ЖКХ вместо ФБК

Один из самых важных вопросов последних лет, почему россияне не протестуют. Об этом рассуждают политики, политологи, социологи, антропологи и писатели.

Потенциал протестов, даже не связанных с политикой, по данным недавнего опроса «Левады», в последние годы сильно упал: только 13% россиян готовы лично участвовать в акциях (по сравнению с 27% в мае 2019 года). Число политзеков перевалило за полторы тысячи человек, но массово выходить на улицы против режима россияне уже не готовы. По-настоящему крупные митинги силовики подавили еще в 2022-м, а в интернете стал популярен штамп о «рабском менталитете». 

Мы решили проверить, как выглядит протестная активность в России на четвертый год войны. Изучив популярные соцсети, мы нашли больше 38 тысяч различных акций, проходивших внутри России с 2022 по март 2025 года.

Против чего протестуют в России

С 2016 года в стране росло число городских ситуативных протестов, объясняет политолог Екатерина Шульман. Они происходили спонтанно, не предполагали прямых политических требований и возникали вокруг проблем городской среды — застроек, сносов, вырубки деревьев, мусорных свалок.

У локальных протестов есть своя история. В постболотный период участники митингов против фальсификации выборов перешли на решение проблем по месту жительства, говорит сотрудник PS Lab, Лаборатории публичной социологии, который пожелал остаться анонимным. Активистам хотелось снова пережить опыт политики, когда сами протесты уже выдохлись, — социологи даже написали про это книгу «От обывателей к активистам».

— Это емко сформулировал экс-мундеп Александр Замятин в идее «реполитизации», то есть возвращения людей в политику через непосредственное политическое действие. Например, это может быть демократическое принятие решения о шлагбауме во дворе, — комментирует социолог. — Но в 2022 году началась война, и локальная политика стала развиваться во многом сама собой [уже без участия активистов], обычными жителями, которые хотят решить конкретные проблемы. К тому же причин для такой активности стало больше: в отсутствие какой бы то ни было оппозиции руки власти и бизнеса сейчас еще больше развязаны.

По оценкам «Новой-Европа», за последние три года число антивоенных протестов сократилось в восемь раз, но внимание к проблемам ЖКХ, земельным спорам и ремонту дорог, наоборот, заметно выросло

В современной России локальные неполитические протесты остаются отдушиной для активистов: «гасить» еще и их, как считают эксперты, для государства слишком ресурсозатратно.

— говорит Екатерина Шульман. — Массовый террор устраивать нечем, поэтому важнее производить впечатление — точечно терроризировать население и доносить информацию о репрессиях до тех, кого надо запугать.

Требования снизить тарифы на ЖКХ, починить теплотрассу или спасти лесопарк от застройки — совсем не то же самое, что открытые выступления против режима. Но и такие акции стоит воспринимать всерьез, считает Шульман.

— Тех, кто сейчас участвует в локальных протестах, принято презирать, их сопротивление называть верноподданническим протестом и писанием челобитных, — добавляет политолог. — Но организация протеста — это навык. Автократии делают всё, чтобы этот навык у граждан атрофировался. И те, кто сумеет его сохранить, будут иметь фору в будущем забеге.

Что волнует регионы

Россия — большая страна с разной политической культурой в регионах. Если в Новосибирске сотня человек может выйти в центре города на митинг против блокировки ютуба, то в соседнем Кузбассе такое представить уже сложно.

Готовность протестовать во многом зависит от местных чиновников. К примеру, в аннексированном Крыму, как объясняют «Новой-Европа» в ОВД-Инфо, развита сеть пророссийских активистов, которые отслеживают антивоенные публикации и доносят на их авторов. Поэтому регион входит в топ по числу дел за дискредитацию армии.

— От региона к региону отличается не только степень репрессивности, но и местная идентичность, — говорит социолог Татьяна Голова. — В Новосибирске силен миф о свободном городе. И, как бы политическую жизнь ни подавляли, пока горожане верят в этот миф, он создает почву для протестных настроений.

Больше трех не собираться

Конституция РФ, а точнее ее 31-я статья, гарантирует гражданам право на мирные собрания, митинги, демонтрации, шествия и пикетирования. На практике уличные акции под запретом. Особенно митинги: отказ в согласовании нередко получает даже лояльная КПРФ. В начале 2025 года партии было запрещено собраться в парке Бийска. Официальная причина — неубранный снег и возможные помехи для студентов. Митинг был запланирован на воскресенье.

Собрание жителей даже по такой, казалось бы, локальной и совсем не политической проблеме, как снос памятника Ленину, в Кремле могут считать угрозой режиму: это коллективное действие, которое имеет политический потенциал, объясняет эксперт по общественному мнению, который попросил об анонимности. 

Неудивительно, что за три последних года число уличных акций резко сократилось. Зато другие более безопасные способы заявить о проблеме — петиции, жалобы, видеообращения — набирают популярность.

Уличную активность контролировать достаточно просто: все митинги подлежат обязательному согласованию с местными чиновниками. Исключение — гайд-парки. Это специально отведенные под сходы жителей места в городе. В Новосибирске за 2024 год в таком парке прошло два крупных митинга — против эвтаназии бездомных животных и против блокировки ютуба. Но даже гайд-парки не гарантируют право на протест: осенью запрет собраний в местных гайд-парках получили отделения КПРФ в Ревде Свердловской области и «Яблока» в Саратове. 

— отмечают в ОВД-Инфо.

В сентябре до сих пор действующие в Москве антиковидные меры стали причиной запрета сразу двух акций — и в поддержку политзаключенных, и «патриотического митинга» волонтера гуммиссий на Донбасс.

Жесткие ограничения на митинги привели к сокращению их числа в полтора раза с начала войны. Но ради решения неполитических вопросов в сфере ЖКХ, застройки и экологии люди продолжают выходить на улицы. 

Пикеты, в отличие от митингов, от согласования полностью освобождены. Но арестуют вас или нет, зависит от местных властей. К примеру, в Перми и Казани, как объясняют российские политики, с которыми мы поговорили, люди свободно выходят в пикеты. А в Москве и Петербурге такой возможности уже нет.

Если на плакате антивоенные лозунги, то внимание силовиков обеспечено даже в условно свободных регионах. В 2025 году, на годовщину вторжения в пикет, вышла блокадница Людмила Васильева — на нее составили протокол за «дискредитацию армии». В Уфе антивоенный пикет тоже закончился задержанием, а в Барнауле жительницу с плакатом «Миру — мир!» силовики засняли на камеру. И только в Перми администрация пошла на согласование пикета, причем массового. Правда, на окраине города, в девять вечера и при выключенном освещении.

Челобитная или протест?

Безопасная альтернатива уличным акциям — сборы подписей и обращения в госорганы.

— Хотя петиции и не работают напрямую, сейчас это наиболее доступный инструмент давления, — объясняет бывшая мундеп и преподаватель. — Конечно, если бы люди вышли на митинг, то вес их позиции был бы ощутимее. Но сегодня по большей части это нереально, а петиция дает возможность пересчитаться, понять, что проблема волнует многих, и найти людей, кто готов включиться более активно. Если петиция собрала вокруг себя очень много эмоционально заряженных людей или людей с весомыми аргументами, то хорошо. Если и то и другое, то вообще супер.

С 2022 года жители организовали почти 12 тысяч сборов подписей. Главная платформа — change.org. Но чтобы инициатива точно не осталась без внимания, ее лучше разместить на государственном сайте «Российской общественной инициативы». Если уровень петиции выше муниципального, то в большинстве случаев нужно собрать 100 тысяч подписей, и тогда власти не смогут проигнорировать обращение жителей.

Но достигнуть этого порога очень непросто. Из инициатив, что были опубликованы в соцсетях, только петиции с требованием «изолировать бродячих собак от общества» и «приравнять безнадзорных собак к социально опасным животным» едва набрали за 100 тысяч голосов. 

Большинство предложений — к примеру, вернуть автобусный маршрут в Ярославле или отказаться от химреагентов при уборке снега в Омске — не в состоянии набрать хотя бы процент от нужного числа голосов. И даже настойчивые попытки активистов пройти порог, например, под требованием «отменить строительство глиноземного завода на Финском заливе», заканчиваются неудачей как на федеральном, так и на региональном уровне.

Еще один безопасный способ заявить о проблеме — написать жалобу. Как говорит российский политик, которая тоже пожелала остаться анонимной, сейчас это самый удобный метод: 

По наиболее актуальной для россиян проблеме, ЖКХ, жалобы работают наиболее эффективно, как считает политик и бывший мундеп. За исключением запросов в прокуратуру, они чаще всего остаются без ответа.

Обращения в органы власти, как и петиции, не требуют активного политического участия. Эксперт по общественному мнению называет такой жанр «челобитными царю», для режима это даже полезно: если люди жалуются в официальные инстанции — значит, признают легитимность этих инстанций. При этом в автократиях, как объясняет участник PS Lab, Лаборатории публичной социологии, обращения и петиции остаются одними из немногих легальных и относительно безопасных способов бороться за свои права, а значит, выбор стоит не между жалобой и митингом, а между жалобой и бездействием.

Только НОД и коммунисты

До начала войны главным аккумулятором протестных настроений в стране был ФБК. Движение Алексея Навального запомнилось самыми масштабными акциями 2010-х. В январе 2021-го Мосгорсуд признал фонд экстремистской организацией, то есть запретил участие в выборах и организацию протестов, а спустя три года Навальный погиб в колонии за Полярным кругом.

Мейнстримные политические силы в России сегодня не могут позволить себе критиковать президента и «спецоперацию». По локальным проблемам в сферах ЖКХ, образования, медицины и градостроения партиям высказываться пока не запрещено. 

— КПРФ в интересной позиции: это «младшая» партия власти, которая позиционирует себя как протестная. Так она хочет сохранить популярность, но одновременно быть полезной режиму и получать от него ресурсы как раз за счет этой популярности, — комментирует социолог Татьяна Голова. — При этом КПРФ достаточно разная. Местные функционеры и активисты могут представлять довольно маргинальные позиции в партии и быть радикальными в своей критике.

Другие политические силы куда менее активны. ЛДПР пикетируют против роста цен на бензин, а «Новые люди» собирают подписи за ремонт дорог.

Гораздо громче в регионах слышны ультрапатриотические настроения. Таких 6% от всех протестов. Их главным рупором выступает Национально-освободительное движение. По всей России НОДовцы собирают подписи «за чрезвычайные полномочия Путину» и «отмену решений Горбачева», стоят с плакатами в поддержку «СВО» и «против иноагентов», раздают прохожим свою газету «Национальный курс» и призывают «нацелить ядерное оружие на США». В некоторых городах, например, в Иркутске, активисты НОД выходят в пикеты каждую неделю и никогда не сталкиваются с задержаниями.

Но большинство протестов вообще никем не организованы — их проводят сами жители вместе с локальными лидерами. За последние три года на партии и движения приходится только 15% протестов. 

— В большей степени успех любой политической кампании зависит от локального лидера, который способен организовать людей. Таких лидеров власти очень боятся и потому прессуют, — говорит бывшая мундеп и преподаватель.

Из недавних случаев — обыск у воронежского активиста Павла Сычева и уголовное дело на председателя рязанского «Яблока» Константина Смирнова. 

Кроме координатора также важны свободные пространства, где люди могут объединяться для решения проблем. Как объясняет социолог Татьяна Голова, в этом и заключался один из секретов успеха штабов Навального. 

— объясняет политолог Екатерина Шульман. — А стихийный протест режим переживет: либо разгонит и посадит, либо закормит, либо просто подождет. Если нет партии, организации, профсоюза, то есть сетки, скелета, то разовые или даже повторяющиеся акции режиму не угрожают.

На графике вы можете изучить, против чего выступали жители одного из 20 самых авторитарных государств. Выберите год, регион, метод и тему протеста. Отобразить акции можно в динамике или по темам.

***

Несмотря на слабость гражданского общества, даже после начала войны многие неполитические протесты в России заканчиваются победой активистов. Их сопротивление и локальные успехи не дают режиму полностью деполитизировать общество.

— Политическая жизнь в стране никуда не делась, — говорит бывший мундеп. — Да, она совсем никак не институционализирована и в разной степени запрещена. Но сообщества людей, которых объединяют общие интересы или ценности, существуют. Их совместное политическое участие создает другое состояние общества, в котором быть ответственным за свою жизнь становится нормальным делом. 

Хотя публичной политики в стране не осталось, полностью искоренить коллективные действия нереально, считают собеседники «Новой-Европа». 

— Человек — существо социальное, а значит, политическое. Поэтому, сколько людей ни пугай, в них сохранится потребность общественной жизни и совместного действия, — говорит политолог Екатерина Шульман. 

К середине восьмидесятых советское общество, на взгляд социолога, выглядело безнадежно: было крайне деморализовано, цинично, пассивно, атомизировано, массово спивалось. Ни один из тогда живущих никогда не видел на своем веку альтернативных выборов — таких, на которых кандидатов больше одного, — и не встречал никого, кто бы их помнил. При этом как только появилась возможность — на первых советских конкурентных выборах в Верховный Совет 1989 года, — народ живенько побежал организовываться, митинговать, агитировать, выдвигаться и голосовать. Политический инстинкт неубиваем. Те, кто доживут до следующего окна возможностей, сохранив связи друг с другом и хоть какой-то организационный навык, будут иметь большое преимущество.

При участии Алисы Генсбур, Артема Костылева и Маши Матвеевой