второй половины 2010-х: бормотанием, плевками, отрыжкой под гуттаперчевый хип-хоп он нарисовал злой и физиологичный — будто трогаешь руками липкую реальность, а она еще и пахнет, — портрет России, которая даже не для грустных — для мертвых. С отменами концертов и задержаниями Хаски сталкивался аж в 2018 году — и его отбивать взялись Оксимирон, Баста и Noize MC. Также у Хаски есть песня «7 октября» про день рождения Путина с упоминанием Кадырова и Ротенберга — и песня «На что я дрочу» про то, как герой фантазировал о том, как его изнасиловал Путин. А песня «Иуда», пока готовился этот текст, была удалена с российских стримингов по требованию Роскомнадзора.

С другой стороны, никуда не выкинешь ни дружбу с Прилепиным, вылившуюся в трек «Пора валить», ни поездки в подконтрольные России районы украинского Донбасса еще до 2022 года. Удобный ход — искать в поведении Хаски (в том числе его категорическое нежелание говорить с медиа, кошмарные перформансы с повешением и гробом и так далее) второй слой, пытаться выискивать Россию через его песни и так далее, возможно, объяснять все трещинки культурными поисками. 

Хаски не первый такой. Дугин, Проханов, Толстая, Богомолов — все они при всей своей неоднозначности оставались объектом локального, но весьма сильного культа.

После 24 февраля 2022 года все эти перформансы воспринимаются куда более однозначно. Тем более, Кузнецов не стал останавливаться. Он ездил на Донбасс снимать фильм о местных, отправленных воевать (и эти местные почти все погибли, оставшись декорацией для его работ). Он, как сам признается в автоинтервью, использовал поездки с гуманитарными целями, чтобы «писать альбом на войне». Он выступал в Донецке. А незадолго до релиза «Партизана» он выпустил «kanye west diss» со строчками «Ты, наверно, в LA, я сегодня в Донецке. У кента ПТСР, и он застыл, будто нэцке. Мы везем пару птиц в сторону ЛБС». «Птицы» — дроны, ЛБС — линия боевого столкновения. 

Вроде и тут можно разглядеть в диссе на Канье летовские игры в духе «Общества “Память”» — мол, это не Дмитрий Кузнецов, а какой-то другой человек, благо он же сам говорит в автоинтервью, что не всегда говорит от себя лично. Можно — но стоит ли? Не будет ли это попыткой оправдать даже не артиста, а себя, который этому артисту хайп обеспечивал?

* * *

Cам факт поездки, работы, съемок на Донбассе не предполагает толкований и заслуживает осуждения. Это понятно и довольно скучно. Но мне интересно понять, а что это вообще было и зачем? Альбом «Партизан» — это что вообще? 

Можно порассуждать об этом в контексте «поэта на большой войне». Еще Байрон и Пушкин предложили свой вариант: ехать, воевать или хотя бы наблюдать.

Вот Хаски и наблюдает, после чего превращает увиденное в абстракцию. Для него это просто еще одно поле экспериментов: окопная правда при посещении окопа после боя, патологоанатомическая лаборатория у линии фронта.

Некоторые песни и вовсе выглядят как неприглядная правда жизни человека, который нападает и не знает почему. Бессознательный агрессор теряет сознание окончательно.

Или это большой средний палец индустрии и «тусовке». Недаром Хаски себя называет «партизаном». Для нового рэпа — «Я объявляю вам войну», жуткий дисс на индустрию (при том что он оговаривается, что объявляет войну «неизвестно, почему»). Для протестной публики — «Быть орком», уже заголовком провоцирующий. Для упивающихся войной — «Лимонка», о том, чем заканчивается любая агрессия. Даже в самых светлых и мейнстримовых моментах «Партизан» наводит сумрак, сквозь самые приятные мелодии просвечивает шум, нойз, что-то сломалось, что-то болит.

Или это своеобразная версия фильма «Русские на войне», только в формате альбома — и с лирическими отступлениями. Мол, «Партизан» — это портрет воюющей России, которая никак не соотносится с Россией остальной (хоть оставшейся, хоть эмигрировавшей) и застыла, как нэцке, в своем ПТСР. России, которая не воюет, показывают в максимальном приближении, с какими людьми ей рано или поздно придется столкнуться, — как бы она к войне ни относилась.

Или это просто хорошая поп-запись в духе времени. Как минимум, песня «Я боюсь» или «Живая вода» — потенциальные герои чартов, даром что лишены и физиологизма, и осколков фронтовой жизни. Конкретно «Я боюсь» и вовсе тянет на большой творческий манифест Хаски не как маски, не как некоего третьего лица, а как самого себя, Димы Кузнецова. Хаски постоянно заходит на территорию другой поп-музыки, добавляет электропоп или веселья на слабую долю, умеет накрутить лихой припев, умеет придумать самые цепкие строчки — и повторяет их теперь до одури, как в той же «Лимонке», где припев больше любого куплета. И этот омут вполне может засосать. 

Или это всё сразу. Хаски недаром собирался сперва записать «Русский альбом». Как и БГ или Агузарова, записавшие по своему «Русскому альбому», Хаски пытается нащупать корни (отсюда романсы и народные песни), найти свое, поковыряться в себе и найти и неприглядность и величие — эти песни одновременно мощны и омерзительны.

Такой портрет русскоязычного человека на неправедной войне, которой он не пытается найти оправдания и в которой он будто ищет то ли покоя, то ли смерти (что, впрочем, почти одно и то же).

И, кажется, хочет подорвать себя вместе с нами, по-летовски «покончив с собой, уничтожить весь мир». 

Летов в контексте «Партизана» — очень подходящее сравнение. Тоже важный герой для поп-культуры, любимый музыкант ваших любимых музыкантов и журналистов — и тоже человек, который говорил непростительные вещи и сотрудничал с кормовой базой для российской идеологии. При этом Летов свой трип в политику завершил довольно быстро и вскоре публично отмежевался от лимоновцев и любителей зиговать. У Хаски, наверное, тоже есть подобный шанс — и лет через 30 его биография, подобно «Он увидел солнце», будет в том числе о том, что, да, поддерживал кошмарные вещи, это нельзя игнорировать и забывать, — но при этом остался героем, гением, одним из самых влиятельных людей в поп-культуре. И кто-то его поймет и даже простит.



* * *

Хаски. Фото: VK

Но это фантазии о будущем. А сейчас Дмитрий Кузнецов пишет альбом на войне, о войне, будто бы упиваясь войной. Критик Артём Макарский, критикуя «Хошхоног», говорил, что в альбоме есть мясо, но нет крови, — вот теперь кровью залито всё. Кузнецов пытается залезть в голову воюющему человеку и объяснить себе и другим, что в этой голове творится, — но всё это, мягко скажем, с этической точки зрения спорно. И при этом его музыку всё равно обсуждают, даже осуждая. Как так?

Во-первых, в отличие от остальных, случайных или нет, попутчиков войны, Хаски остается даровитым мастером слова, обладателем демонического флоу, умеющим писать страшно цепкие песни. Которые при этом нельзя обозвать прямолинейной пропагандой войны. Этот альбом слишком похож на экспрессионистскую живопись после первой мировой, которая явно говорит: война — это кровь, железо, кишки, ненависть. Декаданс как следствие всего этого прекрасно встраивается в мелодии и ритмы зарубежной поп-музыки и русские романсы: одним смерть, другим вечная русская saudade. И всё такое пестрое, разнообразное. Этот экспрессионизм может притягивать, завораживать и удивлять. 

Тут я повторюсь, что «может» не равно «должен», что это всё добывается неэтичным, незаконным и бесчестным образом, что сам факт присутствия творца в местах боев нормализует войну, что даже отсутствие прямой поддержки тут играет в пользу агрессора, — и я не считаю, что оно того стоит. 

Во-вторых, некоторым критикам и почитателям Хаски не чужд классовый туризм. Прослушивание этих песен — это как посещение трущоб на короткий срок, попытка эстетизации и гламуризации нищеты, ненависти, агрессии, зла. Доступный экстрим — и весьма безопасный. Человек жаждущий автомата на вечеринке и в интервью Esquire, в интервью Vogue, в костюме Adidas. 

Восхищение его записями вместе с самими записями закрепляет разобщение, неравенство.

Хаски тут как посол от народа среди интеллигенции, народу будто выделили квоту.

Мне кажется, что многие умилялись и упивались показанным и рассказанным, но не пытались отрефлексировать, а о чём это всё. У Хаски же все подсказки и крючки были на виду; мне кажется, проблема в том, что некоторые их не хотели замечать. 

15 лет назад Юрий Сапрыкин, комментируя протесты националистов и футбольных фанатов на Манежной площади, уже писал: «Мы переводили их (людей за пределами интеллигентского круга.Прим. авт.) существование в плоскость эстетического: мы умилялись фильмам Германики, книжкам про гопников, рэперу Сяве, бесконечному потоку новых драм про свинцовые провинциальные мерзости. Мы упивались этим потоком правды — и как-то упустили из виду тот факт, что от перевода всеобщего несчастия, отупения и озлобления на кинопленку или бумагу само озлобление никуда не денется. Оно и не делось». Как не делась и эстетизация нищеты вместо борьбы с ней, пока из этой самой нищеты не предложили выход совершенно другие люди: заключи контракт — вот тебе деньги. 

Хаски же — посол трущоб, он привел нас на очередную экскурсию, достал гранату и хочет нас с собой подорвать. Сами виноваты, что согласились.