«На его снимках я действительно выглядела взрослее, а на своих — ребенок»

История Юлии — 10 и 40+. Директор детского лагеря

Юлия родом из Костромской области, а сейчас живет в Испании и работает терапевткой в основном с людьми с нейроотличиями и РАС, а также с ЛГБТ-персонами, волонтерит для «Выхода» и других НКО. Девушка говорит спокойно и размеренно, но ее голос немного вздрагивает, когда мы касаемся того, что случилось с ней в детстве. Произошедшее Юлия смогла осознать только спустя годы — уже будучи взрослой.

— Это был лагерь для детей железнодорожников, — рассказывает она. — Детей со всей области отправляли туда на лето, — в первый раз девочка попала в лагерь в десять лет, после четвертого класса. Образ директора остался в ее памяти очень отчетливо: — Я совершенно точно помню его лицо, его запах и, если сильно постараться, наверное, даже смогу вспомнить имя. То ли Юрий Сергеевич, то ли Сергей Юрьевич.

По воспоминаниям Юлии, ему было от сорока до пятидесяти. Насилие происходило постепенно, в какой-то момент мужчина стал уделять ей особое внимание:

— Например, если какая-то очередь на дискотеку, на вход в клуб — он брал меня за руку и первой туда заводил.

Такие действия казались десятилетней Юле проявлением заботы. Она вспоминает, как в тихий час, когда детям нельзя было выходить из комнат, директор гулял по лагерю и заходил к ним в спальни.

— У нас в комнате было 10–12 девочек. И, когда он приходил, садился именно на мою кровать, — вспоминает она. — Для меня это было вау. Директор пришел и выбрал мою кровать! Тогда это было про «он меня выбрал», про какую-то уникальность.

Такие моменты формировали ощущение особой связи:

— Когда мне было грустно, он меня успокаивал, пытался отвлечь, разговаривал на какие-то другие темы. Спрашивал, как у меня в школе, как я живу.

Юля вспоминает, что в то время среди девочек были очень популярны латиноамериканские сериалы.

— Типа «Просто Мария» или «Богатые тоже плачут», — рассказывает она. — Они шли утром и вечером, а телевизор был только у директора, в его отдельном домике. Раньше, если не посмотришь серию, ты просто выпадаешь из процесса и вообще непонятно, что происходит.

Директор лагеря предложил девочкам приходить к нему вечером, чтобы смотреть сериал вместе. В его домике каждый вечер набивалось 10–12 человек:

— Кто-то сидел на полу, кто-то на кровати, а кого-то он периодически сажал к себе на колени. Всем девочкам было примерно 8–12 лет. К кому-то из нас он испытывал, как я сейчас говорю, особые чувства. Одной из таких девочек была я.

Маленькую Юлю директор сажал к себе на колени постоянно.

— Я тогда всё не могла понять: «Ну почему он так часто меня выбирает?» — вспоминает она. — 

Мне тогда не приходило в голову, что это что-то ужасное. Просто происходило — и всё. У меня не было понимания, что у моего тела есть границы. Мне казалось: он выбрал меня, и это лучше, чем сидеть на полу.

Однажды после отбоя директор предложил Юле прогуляться. На этом ее воспоминания обрываются.

— Мы с моим терапевтом пытаемся вспомнить этот момент, — говорит Юлия. — Он пока не восстановился в памяти окончательно.

То, что Юля помнит, — это фрагменты:

— Я помню темную аллею. Помню, как он меня приобнял, успокаивал, вытирал слезы. Мы шли по направлению к его дому, а потом — пустота. Потом я ничего не помню. Помню только ту темную аллею, а потом я уже и не плачу.

Юля признается, что совершенно точно была не единственной девочкой, которая столкнулась с подобным в лагере:

— Однажды я забежала в комнату к подруге и увидела, что он сидит у нее на кровати, она лежит с расстегнутыми джинсами, а его рука у нее в трусах. Я это очень хорошо помню, помню, как он так тихонечко убрал руку и сделал вид, что ничего не было.

Юля никогда не рассказывала о происходящем взрослым.

— Кому я тогда могла рассказать? — спрашивает она. — Я не понимала, что это ненормально. Я отключалась от физического, погружалась в сериал. Я стала говорить об этом только в терапии, когда мне было уже около тридцати.

Девушка признается, что ее отношения с родителями в детстве были сложными:

— От них были только требования — хорошо учиться, не позорить. Контакта не было. Я пыталась заслужить похвалу, чтобы меня заметили, и это ощущение до сих пор со мной.

Путь к принятию произошедшего для Юлии был долгим и трудным:

— Я отрицала, оправдывала. Говорила себе: ну это же просто пальцы. Это же не член, не страшно. Мерзко, конечно. Но я не могла принять, что это вообще ненормально. 

Девушка признается, что травма сказывается на ней до сих пор.

— Я не чувствую себя ценной по умолчанию, мне нужно подтверждение извне, — говорит она. — Я описываю все свои действия, результаты, чтобы получить похвалу. Я хочу, чтобы меня снова и снова выбирали.

Своим рассказом Юлия надеется помочь другим:

— Если кто-то прочтет и поймет, что с ним было нечто похожее, — это может стать шагом к принятию. А для родителей это важное напоминание быть чуткими к детям. Любите детей, а не свои ожидания от них.

История Кати — 15 и 22. Парень из колледжа

Кате 30 лет, она работает удаленно в небольшом IT-стартапе и не задерживается в одном месте надолго. За последние три года Катя успела пожить в Турции и в Болгарии, а сейчас путешествует. Раньше девушка жила в Московской области, потом перебралась в Москву, а когда началась война, уехала из России.

О своем прошлом Катя говорит чуть взволновано, даже возмущенно. В подростковом возрасте у нее были отношения с человеком, который был заметно старше: они познакомились, когда девушке было 14, а ему 22, и встречались с Катиных 15 до 17 лет.

— Тогда мне вообще не казалось, что в этом что-то не так. Просто я была классная и встречалась с каким-то парнем постарше, — говорит Катя.

Они познакомились в колледже, куда девушка поступила сразу после девятого класса, а Дима (имя изменено. — Прим. ред.) уже имел за плечами высшее образование и пришел получать еще одну специальность.

Их познакомила Катина подруга.

— Мы стали общаться после занятий — ничего особенного, просто болтали, делились мыслями, — говорит Катя.

Дима казался взрослым, уверенным, увлеченным.

Сейчас, с высоты возраста, я думаю: ну и что? Он просто смотрел больше фильмов, чем я, и мне казалось, что он умный. Он, например, про Кубрика что-то рассказывал. Для меня это тогда было: «О, ни фига себе!»

Дима часто говорил ей, что она выглядит старше своих лет. Удивлялся: «Никогда бы не подумал, что тебе 15».

Спустя годы Катя нашла фотографии, которые Дима тогда делал. На них совсем не та девочка, которую она видела у себя в профиле «ВКонтакте»:

— На его снимках я действительно выглядела взрослее, а на своих — просто ребенок. Смешная стрижка, челка, странная одежда. Переходный возраст. Я действительно выглядела девочкой…

В то время Катина подруга встречалась с другом Димы. Однажды парни пригласили девочек к себе домой. Когда наступила полночь, подруга сказала, что хочет остаться на ночь. Дима тут же предложил остаться и Кате.

— Уже ночь, ну куда ты поедешь? Я не буду приставать, обещаю, — сказал он.

И Катя осталась. Слова 22-летний Дима не сдержал. Тогда Кате удалось сказать нет и объяснить, что у нее никогда не было секса.

— Да?! Никогда бы не подумал, — снова удивился Дима.

В ту ночь случился их первый поцелуй.

— Для меня это всё было очень странным, — говорит Катя. — Я до этого в школе влюблялась, испытывала трепет и радость, а тут всё было по-другому.

Она объясняет, что с Димой всё ощущалось не как влюблённость, а как что-то странное и туманное:

— Мне было интересно, но при этом у меня никогда не было влюбленности, я никогда не ждала встречи. Всё происходило как на автопилоте, будто я была в трансе.

Дима часто повторял: она не такая, как ее сверстники. Это казалось чем-то важным и значимым. Катя вспоминает, как с ранней весны и до лета они виделись то вдвоем, то в компании. Его «глубокие» разговоры продолжали ее увлекать. Один раз они гуляли допоздна, и Дима предложил зайти к нему, он жил один.

В тот вечер решение остаться у него дома казалось ей логичным и безопасным:

— В своей 15-летней голове я подумала: ну мы уже ночевали вместе, ничего не было, и вроде всё нормально. — Катя подчеркивает, что была в ясном состоянии: — Мы не пили, там не было никакого алкоголя, я была вроде как в себе.

— Я не могу понять, как так получилось. Мы были абсолютно трезвые. Просто будто очень долгими разговорами как-то всё к этому пришло. Я уснула у него, проснулась, собралась и уехала, — говорит Катя.

После той ночи Дима продолжал писать и звонить, но Катя не отвечала. Она прекратила общение и больше трех месяцев не выходила с ним на связь.

— У меня был шок. Было стыдно, страшно, непонятно, и мне вообще не с кем было поговорить про это. Я просто никому ничего не рассказала. Я очень долго всё это переваривала и всё не могла понять, как так получилось, — говорит она.

Катя вспоминает, что чувствовала себя так, будто смотрела на всё со стороны. Даже спустя годы осмысление этой ситуации дается Кате тяжело:

— Мне кажется, что я до сих пор так и не понимаю, как это случилось. У меня прям какая-то чёрная дыра на этом месте.

Сначала девушка пыталась дать себе время:

— Я думала, что отойду, и мы поговорим, но потом поняла, что не хочу больше видеться, не хочу ему отвечать, не хочу писать.

Всё лето, говорит Катя, она провела в попытках понять, с кем могла бы об этом поговорить:

— Я прям ходила и думала: а если вот я вот этой подружке расскажу? А если маме? А если брату рассказать?

Катя так и не решилась на разговор с другими взрослыми, а Дима всё написывал.

— Я ответила ему, потому что он был единственным, с кем я могу вообще про это поговорить, — говорит она.

Диме удалось уговорить Катю начать отношения, и они стали встречаться.

Катя вспоминает, как Дима с самого начала старался изолировать ее от привычного круга общения. 

— Но, по сути, я тоже была такой, как мои сверстники. Мне было пятнадцать, как и всем остальным. Но он всегда противопоставлял себя моему окружению — нормальному, детскому — и как бы поднимал себя на ступень выше, — рассказывает девушка.

Он дарил ей книги, которые Катя даже не могла дочитать. Например, однажды подарил роман Германа Гессе и сказал: «Я уверен, ты уже сейчас всё поймешь». Катя ничего не поняла.

— Но тогда это казалось ой как романтично, — вспоминает она.

В течение двух лет отношений Катя и Дима проводили всё время только вдвоем. Не ходили в кино, не гуляли, не встречались с другими парами. Просто сидели у него дома, смотрели фильмы и готовили еду:

— У моих подружек были цветы, бильярд, какие-то тусовки, а мы просто сидим дома.

Постепенно Катя всё больше теряла связь с подругами и друзьями, ведь Дима обижался даже на само желание провести время вне дома. «Ты что, поедешь со своими подружками? Зачем тебе это вообще?» — говорил он. Он был старше, авторитетнее, и потому, как вспоминает Катя, всегда «перевешивал».

Катя до сих пор с трудом говорит о насилии в этих отношениях:

— Что назвать насилием? Ну, чтобы что-то было прям через силу — такого не было. В смысле через физическую силу. Но…

Она вспоминает, что у нее никогда не было желания вступать в интимные отношения с Димой:

— Я не могу сказать, что мне это было интересно. У меня были подружки, которые с кем-то встречались, говорили: «О, мы что-то пробуем». А я — нет. Мне не было любопытно. Это всегда было через… манипуляции.

Несмотря на чувство дискомфорта, Катя еще долго не могла уйти из этих отношений.

— Я ему говорила, что хочу расстаться, — вспоминает она. — Мы разговаривали, и он меня всегда убеждал, что это не нужно.

Спустя два года девушка рассказала о своих проблемах знакомому. Он поддержал ее морально и, по сути, помог принять решение расстаться с Димой.

Сейчас Катя говорит, что только начинает задумываться, как именно всё это на нее повлияло.

— Я избегаю близости, — признает она. — У меня всегда есть какое-то ощущение борьбы за себя. Мне кажется, что я буду жить чью-то чужую жизнь. Что я не замечу, что делаю не то, чего хочу.

Катя злится на себя и на взрослых, которые были рядом и ничего не заметили.

— Я тогда писала очень мрачные стихи и выкладывала их в «ВКонтакте» на стену, — вспоминает она. — Там было, например: «Ты плетешь мне из страха косу» или «Опускаешь весь мир на колени». У меня злость на всех взрослых, которые меня окружали и даже не замечали, что я два года встречалась с кем-то. Как можно не заметить? Я не понимаю.

Девушка признается, что после разговора с мамой начался процесс осознания, который продолжается до сих пор:

— Сначала я рассказала ей — и всё, а потом вышел подкаст про Оксимирона, и люди начали говорить о груминге. Мы с подругами тоже это обсуждали. У кого-то были похожие истории. Пока легче мне не становится. Мне кажется, самое главное — это разговаривать с детьми. Если бы я тем летом смогла с кем-то поговорить, всё могло бы закончиться еще до начала тех отношений, — признается Катя.

История Эда — 16 и 30. Девушка из клуба

Эд живет в Буэнос-Айресе, ему 38 лет. Он маркетолог и разработчик, год назад переехал из России из-за войны. В 16 лет Эд начал встречаться с женщиной почти в два раза старше, их отношения продлились полтора года.

— Мне было 16 лет, — рассказывает он. — Я только закончил школу экстерном. Лето было беззаботным: концерты, тусовки, алкоголь. Мы с друзьями пошли в клуб, не помню зачем, музыка была ужасная, но мы выпивали, курили. Я вышел на перекур и разговорился с девушками, которых не пускали внутрь. Одну из них звали Аня (имя изменено. — Прим. ред.). В тот вечер она присоединилась к нашей компании, а спустя пару дней написала мне, предложила встретиться. Мы пошли на «Ночь пожирателей рекламы», тогда всё и началось.

Эд не знал, сколько Ане лет, но догадывался, что разница в возрасте значительная. Он знал, что она врач. Внешне Аня выглядела молодо.

— Я же хоть и был спортивным, но выглядел на свой возраст. 

Через месяц он узнал, что Ане 30.

— Это случилось на вечеринке, где ее подруга праздновала юбилей, — вспоминает Эд. — Я был шокирован, но не испуган. Скорее чувствовал себя крутым, но мы с Аней старались не говорить о возрасте, ей эта тема явно была неприятна.

Эд вспоминает, как многие друзья Ани смеялись и подкалывали его из-за возраста. Взрослые люди, ровесники 30-летней Ани, смеялись над Эдом, которому было 16.

— Я тогда очень ценил, что, несмотря на эти насмешки, она выбрала меня, — говорит Эд.

Скоро он впервые остался у Ани на ночь, и они занялись сексом.

— Я был не девственником, но опыта было совсем немного, — рассказывает Эд. — Наш первый секс для меня был очень некомфортным, я жутко волновался. Потом Аня многому меня учила. Мы очень много и откровенно говорили о сексе, она спрашивала, что мне нравится.

Рассказывая про Аню, Эд всегда оговаривается: происходящее тогда ему нравилось, но любви у него никогда не было. Их отношения длились полтора года. Эд проводил у Ани почти всё свободное время, перестал общаться с друзьями и заниматься привычными хобби.

— Она заставила меня быстро повзрослеть, — говорит мужчина. — Я отдалялся от всего привычного. Мы говорили о философии, спорили о Ницше. Она хвалила меня, говорила, что я умный, что умею защищать, что у меня есть мнение и я сильный. Я дрался, занимался самбо — наверное, ей это нравилось.

Шестнадцатилетний Эд ощущал, что в этих отношениях он главный:

— Она говорила, что я смелый, что рядом со мной чувствует себя в безопасности. Я ощущал себя взрослым.

Однако Эд оставался подростком, и его тянуло к привычной жизни — встречам с друзьями, играм и спорту.

На этом всё и закончилось. Мы встретились еще пару раз, я забрал вещи — и всё.

Эд не страдал, быстро начал встречаться с ровесницей.

— Я не осознавал тогда, что произошло, но что-то во мне из-за тех отношений точно сломалось, — считает он.

Эд не обсуждал связь с Аней ни с родителями, ни с друзьями.

— Мама один раз увидела Аню, между ними было всего пять лет разницы, — говорит он. — Я помню, что моя мама тогда сказала Ане: «Здравствуйте», а та ответила: «Привет!» Позже мама спросила, сколько Ане лет, я ответил: «Старше». Вопросов не было. Я всегда всё решал сам. У нас [в семье] не было привычки говорить о чувствах или просить помощи.

Бывали эпизоды, от которых подростку Эду становилось совсем не по себе:

— Она два раза приезжала пьяная, у нее были истерики. Она говорила что-то типа: «Я не хочу жить без тебя». С такими намеками, что она что-то может с собой сделать. Я прям хорошо это помню.

Только много лет спустя, после развода, Эд оказался в терапии.

— У меня были две попытки суицида, — говорит он. — Мне ставили диагноз БАР (биполярное аффективное расстройство. — Прим. ред.). Я тогда много думал о прошлом.

Теперь он сам отец. Его дочери 17. Рассказывая об Ане, Эд защищает ее, но признается:

— Мне очень хочется, чтобы мой ребенок не попал в подобную ситуацию. Я сейчас не вижу в этом ничего хорошего. Это чертовски неправильно.

История Надин — 14 и 40+. Родственник

— Мне сложно назвать конкретный момент, когда именно всё началось, — когда он посмотрел на меня уже не как на ребенка, а как на девушку, — рассказывает Надин. Ей 35, она родилась в Йемене, выросла в Петербурге, в сейчас живет в Аргентине и преподает английский язык. В голосе девушки много злости и возмущения: — Всё происходило постепенно, но я знала его близко с 12 лет. Он был мужем маминой родственницы. У них был ребенок. Они жили в Москве, мы — в Петербурге, но в Питер они приезжали довольно часто. Я с детства была рядом с ним, и казалось, что это просто еще один родственник.

Когда Надин было лет 13–14, дядя Олег, как она его тогда называла, начал общаться с ней немного иначе, не так, как раньше:

— Он часто говорил мне фразы вроде: «Ты такая не по годам взрослая, ты такая умная». Мне казалось, что это просто доброе отношение, но тон менялся, и со временем я чувствовала, что он как будто видит во мне уже не просто девочку.

Дядю Олега в семье буквально боготворили: он был очень обеспеченный, а Надин с мамой жили скромно.

— Мама растила меня одна, — объясняет Надин. — Поэтому любая помощь с его стороны, любое участие воспринималось как что-то особенное.

В какой-то момент девочку стали звать в Москву на лето, в гости. Общение с Олегом становилось всё более тесным.

— Мы виделись каждый день, — рассказывает Надин. — На выходных — всё время вместе: прогулки, выезды, разговоры. Их квартира — большая, светлая, не такая, как у нас. Всё другое. Рестораны, в которые мы ходили, — я вообще до этого никогда не бывала ни в ресторанах, ни в дорогих кафе. Ни в чём подобном. Это был совершенно новый мир. Я в него входила, как в сказку, в которую меня вдруг пустили. Я чувствовала, что должна быть благодарна.

Олег всё чаще выступал как наставник Надин.

А тут — взрослый человек, который уделяет мне внимание, верит в мой успех, готов поддержать. Это было невероятно важно, — говорит Надин.

В семье Надин считалось, что у Олега безупречный вкус и он во всем разбирается: в книгах, в искусстве, в людях. Гостя в его семье, девочка много читала, брала у него книги, старалась понять, о чем они. В какой-то момент Олег предложил не называть его «дядей» и перейти на ты. В другой раз он рассказал Надин, что изменяет жене с проститутками.

— Это было странно, — вспоминает девушка, — но он говорил со мной будто на равных, а я со временем будто возвела его на пьедестал, и он стал какой-то такой отцовской фигурой, другом, которого у меня никогда не было.

Когда Надин было 15 или 16, Олег стал всё чаще повторять, что она без него не справится: ее семья бедная, а у него есть связи. Обещал устроить на работу и помочь с учебой. А потом стал обещать помочь и в личной жизни — якобы только он понимает, кто нужен Надин.

Девушка замечала: Олег смотрит на нее по-другому, но старалась отгонять эти мысли и делала вид, что ничего не происходит, хотя были эпизоды, игнорировать которые становилось всё труднее.

— Мы были на даче в Подмосковье, — вспоминает она. — Был жаркий день, и мы собирались купаться. Я надела купальник, сверху — шорты, а топ решила не надевать. Подумала: всё равно же сразу в воду. Перед выходом всё же подошла к жене Олега и спросила: «Тань, можно я так пойду?» Она ответила: «Да конечно, иди, что тут такого». А потом Олег посмотрел на меня и с сальной полуулыбкой говорит: «Ну что ты, я же всё-таки не железный». Это прозвучало грязно. И вроде бы полушутка, но я почувствовала, как мне стало не по себе.

Со временем Надин стала замечать, что родственницы к ней охладели.

— Старшее поколение женщин, которые раньше были нейтральны или доброжелательны, стали очевидно холодны ко мне, — говорит она. — Я не понимала, в чём дело. Мне было неприятно, обидно, а потом я узнала, что одна из родственниц за глаза стала называть меня Лолитой.

Олег тем временем продолжал комментировать внешность Надин, спрашивал, видит ли она в нем мужчину.

— Помню, как мы сидели на кухне, наедине, — рассказывает девушка. — Он курил и говорил про мужчин, про то, что мне нужен кто-то постарше, потому что мои ровесники, мол, «слишком молодые», «не потянут такую, как ты», «не такие умные, не такие зрелые». Я слушала и думала: ну, наверное, да, он прав. Он ведь взрослый. Знает, как лучше.

Надин чувствовала, что это не просто так, но не понимала, как правильно реагировать. Ей казалось, она справится и всё равно «не поведется». После второй или третьей поездки в Москву у Надин случился, как она теперь считает, депрессивный эпизод: девушка буквально слегла, ничто ее не радовало.

В восемнадцать лет Надин закончила школу. Олег почти сразу устроил ее на работу, и Надин чувствовала себя благодарной.

— Со временем он стал водить меня с собой на деловые встречи, представлял своим коллегам-мужчинам, — вспоминает она. — Мне было неловко, я продолжала называть его «дядей» — особенно на людях, как будто пытаясь хоть как-то отгородиться, а он раздражался: «Не называй меня так!»

Олег говорил Надин фразы в духе: «Я же вижу, что ты на меня как на мужчину реагируешь! Я так рад прогуляться с такой красивой девушкой! Ты мне нравишься, ты очень сексуальная!» — а Надин не знала, что отвечать. Иногда она просила его прекратить говорить подобные вещи, говорила, как сильно любит его жену и сына.

Надин признается:

— Я боялась рассказать кому-то о происходящем, мне казалось, что мне просто не поверят. Что скажут: «Ну чего ты, не выдумывай, человек помогает, а ты…» 

Со временем Олег стал делиться с Надин деталями своей личной жизни.

— Он начал рассказывать, как у них всё плохо с женой в сексуальной жизни, — говорит девушка. — Мне, конечно, это было очень неприятно слушать. Он говорил, что она его больше не хочет, что у них всё — конец и, может быть, они вообще расстанутся. Мне было ужасно неловко, но я, честно говоря, поверила ему. Подумала: ну бедный, как же так, она ему говорит, что мечтает о других мужчинах. Я прям жалела его, а потом, уже когда вернулась домой, вдруг подумала: а зачем он мне это всё рассказывал?

Однажды дядя Олег подарил Надин телефон, о котором она давно мечтала, а через какое-то время приехал в Петербург, остановился в гостинице и предложил девушке прийти поговорить.

— Я отгоняла все плохие мысли, он же мой дядя… — вспоминает Надин. — Мы пришли в гостиничный номер. Он закрыл за собой дверь, и вот тогда я сразу напряглась. Всё вроде бы спокойно, но я уже чувствовала тревогу. Он начал говорить про мою внешность, делать комплименты, а я пыталась отшутиться.

На следующий день Олег снова предложил подняться к нему.

— Я пошла, — говорит Надин. — По пути он начал предлагать: «Давай я куплю клубнику, ещё что-нибудь». Мне стало не по себе, и я соврала, что у меня аллергия на клубнику. Тогда он купил огромный букет роз. 

Зайдя в номер, Олег тут же предложил выпить, а затем начал раздеваться и попросил Надин сделать ему массаж.

— Я ответила: «Нет», а он начал злиться, — вспоминает девушка. — «Я столько сделал, а ты даже благодарности не проявляешь!» Он кричал, а я сидела, полуживая от страха, мне казалось: сейчас он может сделать что угодно. Потом Олег сел рядом и начал подробно описывать, что он хотел бы со мной сделать. Это было словно словесное насилие. Я не знала, что сказать. Он начал тянуться ко мне, целоваться, трогать. Я отталкивалась, говорила: «Нет», а он продолжал. Тогда я сказала: «Я сейчас закричу», — и он отступил. Злой. Очень злой. Сказал: «Я тебе телефон купил, букет подарил, помог, а ты…» И потом — та фраза, которую я помню до сих пор: «А тебе что, жалко? Даже этого?»

В этот момент Надин как будто оглушили: эта конструкция, в которой дядя Олег — взрослый, родственник, рухнула. Он отпустил девушку, Надин до сих пор не знает почему. Сказал забирать цветы и проводил ее до метро. 

— Мне тогда было 18. Ее слова меня ранили очень глубоко, потому что я поняла: она не защитила, — говорит Надин. — Не увидела ужаса в том, что со мной произошло.

Последствия многолетнего груминга, а затем попытки изнасилования преследуют девушку до сих пор.

— Мне снятся кошмары, сюжеты, в которых он всё-таки меня изнасиловал, — делится Надин. — У меня посттравматическое стрессовое расстройство. Это состояние приходит волнами, иногда внезапно, из ниоткуда.

Много лет девушка боялась оставаться наедине с мужчинами, даже если это врач или сантехник. У нее не складывались отношения, она стала бояться любого сексуального контакта, даже если мужчина ей нравился. Первый интимный опыт случился у Надин в 34 года — спустя годы терапии и приема антидепрессантов.